«Не умирайте, пока я вас не освобожу», – уговаривал начальник СИЗО «Лефортово» Юрия Солошенко
«Тюрьма — страшное дело, — говорил во время первого эксклюзивного интервью „ФАКТАМ“ сразу после возвращения из заключения Юрий Солошенко. — Когда мне там сообщили о выявленной неизлечимой болезни, даже не было эмоций, чтобы расстраиваться по этому поводу».
У Юрия Даниловича был рак. Диагноз ему установили в больнице при колонии строгого режима в Нижнем Новгороде, где он, согласно приговору Московского городского суда, отбывал наказание по липовому обвинению в шпионаже. Суд отмерил ему шесть лет лишения свободы. И если бы украинские и российские правозащитники вместе с политиками и дипломатами не добились его освобождения, живым домой Юрий Данилович точно бы не вернулся.
— Мне сразу же предложили лечь под нож, — рассказывал Юрий Солошенко. - Но я категорически отказался. Мне хватило того унижения, когда меня водили на обследование в городскую поликлинику: в наручниках, в сопровождении двух охранников с автоматами и одного с пистолетом. Правда, потом, когда меня начали посещать правозащитники, отношение ко мне изменилось, и даже таблетки нашлись. А дома, как говорится, и стены лечат…
Кстати, вернувшись из заключения, Юрий Данилович продолжал лечиться по схеме, расписанной врачами тюремной больницы. И вроде бы чувствовал какое-то время себя неплохо.
* После освобождения Юрий Данилович прошел медицинское обследование в киевской клинике. Фото Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»
В последний раз я встречалась с Солошенко в июне прошлого года — через год после его освобождения. Юрий Данилович не отказывал журналистам в интервью и был благодарен им за поддержку и внимание к его судьбе все то время, пока находился в российских застенках. Справедливо полагая, что средства массовой информации сыграли очень важную роль в борьбе за его возвращение домой.
То интервью «ФАКТАМ» оказалось для него последним.
«Шпион» Юрий Солошенко провел в заключении один год, десять месяцев и десять дней. ФСБ арестовала его 5 августа 2014 года в московском офисе бывшего чиновника Минобороны Российской Федерации полковника армии Константина Колегова, с которым Юрия Даниловича связывала давнишняя дружба, завязанная на деловых контактах.
Тогда у многих возникал вопрос: почему Юрий Солошенко — человек, обладающий секретной информацией в области военного вооружения — поехал в Москву, которая совершила агрессию против Украины.
— В начале лета 2014 года на меня вышли представители одной из структур Минобороны Украины, которой потребовалось закупить пять российских магнетронных импульсных усилителей (МИУ-41), используемых в зенитно-ракетном комплексе «Бук», — пояснял Юрий Данилович. — Они попросили договориться с российскими поставщиками о более низкой цене. Меня попросили согласовать стоимость и сроки поставки товара спецназначения в рамках межправительственных соглашений, которые были подписаны в 1993 году и только 25 мая 2014 года были расторгнуты по инициативе нашего правительства. Я связался с руководителем завода завода-производителя в Саратове (по сложившейся еще в советские времена традиции, директора смежных предприятий напрямую решали такие вопросы, а в Украине из той когорты остался я один). Но он мне отказал, сославшись на отсутствие готовых изделий и загруженность производства.
Тогда я позвонил полковнику российской армии Константину Колегову, с которым раньше мы очень часто контактировали, поскольку он от Минобороны Российской Федерации занимался комплектованием заказов для нашего предприятия. Я надеялся, что он таки найдет магнетроны среди неликвидов. Россия ведь долгие годы до распада СССР являлась основным потребителем комплектующих к ракетно-зенитным установкам и противовоздушным радарам, выпущенных заводом «Знамя», которому я отдал, кстати, сорок шесть лет своей жизни.
Во время разговора Костя закатил мне истерику: «У вас фашистская власть, мы не будем вооружать вашу армию!» Но вскоре сменил гнев на милость и прислал электронное письмо такого содержания: «Интересующие тебя изделия есть, приезжай!» После этого очень настойчиво начал упрашивать приехать в Москву.
Позже я узнал, почему он пригласил меня к себе. Колегов через частные структуры был замешан в коррупционных схемах предприимчивых россиян, которые умудрялись делать нереализованной продукции хорошие деньги. Понятно, что отвечать за махинации ему не хотелось, поэтому он пошел на сделку с совестью, и, «беспокоясь о безопасности родины», решил сдать ФСБ «иностранного шпиона» (то есть, меня), который якобы «имел намерение подорвать военную мощь России».
Однако, по словам Юрия Солошенко, Константин Колегов многие годы таил на него личную обиду. Когда-то любовницей чиновника Минобороны России была одна из сотрудниц «Знамени», часто бывавшая в Москве по служебным делам.
— Однажды Костя позвонил мне и в ходе дружеской беседы попросил откомандировать его любовницу в Москву, — вспоминал Юрий Данилович. — «Так она уволена по моему приказу», — ответил я ему. И вот, когда Колегов попал под колпак ФСБ, он, видимо, решил мне отомстить за это. Свою свободу он обменял на мою.
До конца своих дней Юрий Солошенко так и не смог простить бывшего друга, из-за которого, кстати, он дважды чуть не умер в неволе.
— После ареста мне избрали меру пресечения — два месяца заключения в СИЗО, — вспоминал Юрий Данилович. — Все это время я надеялся, что следователи разберутся в абсурдности предъявленных обвинений и отпустят меня на свободу. Но истекает последний день определенного двухмесячного срока, а ко мне никто не приходит. Я, понятное дело, нервничаю. И тут, уже ночью, вертухаи заходят с бумагой и зачитывают: «Следствие решило продлить меру пресечения Солошенко Юрию Даниловичу еще на полгода».
После этих слов у меня случился сердечный приступ, я начал задыхаться. Хорошо, что сокамерник, 22-летний парень, вызвал медиков.
А второй удар я перенес 12 июня 2015 года, на День России. К этой дате надеялся получить помилование от президента Путина. Я ведь писал ему несколько писем с такой просьбой, но помилования так и не дождался. И опять сердце подвело — у меня с ним давние проблемы: тахикардия, аритмия… Стало плохо. «Не умирайте, пока я вас не освобожу. Умирать все-таки лучше дома», — уговаривал меня начальник следственного изолятора в «Лефортово», где я просидел год и два месяца. А я подумал: «Не дождетесь!» Меня накололи успокоительными препаратами. Поэтому, когда через пару дней я получил отказ в помиловании, у меня уже не было никаких эмоций.
Очень тяжело осужденный Юрий Солошенко пережил и этап из Москвы в Нижний Новгород, где должен был отбывать наказание в колонии строго режима.
— Представьте, купе на двенадцать человек — два лежачих места снизу, а вверху, как на крыше, — сидячие, — рассказывал он. — Попутчики, правда, уважили мою старость — отвели нижнее место. Но все, кроме меня, оказались курящими. И хотя охранник кричал: «Не курить!» — его никто не слушал. Я просил конвоира открыть на какое-то время хотя бы решетчатую дверь этого «крематория». «Не положено!» — отвечал он. «А вдруг тут возникнет пожар?» — пытался я узнать, что он будет делать в экстремальной ситуации. «Мне проще будет вас по акту списать, нежели гоняться за каждым, если вздумаете бежать», — невозмутимо отвечал вертухай.
Меня по этапу сопровождала медик, однако при ней не было ни аппарата для измерения давления, ни таблеток. И я сразу же по прибытии в Нижний Новгород на две недели загремел в больницу при СИЗО. Антисанитария страшная! Мыши бегают. На койке ни матраца, ни тем более белья. Спал в куртке. Зато там были хотя бы таблетки, проводились обследования и лечение. Позже меня перевели в Нижегородскую областную больницу.
— А что такого секретного «шпион» Солошенко должен был разузнать у своего бывшего московского делового партнера?
— ФСБ, в частности, доказывала, будто я собирался выведать частоту, на которой работают зенитно-ракетные системы С-300, предназначенные для защиты от ударов всех типов средств воздушного нападения, чтобы затем разработать эффективное средство подавления этого комплекса. Хотя на заводе «Знамя» мы в свое время делали комплектующие детали к этой ракетной технике, обслуживали ее, и рабочую частоту я-то уж точно знаю. В общем, совершенно абсурдные, надуманные обвинения.
— И вы подписали обвинительный акт?
— Я его даже не стал читать. Если бы прочитал, точно не подписал бы. В этом документе меня таким мерзавцем изобразили! «Да какой из тебя, дед, шпион?» — говорили те, кто узнавал, за что меня посадили. Я был самым старым в камере, и меня уважали. Один заключенный даже извинился передо мной при всех. Ему не нравилось, что я хожу с их отрядом кушать. Дескать, и так хлеба на всех не хватает. Но с зэком поговорили сокамерники, и он взял свои слова обратно. А в тюремной больнице я находился (в одной палате на 14 коек!) среди убийц, на которых даже смотреть было страшно. Особенно один там любил качать права. Но я его приструнил, и он стал вести себя тише. Лишь раз от конвоира услышал упрек: «Тебе так плохо жилось, что ты начал шпионить против нас?»
*Фото автора
* «Чем я буду заниматься? Жить! — говорил Юрий Солошенко сразу после освобождения. — Сколько той жизни осталось, а у меня и так отняли из нее почти два года». Фото автора
Максимальный срок, предусмотренный российским законодательством за шпионаж — двадцать лет, минимальный — десять. Юрию Солошенко дали ниже нижнего предела не потому, что он был в солидном возрасте, а потому, видимо, что никто всерьез не воспринимал выдвинутых в его адрес обвинений. Ему даже не провели психиатрическую экспертизу, хотя в институт Сербского возят, как правило, всех подследственных ФСБ.
Конечно, и шесть лет в колонии — это очень много для любого человека. Адвокат уверял Юрия Даниловича, что через два года его освободят. Освободили через семь месяцев. Его с Геннадием Афанасьевым (один из обвиняемых по делу так называемых «террористов группы Сенцова») обменяли на двух одесских сепаратистов. Они могли выйти на свободу только по обмену, ибо амнистия на осужденных за особо тяжкие преступления, не распространялась.
— Чем вы будете заниматься? — спросила я у Юрия Даниловича сразу после его возвращения домой.
— Жить! Сколько той жизни осталось, а у меня и так отняли из нее почти два года. Наслаждаюсь свободой. Этим горячим солнцем. Представьте, в тюрьме до самого освобождения я ходил в фуфайке и теплом свитере, ведь находился, по сути, в подвале.
Он с удовольствием возился на даче, которая, пока он «отдыхал на нарах», обветшала: ремонтировал краны, менял трубы… Занимался лечением давно болеющей супруги, наслаждался общением с двумя сыновьями и подросшими внуками. Но, сознавался, так и не избавился от привычки держать руки за спиной, которая выработалась почти за два года, проведенных в местах заключения…
1144Читайте нас у Facebook
