ПОИСК
Події

Когда следователь спросил, отпускать ли бабушку из камеры на похороны внука, родные ответили: «ни в коем случае! Ее люди камнями забьют»

0:00 8 лютого 2006
Інф. «ФАКТІВ»
14-летний Андрейка много болел, к тому же был похож на нелюбимого зятя. И бабка Раиса решила его… задушить

Накануне трагедии Андрюша долго прощался перед сном. Раз десять прибегал к отцу, чтобы его поцеловать. Ранним утром 1 июня 2005 года родители оставили спящих детей — 16-летнюю Юлю и 14-летнего Андрея — и ушли на огород на другом краю села. С ними отправилась и 69-летняя Раиса Казимировна (имя изменено). Немного поработав, бабка разругалась с дочкой, заявила, что ей холодно, и, бросив сапку, ушла домой. По пути забрала с пастбища корову. Загнала ее в хлев и вошла в дом. Юля ушла на консультацию в школу. Дома оставался только Андрей…

«Когда мы делали ребенку искусственное дыхание, бабка сказала: «Оставьте его в покое»

08s01 Malchik copy.jpg (13025 bytes)Около 11 утра бабка Раиса появилась в медпункте, который находился возле дома. Там она сама когда-то трудилась санитаркой, потом стала работать ее дочь Ольга. Женщина помыла руки, выпила стакан воды и уселась на стул. «Только загнала с пастбища корову и еще не заходила в хату, — сообщила медсестрам она.  — Пасла корову и слышала, как кашлял Андрейчик. Так это дитя кашляет, что долго не проживет… »

Через 15 минут в медпункт прибежала ее старшая внучка Юля. «Андрейке плохо! Идите скорее к нам!» — крикнула она.

- Когда мы вбежали в дом, ребенок был уже мертв, — вспоминали медсестры.  — Но стали делать ему искусственное дыхание, вызвали «скорую». И тут вдруг бабушка мальчика сказала: «Да оставьте вы его в покое!»

РЕКЛАМА

Юля, которая, придя из школы, первой обнаружила окровавленное тело младшего брата, поехала за родителями. По дороге она встретила отца и сообщила ему о случившемся. Мужчина побежал домой.

- На огород на велосипеде приехала дочка, — вспоминает Ольга, мать Юли и Андрея.  — «Мама, бросай сапку, идем домой». Я спрашиваю: «Что случилось, Юлечка? Корова захворала?» «Да нет», — отвечает. «Может, что с индюками или свиньи заболели?» — допытываюсь.  — «С ними все хорошо». «Может, Андрейке плохо?» — «Да». И тут подошел муж Борис. Спрашиваю: «Борис, что?» — «Ничего». И так молчали всю дорогу, как немые. Муж не мог идти, его била дрожь. Я его вела под руку.

РЕКЛАМА

Во дворе нашего дома толпились люди. Что такое? Я еще не могу понять. Бросаю мужа и бегу в медпункт. А там мои девчата говорят: «Оля, крепись! Твоего ребенка нет в живых!» Я так кричала! Они упали на меня, чтобы не пускать к Андрейке, но я вырвалась и побежала домой.

Прибегаю: мой ребенок лежит ногами к окну. Такой большой, такой уже взрослый, такой красивый мальчик… Губки покусаны. Волосы стоят дыбом. Вся сорочечка в крови. Кровь везде — в ушах, в носу. Я его за ручки, за ножки пощупала, а он мокрый. Уписался… Говорю своим из медпункта: «Почему столько крови, почему он мокрый? Ведь с ним такого никогда не случалось». Они пожимают плечами: «Может, у него кровоизлияние случилось. Может, он так кашлянул и удушился?»

РЕКЛАМА

- Андрюша болел?

- У него был хронический кашель. Но приступов никогда не случалось. Я ему глазки открыла. Они были такие большие, смотрели прямо в потолок. Голова огромная, вспухшая. Видно, кровь ему туда пошла. И что меня больше всего поразило: когда я подняла ему головочку, то увидела на шее малюсенький рубец. Спрашиваю у своей двоюродной сестры: «Леся, что это?» Она говорит: «Может, он, когда кашлял, за шею себя схватил?» Но я-то знаю, что, когда сынок кашлял, он всегда руками в бока упирался. Меня сразу же это стало мучить. Все думала: откуда этот рубец?

«За ночь на шее мертвого мальчика проявились синяки от чужих пальцев»

- Ребенка забрали в морг, — продолжает отец мальчика Борис.  — В ту ночь никто не спал. Теща тоже. Бродила по хате. Заходила в нашу спальню несколько раз. Волосы растрепаны… Смотрела на нас и молчала.

- На следующее утро судмедэксперты осмотрели тело и позвали меня к ним в морг, — рассказывает дядя Андрея Богдан, который занимался организацией похорон.  — Говорю: «Хлопцы, я в этом не понимаю!» Но вижу: на шее у ребенка за ночь проявились синяки. «Вот это, — говорят судмедэксперты, — и причина смерти. Мы вызываем прокуратуру». Тут же приехала следственная группа. Спрашивают: «Мог его кто-то из домашних задушить?» Говорю: «Не верю в такое. Мы ходим в церковь. В нашем роду на это никто не способен… »

- Меня, жену, дочку и тещу посадили в разные машины и повезли на допросы в район, — рассказывает папа мальчика.  — Я ехал в машине с тещей. Она всю дорогу молилась и причитала: «Ой, Боже! У нас такая беда, ребенок маленький умер. Что вы от нас хотите? Куда вы нас везете?» И бубнит, и бубнит. Я не выдержал: «Да закройте, мама, уже рот! Сейчас нас привезут в милицию и что-то скажут! Что молиться?»

Нас каждого по отдельности допросили. Раздели догола, осмотрели, нет ли на теле следов борьбы. Ведь когда сына душили, он сопротивлялся. Нам пообрезали ногти чуть ли не до мяса. Искали под ними частички крови или кожи Андрейки. Потом всех выпустили. Кроме тещи. Я спрашиваю: «А где еще один член семьи?» Милиционер как-то странно так улыбнулся. А жене уже сказали. Смотрю на Олю, а у нее губы трясутся: «Борис, то баба наша сделала!» У тещи под ногтями нашли кровь нашего бедного ребенка…

Пока одни правоохранители допрашивали родных мальчика в районном центре, другие работали в доме в селе Скородинцы Чортковского района Тернопольской области, где он погиб. Во дворе дома собралась многочисленная родня. Все ждали возвращения с допроса семьи мальчика и того, что скажут следователи, осматривавшие место преступления.

- Я спросил у следователя о своем племяннике: «Задушен все-таки?» — вспоминает дядя Богдан.  — Тот отвечает: «Задушен». «Свои сделали?» — допытываюсь.  — «Свои. Я должен вам сказать… » Останавливаю его: «Я догадываюсь уже кто… » Следователь попросил паспорт бабушки. Я нашел в доме документы всех членов семьи. Паспорт бабушки отдал следователю, но у меня с собой была ее фотография. Когда милиция уехала, сказал: «Заходите все в хату! Я вам скажу, кто убийца!» Достаю паспорт племянницы Юли, открываю его и объявляю: «Она не убивала». Беру паспорт сестры Оли: «И она не убивала!» Потом паспорт ее мужа Бориса: «И он не убивал». Наконец, показываю фотографию бабули: «А этот человек убил!» Порвал ее фотографию и сказал: «Я отрекаюсь от собственной матери!» Реакция была страшная! Моя жена упала, как подкошенный сноп. Все кричали, плакали.

«Мама никогда не испытывала особых чувств ни к детям, ни к внукам»

- Почему вы поверили, что это сделала ваша мать? — спрашиваю у Богдана, старшего сына бабки Раисы.

- Сердцем почувствовал! Нас у мамы трое — я, Петро и Оля. Но у мамы никогда не было этого женского материнского тепла. Она не испытывала особых чувств ни к детям, ни к внукам. Постоянно норовила столкнуть нас лбами, заставить друг другу завидовать из-за того, что кто-то из нас живет лучше, кто-то хуже. Никогда не знали, чего от нее ожидать. Пришел приглашать ее на свадьбу дочери, а она заявила: «Я тебя не знаю! Ты не мой сын, и я не приду!» Что говорить, она здорово нам допекала.

- Ну хоть кого-то она любила?

- Разве что среднего сына. И себя. А батю она лупила метлой, когда он заболел и был парализован. Я узнал и хотел разобраться, но батя перепугался: «Не трогай ее. Ты уедешь, а она меня забьет».

Потрясенный гибелью племянника, Богдан написал речь и попросил священника прочитать ее на похоронах. Увидев текст, где было описано, как Андрюша погибал «у свощй оселч, у свощй кчмнатч, вчд рук бабусч, котрч вп'ялись йому у горло», священник отказался его читать. «Суда над вашей бабушкой еще не было», — возразил он. «Не станете читать вы, я прочитаю, — сказал дядько Богдан.  — Или отец Бориса прочитает, он дьякон». Священник сдался.

«… Згасло сонце, згасло свчтло, забракло повчтря, ч тчльки кров облила його обличчя, ч зупинилось маленьке серденько, яке зчгрчвало тчло ч душу дитини та приносило радчсть батькам та близьким людям, котрч його так любили», — читал священник. Его слова тонули в рыданиях людей. Многие только на похоронах узнали причину смерти ребенка. Для тихого села, где страшнее пьяной потасовки никогда ничего не случалось, это стало шоком. Бабки Раисы у гроба внука не было. Когда следователь спросил, отпускать ли ее из камеры на похороны, родные ответили: «Ни в коем случае! Ее люди камнями забьют».

Тем временем у Раисы Казимировны начались нелады с сердцем и ее перевели из камеры в местную больницу. Подлечившись, старушка… сбежала, воспользовавшись тем, что в выходные дни врачи ослабили надзор. Взяв такси, беглянка прикатила в родное село. Зайдя в хату, стала переворачивать все вверх дном, как будто что-то искала. Но что? Деньги? Улики, о которых знала только она?

Родные попросили милицию забрать бабку Раису обратно в камеру. К ней самой никто не приближался. Оля заперла мужа в медпункте, чтобы он не покалечил тещу. Сама оставалась во дворе. И все же не вытерпела, сказала: «Мама, что ж вы наделали? Зачем нас осиротили? Из Андрейки кровь хлестала, вам было приятно на это смотреть?» Старушка сделала вид, что ничего не понимает: «То не я! То его змей задушил».

«Бабушка с самого начала была против рождения Андрюши»

Следствие стало выяснять: может, обвиняемую содержали дома в невыносимых условиях, отбирали пенсию, издевались. И она решила отомстить таким страшным способом? Но близкие с бабулей считались и относились с традиционным для западноукраинских сел уважением. Женщина жила в отдельной комнате, была хозяйкой своих денег, в домашних делах не перетруждалась — Оля маму берегла. А когда парализовало отца и Оля увидела, что мама не горит желанием за ним ухаживать, они с мужем все заботы о деде взяли на себя.

Истина прояснилась, когда речь зашла о семейных отношениях.

- Мама невзлюбила моего мужа Бориса с первого дня, — призналась Оля.  — Между нами разное было — и выпивал он, и ругались. Но бросать его, как настаивала мама, я не хотела. Борис тяжко работал за границей, чтобы добыть какую-то копейку для семьи. Когда зять уезжал, мама была довольна. Возвращался с заработков — начинались претензии. То долго гостит, то много ест, то много спит. Муж обнимет меня — уже кастрюли в кухне летят, маму раздражали все эти нежности. И Андрейчика она из-за зятя не любила. Не хотела даже, чтобы я его рожала, говорила, что нам хватит Юлечки. А когда сынок родился, сердилась, что я его так лелею: «Что ты так трясешься над ним, как над взбитым яйцом?»

- После рождения у сына обнаружили проблемы с ножками, детский церебральный паралич, — рассказал отец мальчика.  — Он был еще младенцем, а теща уже тогда говорила, что он не будет жить. Я ее осаждал: «Мама, что вы мелете! Судья там, наверху! Он сам определяет, кому жить, кому нет». А она за свое: «Если бы он умер, было бы лучше для всех!» Оля на нее так кричала: «Мама, чтобы этого я больше не слышала!»

Когда малыш стал ходить по двору, из-за болезни он часто спотыкался, падал. Тещу аж передергивало. Кричала: «У людей дети как дети! А этот!» Он ее бесил, стыдилась она его или что? У нас Юлечка тоже была болезненной. Мы продали машину, чтобы лечить детей. Она сердилась: «Машины нет! Дети постоянно в больницах!» Ей все не нравилось.

«Подумать не могла, что в ней столько ненависти. Получается, не знала собственную мать»

- Может, мама считала, раз вы живете в ее доме, на ее территории, она имеет право говорить, что вздумается, и распоряжаться вашими жизнями? — спрашиваю у Оли.  — Почему вы не разъехались? Понятно, что строить новый дом тяжело. Но, может, надо было искать выход, попытаться изолировать сына от бабушки?

- Меня адвокат об этом тоже спрашивал: «Как вы могли оставить ребенка с бабушкой?» Я отвечала: «Да я столько лет с мамой жила, не раз оставляла на нее детей. И представить не могла, что она может такое сотворить». Да, у нее характер не мед, но в то же время она сколько раз меня поддерживала в трудную минуту. И подумать не могла, что в ней столько ненависти. Получается, не знала собственную мать! Она ж ходила в церковь, молилась. Во что же тогда она верила?

… Родители подлечили сына. Он стал нормально ходить, но в 11 лет переболел корью, и это дало осложнение на ноги. Мальчик стал ходить на цыпочках. Видя, как взрослый внук, переваливаясь, идет по двору, Раиса Казимировна менялась в лице. Когда родители не видели (зять трудился за границей, дочь была занята работой и хозяйством), женщина третировала ребенка. По словам старшей внучки, бабка смеялась над тем, как он ходит, толкала и обзывала его, могла побить метлой или рукой. Мальчик, похоже, притерпелся. А когда повзрослел, перестал ее слушаться, начал огрызаться.

- Но мне он никогда не жаловался, — говорит Оля, сожалея, что не знала всего.  — Да я и не понимаю, почему маме он казался таким больным? Ну, был у него недостаток в ходьбе. Но ребенок нормально рос, помогал по хозяйству: водички из колодца принесет, в магазин съездит. Память хорошая. В школе ввели христианскую этику. Он молился бесподобно. И за тата, чтобы Бог дал здоровья, и за коровку, чтобы родила теленка и было молочко. Ласковый такой был, жизнерадостный. Всех целует, обнимает. И то ей плохой ребенок?

А старушка все не унималась. «Только жрешь и спишь! — упрекала она мальчика, не стесняясь присутствия старшей внучки Юли.  — Калека! И что из тебя выйдет? Работать не сможешь, копейку не заработаешь. Лучше бы ты сдох!»

Но, как бабка ни призывала Господа прибрать «ни на что не годного» больного ребенка, к тому же как две капли воды похожего на нелюбимого зятя, он не внимал ее мольбам. И тогда бабка решила собственноручно отправить мальчишку на небеса. Сил у нее для этого было достаточно: бабуля была в теле и при здоровье.

Проблему избавления от ненавистного внука бабка Раиса решила с такой животной простотой, что впору было заподозрить, в своем ли она уме. Но экспертиза признала Раису Казимировну вменяемой и отдающей отчет своим действиям в момент преступления. Суд установил, что, поссорившись с внуком и схватив его за горло так, что пошла кровь и пена, бабушка бросила тело на пол, аккуратно подвернула забрызганную кровью простыню на диване, прикрыла шторы на окнах, закрыла дверь на ключ и удалилась. Неуклюже, наивно, но она позаботилась и об алиби: пришла в медпункт, чтобы все ее видели, и сказала, что только загнала корову с пастбища и дома еще не была.

Подсудимая вину признала частично, представив свою картину происшедшего: в тот день они поссорились, внуку внезапно стало плохо, из носа потекла кровь, мальчик упал на пол, она стала его поднимать, «возможно, держала его руками за шею». Потом оставила внука в комнате и ушла… «Зла я ему не хотела».

- Я надеялась, что в суде мама встанет на колени и скажет: «Дочка, прости, так получилось», — говорит Оля.  — Ничего не изменилось бы, но мне бы хоть немножко легче стало. (Плачет. ) Но она сидела такая чужая! Что-то ей адвокат шепнул, и она сказала: «Простите меня». Только раскаяния в этих словах не было. И таким холодным отношением мама убила последнюю каплю любви, которая во мне, может, еще где-то теплилась…

Чортковский районный суд Тернопольской области признал Раису Казимировну виновной в умышленном убийстве и назначил наказание — лишение свободы сроком на семь лет. Апелляционный суд Тернопольской области оставил приговор без изменения. Отбывать наказание осужденную отправили в Черноморскую исправительную колонию в Одессе.

«Страдаю в тюрьме невинно», — плачет теперь бабка Раиса

… Бабка Раиса дала согласие на встречу с корреспондентом «ФАКТОВ». В комнате меня ожидала бледная женщина в арестантском халате, на который был накинут зеленый шерстяной платок. Глаза выцветшие. Плечи поникли. Ничего агрессивного и устрашающего в ее сгорбленной фигуре не было. Правда, потом выяснилось, что старушка, несмотря на сытые тюремные харчи, очень похудела и потеряла былую стать. Особенно страдала Раиса Казимировна из-за того, что не может пить свой любимый напиток — кофе с домашним жирным молоком.

Увидев меня, она заплакала.

- Почему вы плачете? — спросила я.

- Я плачу за той жизнью: должна отдыхать, а так мучаюсь, — вздохнула Раиса Казимировна.  — Я никому зла не принесла. Всю жизнь людям помогала. Не гуляла, не пила, работала. За что должна здесь сидеть? А дочка ничего не сделала, чтобы как-то меня спасти! Если бы в суде сказала, что мама не виновата, дали бы меньше.

- А мама… не виновата?

- Как перед Богом, нет! Какая бы бабушка так сделала, ну скажите? Мы Юлю лечили пять лет, Андрейку — десять. Я ухаживала за внуками, за больной мамой два года, за папой — три. И муж еще парализованный у меня был. Разве ж я жила? Не жила. Все тревога и тревога. И вот за все мое добро — в тюрьму.

- Может быть, вы очень устали. И это был нервный срыв?

- Ой, Боже, столько лет прожить под одной крышей и только теперь убить ребенка?

- И все же, вы желали смерти внука из-за того, что он часто болел?

- Такого не было. Зачем такое плести? Я ж его родная баба.

- Вы думаете об Андрюше?

- А что о нем думать? Пусть Бог дает ему царствие небесное. Он невиновный, он молоденький, но, видно, ему это было суждено. Я не знаю, что ему медсестры сделали во время искусственного дыхания, когда тормошили туда-сюда. А потом на меня все свернули. К тому же вся школа знает, что он был больной. Может быть, он где-то там упал, может, еще что-то. Суду надо было это рассудить. А посадили меня. Чем я могу доказать, что не виновата?

- Не хочется напоминать, но у вас под ногтями нашли кровь внука.

- Мне ногти не обрезали и не проверяли. Говорю, как на святой исповеди, потому что я старый человек… (Уходя от разговора. ) То вы видели моих деток в Скородинцах? (Плачет. ) И как там моя дочечка? Измученная? Вспоминала маму? А другие дети? И зять был? И чего они так на маму все, скажите? Отказались все от меня. Мама им плохая. Но передайте им, что я им все прощаю. А вот Бог не простит! Страдаю здесь невинно. Но, может, помилование мне дадут? Скажите, кого мне просить?

- Бабушка, милуют тех, кто признал свою вину и раскаивается! А вы ведь ее полностью отрицаете. Хотя в суде признавали частично.

(В замешательстве. ) — Ну, я не знаю… Что говорить, как говорить? Я буду писать наверх. То описывать так, как есть?

… Оля говорит, что сердце до последнего отказывалось поверить, что ребенка убила ее мать. Но недавно родные вспомнили о маленьком пластмассовом будильнике, который нашли возле тела мальчика и в горячке забросили в кладовку. Когда они его достали, увидели, что корпус новенького будильника искорежен, как будто им били по голове. В расколах и трещинах застряли два волоска. Один был Андрейкин, другой, длинный и седой, — бабушкин…

P. S. Автор благодарит председателя Чортковского районного суда Тернопольской области Ярослава Теслюка и начальника Черноморской исправительной колонии Ь 74 Ольгу Каракай за помощь в организации материала.

 

563

Читайте нас у Facebook

РЕКЛАМА
Побачили помилку? Виділіть її та натисніть CTRL+Enter
    Введіть вашу скаргу
Наступний матеріал
Новини партнерів