Юрий Касьянов: Аркаше завязали глаза и поставили на колени. Он плакал, стучал зубами и просил его не убивать
Блогер и волонтер рассказал в Facebook о своих встречах с Аркадием Бабченко на Донбассе в начале войны и о том, как журналиста пытались расстрелять украинские воины
«Прости, Аркаша. Мы так и не встретились. Не попили водки. Не поговорили ни о чём… Когда Аркадий Бабченко переехал в Украину, он мне написал, позвал на вечеринку, которую устраивал с Айдер Муждабаев (Ayder İzzet-oğlu Muzhdabaev), а я то ли сослался на занятость, то ли на усталость, то ли сказал правду, что ненавижу вечеринки, и не пошёл. Потом он писал и звонил мне раз в две-три недели, и звал куда-то посидеть, поговорить, попить водки, а у меня всегда находились какие-то важные дела, постройка дома, бизнес, дети… Мы так и не встретились.
А познакомились то ли пятнадцатого, то ли шестнадцатого мая 2014 года в Харьковском аэропорту. Тогда ещё летали самолёты из Москвы, и меня друзья-волонтёры попросили встретить Бабченко, и отвезти его на войну. Признаюсь честно, я тогда о нём почти ничего не знал. На Майдане мы не пересекались. Фейсбук его я не читал. Военные дневники тоже. Я поехал в Харьков из Изюма, загрузил машину под завязку — спальники, палатки, лопаты, бензиновый генератор, и встретил в аэропорту Аркашу. Он прилетел с одной сумкой и нательным бронежилетом в целлофановом пакете с напечатанным на нём медведем и российским флагом. «Это чтобы наши пограничники не до@бывались», — сказал Аркадий, и мы покатили в Изюм.
Поселил я его в одном номере со мной в изюмской гостинице «Семь ветров». Мне было плевать, кто такой Бабченко, меня больше всего занимали волонтёрские дела; к нему у меня был чисто меркантильный интерес — после Майдана и начальной стадии войны я сильно поистратился, и платить самому за двухместный номер было накладно. Наутро Аркаша первым делом спросил у меня каску и «нормальный» бронежилет во временное пользование. Высокомерно усмехнувшись, я ему одолжил — из волонтёрских, тех, которые мы никак не могли доставить на пятый блок-пост. Через короткое время моё высокомерие смыло кровью первых серьёзных потерь, и я стал учиться у Бабченко, как выжить на войне.
Аркадий везде катался со мной. Мой Kyron имел неформальный пропуск на все позиции, и журналисты, приезжавшие в зону, стремились попасть в мою машину, чтобы доехать до передовой. У Аркаши был эксклюзив — мы быстро спелись, отчасти даже спились, и в итоге почти все фотографии Бабченко на нашей войне сделал я… Помню, как мы только выехали из Изюма, и в двух километрах от блок-поста в кабину военного грузовика шмальнули ВОГом из ехавшей на обгон «пятёрки». Всё произошло буквально на наших глазах. Водитель погиб, старший машины ранен, охранение конвоя растерялось, испугалось, озверело, и, угрожая расстрелом на месте, стало останавливать все автомобили подряд. Тогда Аркаша вылез из машины с высоко поднятыми руками, пряча в ладони фотоаппарат, поставленный на запись, и стал идти к военным, крича издалека, что он журналист, не террорист. Он работал очень профессионально — почти никогда не прокалывался, счастливо избегал обстрелов и подвалов. Почти никогда…
23 мая я полетел на вертолёте вместе с Кульчицким на Карачун. Аркадий очень расстроился, что не попал на борт. Всё произошло случайно, спонтанно… когда мы уже загрузили вертолёт продуктами, патронами, гранатами, брониками, питьевой водой, я вдруг спросил Сергея Петровича — «а можно с вами?» И он ответил — «а давай!» Аркаша сидел в ресторане отеля, клепал очередную статью про российскую агрессию, ждал меня, чтобы ехать на 3"А"… а у меня не было никакой возможности взять его с собой в напрягшийся перед взлётом вертолёт… Вечером мы молча пили водку, и я ему пообещал, что на осаждённый Карачун он таки попадёт.
Мы подготовились. 29 мая, уже вдвоём, мы были на импровизированном лётном поле на окраине Изюма, и воодушевлённо загружали борт продуктами, водой, боеприпасами. Мы бы и полетели, но — спасибо харьковским волонтёрам, которые подоспели со своими баклажками — борт перегрузили… Вышел второй пилот, и сказал, что больше никто никуда не полетит. «Сергей Петрович, — отчаянно воскликнул я, — тут российский журналист, наш, ему надо на Карачун!» Кульчицкий выглянул в проём двери, посмотрел на нас строго, как на шалящих детей, сказал, что питьевая вода на Карачуне важнее, улетел, и погиб…
До Карачуна мы таки добрались. После того, как в засаду попал конвой десантников, доставлявших, в том числе, воду на окружённую гору, мы — волонтёры (идея — Мирослав Гай (Myroslav Hai)) решили отыскать воду на Карачуне. Все говорили, что это невозможно. Но нашлась отчаянная команда харьковских бурильщиков, которая согласилась рискнуть, пробурить Карачун под обстрелом.
Всё начиналось как нельзя лучше, даже романтично. Из Изюма мы выехали двумя машинами бурильщиков на полдня позже, уже под вечер, потому что ни СБУ, ни Нацгвардия так и не дали обещанного охранения. На полдороге нас подхватили десантники, и сопроводили на Карачун. Со мной, кроме ребят-бурильщиков были Артем Шевченко (Artem Shevchenko) и Аркадий Бабченко. Я тогда был «выездным пресс-центром», и журналисты стремились любым способом попасть со мной на войну.
На Карачуне было интересно. Ключевая окружённая позиция, которую обстреливали «Нонами», и которая жила по всем правилам осаждённого гарнизона — минимум воды, минимум еды, минимум расхода боеприпасов. Мы успели начать работу по бурению, облазить все закоулки, пофоткаться, как вдруг случилась нелепая штука — десантура обвинила журналистов в шпионаже. Время было тёмное, начальное, страшное… Когда меня под охраной автоматчиков привели в штаб, Бабченко и Шевченко были жестоко избиты. «Твои люди?» — спросил командир, показывая на сидящих на полу мужчин в одних трусах с мешками на голове. «Журналисты», — ответил я. «Шпионы», — резюмировал он.
«Мы тебя расстреляем», — приговаривал покойный Эндрю. Он почему-то тоже решил, что я — российский шпион. В осаждённой крепости так бывает. Звонки в Киев, высокому начальству, не помогали. Киев советовал держаться, предлагал наладить контакты с военными, и призывал к спокойствию. И мне уже почти удалось договориться, когда Бабченко повели на расстрел. Погода была мрачная — не по-майски, холодно, сильный ветер, косой дождь… Аркаше завязали глаза и поставили на колени. Он плакал, стучал зубами от холода и от ужаса происходящего, и просил его не убивать. Я стоял рядом, и невозмутимо курил сигарету. Я знал, что это — проверка. Что если я заступлюсь — меня тоже свяжут, изобьют, и я уже ничем не смогу помочь…
Раздалась автоматная очередь. Аркаша упал лицом вниз, в жидкую дождливую грязь. После чего его, воющего от отчаянного страха, волоком перетащили в расположение Ивано-Франковского «Беркута», и засунули в канализационный колодец, кишмя кишевший крысами. Надо отдать должное беркутам — они наотрез отказались принимать такого заключённого в столь безвыходном положении — Аркаше развязали руки, принесли тёплую одежду, и мне уже почти удалось договориться с командиром, что ребят отпустят… Но инициатива на местах — та, которая наказуемая, — закончилась тем, что Бабченко и Шевченко вывезли за пределы Карачуна, и бросили в серой зоне… Там бы они и пропали, если бы не Илья Джонович Лысенко и Armen Nikogosyan, которые не побоялись по моей просьбе приехать ночью на своей «скорой» из Изюма под Карачун, и не забрали бы ребят в безопасное место…
Потом я ещё несколько дней завидовал им, синим от синяков. Пока на Карачуне не появилась вода — спасибо харьковским бурильщикам. Только тогда меня оправдали и отпустили…
С Аркашей мы встречались несколько раз в Киеве, когда он приезжал. Я его звал с собой на фронт. Но мудрый Аркадий отвечал — «Хватит! В одну и ту же воронку, бывает, и снаряд падает». А когда он приехал навсегда — мы так и не встретились. Так бывает. Кажется, что есть ещё уйма времени на встречи, разговоры, пьянки… Прости, Аркаша. Ещё встретимся, поговорим, попьём водки… В лучшем месте. Ведь они доберутся до всех нас".
Матеріали, розміщені у рубриці «Блоги», відображають власну думку автора та можуть не співпадати з позицією редакції.
4464Читайте нас у Facebook
