Миллиардер Макс Левчин: «После Чернобыля мне хотели ампутировать ногу»
В октябре 2017 года она запустила мобильное приложение, позволяющее приобретать товары у любого ритейлера в США. В 2020 году Affirm подписала контракты с Walmart, Shopify, BigCommerce, Zen-Cart и рядом других крупных торговых компаний. Доходы фирмы Левчина и его партнеров значительно выросли.
13 января 2021 года состоялся долгожданный выход Affirm на фондовый рынок. Успех первичного публичного размещения акций (IPO) превзошел все ожидания. Стартовая цена за акцию составляла 49 долларов. К концу торгов их покупали уже по 90 долларов 90 центов, то есть рост составил 110%! Левчину принадлежат 27,5 миллиона акций. Следовательно, его личный капитал приближается теперь к 3 миллиардам долларов.
Макс Левчин родился 15 июля 1975 года в Киеве. Его семья пользовалась заслуженным уважением. Дедушка и бабушка со стороны матери были научными работниками. Пинхас Зельцман работал в «Укргеофизике», был изобретателем, автором ряда научных работ. Фрима Лукацкая работала в Главной астрономической обсерватории Академии наук УССР, известный астрофизик, автор монографий.
Отец Макса — Рафаэль Левчин — поэт, прозаик, переводчик, драматург. Мать — Эльвина Зельцман — переводчица, фотограф, художница.
Семьи эмигрировала в США в 1991 году и в итоге обосновалась в Чикаго. Высшее образование Макс получил уже в Америке. Он окончил университет Иллинойса в 1997 году и после этого переехал в знаменитую Силиконовую долину в Калифорнии. Запустил три стартапа, которые оказались неудачными. А вот четвертый проект превратился в компанию PayPal. Левчин был одним из ее разработчиков и соучредителей. В 2002 году eBay купила PayPal за 1,5 миллиарда долларов, и Левчин вместе с другими партнерами, включая Илона Маска, получил первые большие деньги — примерно 34 миллиона долларов. Он продолжал и дальше работать в этом направлении, запуская новые стартапы, одним из которых и стал Affirm.
В 2008 году Макс женился на Нелли Минковой. До этого они встречались более пяти лет. Супруги воспитывают двоих детей.
Успех Affirm вызвал повышенный интерес к Левчину. «ФАКТЫ» подготовили выдержки из двух интервью, которые Макс дал изданиям Business Insider и Startups.com.
«Банки должны нервничать, потому что устарела сама система кредитных карточек»
— Успех IPO, безусловно, является поводом для празднования. Но это еще и лучшее время для воспоминаний и анализа того, как вы пришли к этому. Скажите, а как вообще возникла идея создания Affirm?
— Моя история может показаться глупой, но так все и было на самом деле. Свою первую кредитную карточку я получил, будучи студентом. Я жил в общежитии. Купился на одну из этих рекламных акций, вроде «получи кредитку нашего банка и футболку в подарок». При этом карточка тоже была бесплатной, не нужно было ни цента класть сразу на счет. То есть мне выдали карту с нулевым балансом и обещанную футболку. Меня тогда интересовала только футболка! Тогда так поступали многие мои знакомые. Студенты есть студенты. Готовы что угодно сделать, лишь бы не платить по счетам. Мы охотились на подобные рекламные акции.
А денег у меня хронически не хватало. Мне было 18 лет. Прошло всего два года с тех пор, как мы переехали в США. Я поступил в университет и примерно полгода жил на 7 долларов в день. Должен признаться, что это было лучшим стимулом для того, чтобы заняться бизнесом и создать первую компанию.
Идея максимально сократить собственные расходы была навязчивой, хотя толком я ее не понимал. Возможно, потому что мне было всего 18. Возможно, потому что в школе я не изучал экономику. Когда моя первая компания лопнула, я был полностью разорен, а моя семья все еще пыталась пустить корни в Америке, и я ни за что бы не стал просить деньги у родителей, чтобы они оплатили мои долги.
В результате я столкнулся с серьезной проблемой. Денег у меня не было. На кредитной карточке — ни цента. И я не мог получить другую кредитную карточку. Мы как раз начали продвигать PayPal, и я обратился за помощью к своим знакомым. Мне была нужна машина, чтобы более эффективно заниматься работой, но я не мог ее купить, даже подержанную. Я не понимал, почему мне отказываются предоставить кредит. Знакомые объяснили, что у меня очень плохая кредитная история. Почему, спросил я. Потому что я не пользовался кредитной карточкой, по ней не было никаких операций, объяснили они.
— Так вам удалось купить машину?
— Да, правда, я не могу сказать, что она была замечательной. Я попросил шестерых знакомых, с которыми вместе работал над созданием PayPal, об одолжении — чтобы кто-нибудь из них купил эту машину в кредит, оформив его на себя.
— И кто из них согласился?
— Сейчас уже точно не помню, но, кажется, это был Люк Ноусик. Он приехал в США из Польши и прекрасно понимал проблемы, с которыми столкнулся я. Остальные тоже были рады помочь, но у них у самих было полно кредитов. Еще один им бы уже никто не дал. Мы все были примерно одного возраста. Только Питер Тиль был старше (Питеру Тилю сейчас 53 года. — Ред.). И у него была хорошая машина.
Так вот, эта история с покупкой подержанного автомобиля в кредит открыла мне глаза. Я понял, что моя кредитная карточка ужасна. Она бесполезна. А еще я понял, что традиционный подход банков к выдаче кредитов не работает. Кредитная история — это глупость, давно сломавшийся механизм. Эта мысль засела глубоко у меня в голове. После PayPal я занимался многими другими проектами, но мысль об удобных и честных кредитах не уходила. И наступил момент, когда я смог заняться этой идеей всерьез.
— Чем вы объясняете успех и популярность Affirm?
— Думаю, тем, что мы не гонимся за сверхприбылью. Наша задача — не получение наживы в чистом виде. Мы рискнули взять на себя еще и определенную социальную миссию. Что больше всего беспокоит людей в кредитах и рассрочках? Слишком высокие проценты, а также скрытые выплаты, штрафы, пеня в случае несвоевременного внесения очередного платежа. Мы попробовали максимально упростить эту систему. Теперь человек знает до цента, сколько он переплатит в итоге. Но главное — мы твердо сказали ритейлерам, что не будем штрафовать за просроченные платежи. Сначала это вызвало удивление, непонимание. Но мы анализировали это не с точки зрения продавца, а с точки зрения покупателя. И люди поверили нам. Число покупок резко пошло вверх. Оборот ритейлеров вырос, причем заметно.
— Успех Affirm должен заставить банки нервничать?
— Дело не в Affirm. Банки должны нервничать, потому что устарела сама система кредитных карточек, которую они разработали и продвигали последние 20−30 лет. Этой системе плевать на пользователя Икс. Он никого не волнует. Банк понятия не имеет, чем живет этот человек, почему он решил воспользоваться кредитом, который трудно назвать выгодным.
— Но миллионы людей продолжают пользоваться кредитными карточками во всем мире!
— Да. Тут срабатывает психология. Трудно отказаться, когда со всех сторон тебе твердят: «Бери сейчас, плати потом!» Люди не хотят верить в то, что у них финансовые трудности. Что ситуация может стать еще хуже. И они берут и берут в долг. Мол, потом увидим, что из этого получится. Мне кажется, что такая схема безнадежно устарела. И банкам должно быть стыдно, если позволите мне так выразиться. Им не следовало бы предлагать больше такой продукт. Думаю, рынок постепенно отворачивается от них. Им нужно бояться не Affirm. Им следует бояться того, что потребитель вот-вот скажет: «Все! Баста! Я больше не хочу покупать товары и услуги на таких условиях!»
— Сколько продавцов сегодня работает с Affirm?
— Около 6 500 брендов. И список растет. Нам одинаково важны как крупные, так и небольшие игроки. Уверен, что и они заинтересованы в сотрудничестве с Affirm. Приведу только один пример. Фирма Peloton. Они выпускают замечательные тренажеры. Но эта продукция не из дешевых. Трудно убедить человека купить для себя тренажер стоимостью около 2 000 долларов, согласитесь. Поэтому раньше клиентами Peloton были преимущественно спортивные залы. Мы разработали простую и совершенно ясную кредитную программу специально для их продукции. В результате их продажи вышли на совершенно иной уровень. Доволен производитель, довольны потребители, довольна Affirm. Мы нашли возможность пойти навстречу нашим клиентам.
— Вы начинали продвигать PayPal с Питером Тилем, Илоном Маском и другими. Вас всех одно время даже называли «PayPal-мафией». Каждый из вас добился определенных успехов. Последние четыре года Питер был довольно тесно связан с администрацией Дональда Трампа. Как думаете, Тиль несет долю ответственности за захват Капитолия? Последние пару недель он словно затаился. Никаких комментариев…
— Я не хотел бы кого-то обвинять или, наоборот, оправдывать. Не в моем стиле обсуждать убеждения, взгляды или поступки моих друзей. Собственные взгляды я не скрываю. Могу сказать только, что они далеко не всегда совпадают с тем, что думают мои друзья. И это нормально. Однако это не влияет на нашу дружбу. Если вы хотите услышать мое мнение о событиях 6 января в Вашингтоне, пожалуйста, вот оно. Это позор!
Я приехал в эту страну как иммигрант во многом потому, что мне нравилась идея демократии. Хотелось верить, что избранные народом представители власти не коррумпированы. Что на коррупции давно стоит клеймо уголовного преступления. Что передача власти в стране подчиняется закону. То, что произошло в Вашингтоне, чему мы все были свидетелями, противоречит всем этим идеалам.
Да, я предельно идеалистичен во всем, что касается Америки. Но это мой выбор. И то, что я увидел, опечалило и напугало меня. Очень надеюсь, что подобное в этой стране никогда не повторится. Но я не обсуждаю это ни с кем из моих друзей и знакомых. И думаю, что поступаю правильно. Просто каждый должен выполнять свой гражданский долг и говорить то, во что верит на самом деле.
«Первый раз мы бежали из Киева сразу после Чернобыля. Мой дед просто выкрал меня из больницы»
— Вы помните время, когда жили в Киеве?
— Я родился в Киеве. Сегодня в Америке мой родной город звучит все чаще в новостях. Но и тогда это был третий по величине город в Советском Союзе. Моя мама, мой дядя, бабушка, дедушка, все мои родственники, кроме папы, были физиками. Это означает, что меня воспитывали с той же целью — мальчик должен стать физиком. Так уж сложилось в СССР, начиная с 1940-х годов, что диплом физика был определенной вехой, этаким знаком качества. Он означал то, что его обладатель принадлежит к интеллигенции. И это значило очень много, поскольку в СССР нельзя было быть богатым. Если ты хотел выделиться, особенно если ты еврей, то отправляйся за дипломом физика и все…
— Но вы же стали программистом в итоге…
— Моя мама работала в лаборатории института, который контролировал качество продуктов питания. Это была радиологическая лаборатория. Каждый день она помещала в специальный прибор какую-то еду — хлеб, яйца, прочее — и записывала в журнале ручкой полученные данные. Ее задача была определить, насколько радиоактивно заражены продукты питания. Однажды произошло волнительное событий. В институт привезли огромный шкаф, который оказался советским аналогом PDP-11 (мини-ЭВМ американской компании DEC. — Ред.). Начальство сказало маме: «Будете учиться программировать эту штуку». «Как интересно!» — ответила мама. И привлекла к этому делу меня. Мне тогда было лет 10−11. Она объяснила мне: «Это нужно, чтобы облегчить мне работу. Если я научусь программировать ЭВМ, мне больше не нужно будет вести от руки все эти журналы. Все данные будут храниться в этом большом шкафу на колесах». Вы не поверите, я до сих пор помню команды для PDP-11!
Потом были и другие компьютеры, например, Z80. Но мне больше всего нравился советский клон программируемого калькулятора TI. Он был такой маленький, что я иногда украдкой приносил его домой на выходные, когда мама не видела…
Вот, вы разбудили во мне воспоминания! Думаю, я никому еще не рассказывал эту историю. В раннем детстве, мне было года два, может быть, четыре, точно не помню, когда я твердо решил, что стану учителем. Родители, дедушка и бабушка меня не отговаривали. Они только спрашивали: «Ты не передумал?» И я на протяжении нескольких лет уверенно отвечал: «Нет, нет, нет! Я буду учителем. Буду учить детей математике!»
Познакомившись с ЭВМ на маминой работе, я вдруг заявил: «Я стану программистом!» Меня захватила сама идея того, что ты можешь задать команду машине, не зная при этом, какой результат будет получен в итоге. И я увлекся этим всерьез. Перепрограммировал свой «тетрис». Потом другие игры. Мог часами сидеть на скамейке и записывать на бумаге команды и коды. Если честно, понятия не имею, сохранились ли эти написанные мною программы. У меня не было возможности попробовать, работают они или нет. Ведь у меня не было своего компьютера! Сейчас это звучит смешно. Но тогда это было ужасно! Однажды я забыл свой блокнот на скамейке. Сказал маме, что должен вернуться в парк. «Зачем?» — спросила она. «Мне нужно забрать мои компьютерные коды», — ответил я. «Ты это о чем сейчас?» — не поняла мама.
— Расскажите, как вы уезжали из Киева?
— На самом деле, это было дважды. Первый раз мы бежали оттуда сразу после Чернобыля. Мой дед просто выкрал меня из больницы, где я лежал тогда. Киев ведь находится рядом с Чернобылем, всего в нескольких десятках километров к югу. Когда случилась авария, правительство некоторое время пыталось все скрыть. Мама была одной из первых, кто узнал, что произошло нечто страшное. Ей привезли несколько образцов хлеба, по которым она сразу поняла, что на Киев надвигается радиоактивное облако. А власти продолжали твердить: «Ничего не случилось. Не о чем беспокоиться. Приближается 1 мая, праздник, нужно готовиться к демонстрации…»
И никого не пугало, что начался сильный дождь. Это был первый радиоактивный дождь…
Но члены моей семьи, как я уже говорил, были физиками. И они понимали всю опасность. Или хотя бы часть этой опасности. И дедушка забрал меня из больницы без разрешения врача. Я вылез в окно. Меня и маму посадили на поезд и отправили в Крым. Это произошло спустя 48 часов после аварии. Слухи уже поползли. В разных городах Союза на вокзалах появились машины, замаскированные под скорую помощь. Сидевшие в них люди встречали поезда из Киева и проверяли пассажиров с помощью счетчиков Гейгера.
В Киеве люди сажали своих детей в вагоны, отправляя их как можно дальше к родственникам и знакомым. Эти дети ехали сами. Мне повезло, со мной была мама. Иначе дело бы для меня кончилось плохо.
— Почему?
— На вокзале в Симферополе на перроне стоял мужик со счетчиком Гейгера. Он проверял каждого. Когда настал мой черед, счетчик стал пищать быстрее. Люди вокруг не обращали на это внимания. И только мама замерла в испуге. Я очень четко помню эту немую сцену. Мужик снова и снова проводит своим прибором рядом с моим телом. Писк то замедляется, то учащается. Наконец, он говорит: «Это его нога. Думаю, нам придется ее ампутировать».
К чести моей мамы, она не растерялась. «Пожалуйста, попробуйте еще раз! Только пусть мальчик снимет обувь…» — попросила она. Оказалось, что мне в подошву впился розовый шип! Я наступил на розы, когда вылезал из окна в больнице! А розовый куст был мокрым после того самого радиоактивного дождя. И этот шип приводил счетчик Гейгера в состояние возбуждения!
«Стояла жара, а на мне была… шуба! Это был единственный способ вывезти ее из СССР»
— По приезду в США никто не пытался отрезать вам ногу или руку?
— Нет. Хотя инцидент иного рода все же имел место. Покидали мы страну в совершенной спешке. Хватали с собой из вещей то, что попадалось под руку. Как говорила бабушка, «мы уезжаем из Союза навсегда и больше никогда не вернемся». Я спросил, почему? «Нас просто не пустят назад. Теперь мы все предатели родины», — сказала она.
Мы приехали в Москву и просидели 48 часов в аэропорту в ожидании окончательного разрешения на выезд. Когда оно было получено, бросились к стойке паспортного контроля. «Пропустите нас, пожалуйста! У нас билеты на рейс Pan Am!» — умоляла бабушка. Последней проверкой был аппарат, просвечивающий ручную кладь. Вдруг пограничник воскликнул: «Контрабанда!»
Господи, откуда у нас контрабанда? Из аппарата выехала сумка бабушки. Пограничник принялся ее потрошить. Бабушка стала кричать? «Что вы делаете? Какая контрабанда?!». Он ответил: «В вашей сумке». Оказалось, что за подкладку завалилась старая бабушкина брошь. Она была уверена, что потеряла ее. Хорошо, что это было дешевая бижутерия. «Можете взять ее с собой», — разочаровано буркнул пограничник…
Только потом я узнал, что моя семья несколько раз пыталась эмигрировать из СССР. Мне родители ничего об этом не говорили. Боялись, что я кому-нибудь проболтаюсь в школе. И только в тот раз мне сказали, что мы уезжаем. Это были самые странные 12 месяцев в моем детстве. Я долго держался и никому не рассказывал. И только в мае, когда друзья стали делиться планами на лето, не выдержал. «А ты куда едешь?» — спрашивали меня. Я отвечал при всех: «Еще не знаю». А потом каждому из друзей по одиночке сказал: «Я уезжаю. За границу». «На все три месяца?» — спрашивали приятели. «Нет, навсегда. Мы сюда не вернемся», — отвечал я. И летом 1991 года мы улетели…
— Что вы чувствовали, оказавшись в самолете? Не жалели о друзьях, о том, что оставили в Союзе?
— Я был наивным подростком. «Круто, Америка! У них есть компьютеры!» — это было единственное, о чем я мог тогда думать. На 150% был уверен, что мы поступаем правильно. Ведь в Америке я смогу писать программы по-настоящему! Если бы мне сказали, что мы летим не в США, а в самую ужасную страну в мире, но там у меня будет персональный компьютер, я бы все равно согласился. Уже в самолете я понял, что передо мной открывается новый мир. Мы летели, конечно, эконом-классом. Билеты нам помогла купить еврейская организация. А я во время полета все пытался проскочить в салон первого класса. Там было полно американских журналов, в том числе, свежий номер PC Shop. Кажется, так назывался журнал, посвященный компьютерным новинкам. Стюардесса меня каждый раз гоняла. «Тебе нельзя брать этот журнал!» — говорила строго она. И я убегал назад.
Журнал я все же стащил и тайком листал его. А потом стал доставать маму одним и тем же вопросом: «Сколько у нас денег?» Она отвечала снова и снова: «У нас 733 доллара. Это на всю семью. Больше денег нет». А я тараторил ей громким шепотом: «Этот компьютер стоит 650 баксов. Но это без монитора. Как думаешь, мы сможем его купить?». А мама смотрела на меня и говорила: «Ты что, таблеток наглотался?! Кажется, ты сошел с ума!»
В конце концов она сказала: «Пойми, у нас нет работы. Мы понятия не имеем, что будем делать там. Нам негде жить. Единственный человек, к которому мы можем обратиться, это дальний родственник другого дальнего родственника, который давно умер в Союзе. Он обещал временно разместить нас всех у себя. Мы не знаем, что будет с нами завтра утром, а ты хочешь выложить 90% наших сбережений на какой-то компьютер?!»
— Да еще без монитора!
— Вот именно, без монитора. Именно это мама и сказала тогда. А я ответил: «Уверен, я как-нибудь смогу раздобыть монитор!» Знаете, история с нашим отъездом — это яркий пример еврейского счастья. Моя семья долгие годы копила деньги, надеясь, что однажды все же сможет уехать из СССР. Была собрана сумма, эквивалентная 7 000 долларов. Буквально за неделю до того, как мы сели в самолет, советские власти обрушили рубль. И эти 7 000 долларов превратились в 700! Более того, был установлен лимит на покупку валюты. Я даже не знаю, как родителям удалось все же поменять рубли на доллары. Могу только представить, что творилось в маминой голове в тот момент. А тут сижу рядом я и повторяю, как заводной: «Мы сможем купить компьютер?..»
Мы приземлились в аэропорту Чикаго 18 июля 1991 года. Стояла жара, а на мне была… шуба! Это был единственный способ вывезти ее из СССР, не декларируя. На всех членах моей семьи были либо шубы, либо дубленки. Родители продали их тут за бесценок каким-то подпольным торгашам из таких же советских эмигрантов…
Перевод Игоря КОЗЛОВА, «ФАКТЫ»
2429Читайте нас у Facebook
