«подумайте о тех, кто ждет вас дома, и сделайте все, чтобы они остались живы», — торопили горняков, которые вели подземную выработку под аварийный энергоблок чаэс в июне 1986 года
«Работали метрах в пятидесяти от реактора, над которым еще не было «саркофага»
От предложенной прямо на утренней смене срочной командировки «в Киев» (именно так обозначали в 1986 году направление на ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской атомной электростанции) Саша решил не отказываться.
- Два человека из нашего шахтоуправления, — вспоминает 44-летний дончанин Александр Бандуренко, — побывали в Чернобыле раньше — в мае 1986-го. (К слову, мы иногда созваниваемся, но об одном у меня давно сведений нет. Другой — на ногах, но у него диагноз еще хуже моего. ) От них я узнал, что предприятие командирует «в Киев» на две недели. Но если откажусь, то получу повестку из военкомата — уже на 60 дней. А у меня инспекторская проверка на носу — надо было успеть отладить механизмы ствола шахты «Красноармейская-Западная N 1», где я тогда работал.
Уже через три часа Саша находился в самолете, в котором летел еще один пассажир — солидного вида мужчина. Остальное пространство салона было загружено кипами газет. Всей опасности командировки «доброволец» не представлял.
- С 14 по 28 июня 1986 года я был в сводном отряде «Минуглепрома», — рассказывает Александр. — В отряде было 1200 человек, 800 украинцев — в основном горняки из Донецка и Луганска, остальные — метростроевцы из Москвы и Киева. Большинство «добровольцев» рыли обходную выработку под четвертым энергоблоком. Трудились метрах в 50 от аварийного реактора, над которым еще не было «саркофага» — тогда только готовили место под фундамент будущего объекта «Укрытие».
Проходчики подземной выработки были «защищены» обычными штанами и тряпичными бахилами с резиновой подошвой, шапочкой и респиратором-лепестком. Костюмы с «пропиткой», прорезиненные фартуки и респираторы давали только солдатам, сбрасывавшим графит с крыши энергоблока. Солдаты, как вспоминает Александр, работали по 1,5-2 минуты, но, сколько из них на сегодня осталось в живых, неизвестно. Смены у проходчиков были по три часа. Но механика Александра Бандуренко включили еще и в особую маневренную группу, где часы работы не считали. Согласно маршрутному листу, который Александр мне показал, он выполнял работы во второй (в пяти километрах от станции) и третьей (непосредственно вокруг 4-го энергоблока) зонах, а также на промышленной площадке Чернобыля по «подготовке котлована, включения сварочных аппаратов, электрических насосов, монтажа проходческого оборудования, разгрузке автомашин, доставке материалов»…
- Наша маневренная группа «латала дыры», — объясняет Саша. — Чинили и подключали сгоравшие от непрерывной работы насосы поливочных машин, которые мыли улицы водой из… Припяти. Однажды всю ночь делали специальную эстакаду для дезактивации машины высокого гостя — Горбачева. Горбачев так и не приехал, но эстакада пригодилась: на станции побывал Рыжков. А технику, которую мы разгружали, потом передали на некоторые шахты Донбасса. Горняки радовались поставкам таких на то время дефицитов, как транспортерные ленты, конвейеры, арочные крепи. То, что эта техника побывала в Чернобыле, особо никто не скрывал. Говорили: «Технику дезактивировали. А в шахте тоже «фонит». Может, и дезактивировали… Огромное количество техники, свезенной на ликвидацию аварии, было там не нужно. Нам, например, не пригодились арочные крепи. Они не удержались бы на зыбкой песчаной почве. Поэтому выработку крепили, как туннель метро — кольцеобразными металлоконструкциями.
В маневренной группе Бандуренко трудился после трехчасовой смены в выработке. И хотя ликвидаторы просто валились с ног от усталости, их торопили. «Подумайте о тех, кто ждет вас дома, и сделайте все, чтобы они остались живы», — говорили в штабе сводного отряда, который подчинялся Государственной комиссии. Специалисты, опасаясь повторного взрыва, спешили подвести бетонную плиту под реактор, чтобы начать его замораживать. А ко взрыву мог привести даже обычный дождик — из-за попадания влаги в открытый раскаленный реактор. Поэтому над изнывающими от жары рабочими часто кружили самолеты, разгонявшие тучи.
«Это же лучевая болезнь», — заявил Александру лаборант, увидев его «искалеченные» хромосомы
С первого же дня ликвидаторы стали ощущать металлический привкус во рту. Позже дружно закашляли. Не всем шла и сытная пища, которой было вдоволь. А вот жажду утоляли «бочками» — минералка даже надоела.
- Хоть правительство СССР официально объявило о том, что в стране лучевой патологии нет, а пострадали только пожарные, тушившие реактор, мы видели, что радиация к нашему приезду еще «не рассеялась», — шутит Саша, вспоминая, как «зашкаливали» присланные японцами электронные роботы-исследователи, отказывалась работать новейшая техника. — Только мы не ломались.
Ежедневно ликвидаторы сдавали медкомиссии кровь и индивидуальные дозиметры-накопители, с которыми шли на смену. По показаниям этих накопителей экспертная комиссия потом и считала полученные дозы облучения.
- Каждому давали один малочувствительный накопитель в день — он срабатывал только на «фон» 50 микрорентген в час, — объясняет Александр. — А ученые и медики (их работало на ЧАЭС много) ходили увешанные дозиметрами-накопителями, как Брежнев — медалями.
О результатах анализов крови ликвидаторов не уведомляли. Потому, когда в мае 1988-го Александр потерял сознание прямо в шахте, это стало для него полной неожиданностью. Медики, узнав, что он был в Чернобыле, безапелляционно заявили: «О работе в шахте нужно забыть!» С этого момента ликвидатор Бандуренко начал скитаться по больницам. Получил он и вторую группу инвалидности, правда, по… «общему заболеванию».
- В 1989 году Центральный межведомственный экспертный совет Министерства здравоохранения СССР дважды давал мне заключения, — вспоминает мой собеседник. — Первое гласило, что заболевание не связано с работами на ЧАЭС. И я три месяца жил на инвалидскую пенсию в 120 советских рублей. Но после того, как по просьбе «чернобыльцев» руководитель сводного отряда ликвидаторов-горняков Евгений Новиков съездил в научный отдел Минздрава в Киев, где хранились сведения о дозах полученного «добровольцами» облучения, мое заболевание таки связали с работами на ЧАЭС.
Лаборант радиационного отдела, взяв анализ крови у проходившего в Киеве очередное обследование Бандуренко и увидев под микроскопом «искалеченные» хромосомы пациента, не удержался: «Это же лучевая болезнь!» Но тут же многозначительно посмотрел на Сашу: «Меня с работы выгонят, если укажу, что у тебя доза облучения — 176 бэр». «Согласен на 51 бэр», — успокоил медработника Саша, понимая, что реальный диагноз никто не подпишет. Но самого Александра утешить было нечем.
- В реабилитационных центрах для «чернобыльцев» — и в Харькове, и в Киеве, где мне пришлось побывать, — таких, как я, было полно, — рассказывает Александр. — Пациентами были и работники станции, и переселенцы, и ликвидаторы. Многие начали умирать уже тогда — в 1988-1989 годах. Бывало, беседуешь с соседом по палате вечером, а утром его уже нет рядом. А врачи говорят: никто не умер, пациента перевезли в другой институт. Да и в заключениях о смерти писали неправду: дескать, пациент скончался от обострения врожденных патологий. Убеждали, что здоровье будет в норме, если правильно питаться, не пить и не курить.
Но Александр начал курить именно после того, как один киевский профессор (мой собеседник попросил не упоминать его фамилию) еще в 1989 году откровенно обрисовал бывшему шахтеру перспективы его жизни. «Сначала тебе пропишут мягкий корсет, потом — жесткий малый, потом — большой, потом — инвалидная коляска», — сообщил ученый. Увы, этот прогноз сбылся в точности. Уже тогда у Александра стали разрушаться хрящевые ткани позвоночника. Потери сознания участились. В 1997-м Саша уже был закован в панцирный корсет от подбородка до поясницы. А поскольку из-за этой «брони» он ничего не мог увидеть ближе трех метров, Саша нечаянно оступился на камушке неподалеку от дома и упал.
Жена Ирина, прибежав с работы в больницу N 14, с ужасом увидела на голове мужа большую, уже зашитую врачом рану. Но супруги не догадывались, что травма головы — пустяк по сравнению с тем, что Саша больше не сможет ходить. Ира оставила работу и посвятила себя уходу за лежачим мужем, получая за это копейки. Семья стала существовать на две инвалидские пенсии (Ира — инвалид детства).
«Погода просто ужасная», — утешает Ирина мужа, зная, что на прогулку он отправиться не может
О том, как Александру приходилось все это время отстаивать свое право на «чернобыльские» выплаты, можно написать роман. Три года он судился с собесом и только в 2001 году был окончательно признан ликвидатором. Однако размер выплат государство неоднократно пересматривало.
Только благодаря Донецкому фонду социальной защиты и милосердия у Саши есть необходимая ему функциональная кровать. А когда через этот же фонд, в качестве благотворительного дара от Мариупольского морского порта, он получил коляску с электроприводом, радости супругов не было предела! Ведь собственными ослабевшими руками Александр, некогда увлекавшийся метанием молота(!), уже не мог двигать рычаги механической «инвалидки». А видеть, как надрывается Ира, толкая тяжеленную механическую коляску, ему было невыносимо. Но радость от прогулок продлилась недолго: в прошлом году сгорели аккумуляторы стоимостью 800 гривен каждый и джойстик за 3800 гривен. Решить эту проблему самостоятельно «чернобылец» не в состоянии.
- Вместе с регрессными выплатами мой месячный доход немного превышает тысячу гривен, но из них не меньше 800 нужно потратить на лекарства, — объясняет Саша. — Только на трамадол, без которого я уже не выдержу, в месяц нужно расходовать 60 гривен. А ведь это самое «дешевенькое» лекарство в моем «списке для поддержания жизни». Бесплатные рецепты аптеки отоваривают на сумму 17 гривен (столько денег бюджет на 2004 год выделил каждому донецкому «чернобыльцу» на лекарства). Так что, если откликнется кто-то из читателей «ФАКТОВ», у кого есть джойстик, аккумуляторы или коляска с электроприводом (любого производителя), я согласен обменять их на свою медаль «За трудовую доблесть», — Саша показывает мне наградное удостоверение, подписанное председателем Президиума ВС СССР 24 декабря 1986 года, и грамоту Припятского горкома комсомола.
По поводу коляски в свой собес Саша, конечно, обращался, но там ему ответили, что тендер на их закупку только ожидается. По самым оптимистичным прогнозам, коляску дадут не раньше осени. Значит, летние прогулки инвалиду не «светят». «Погода просто ужасная», — каждый раз успокаивает мужа Ирина, прибегая из магазина. Саша делает вид, что ей верит.
- Вы спрашиваете, было ли мне страшно в Чернобыле? — говорит Саша. — Нет. Страшно здесь. Я каждый день должен кому-то что-то доказывать. Такое ощущение, что стоишь на паперти. Так я уже и стоять-то не могу… Сейчас жалею, что ездил в Чернобыль не по повестке из военкомата: был бы приравнен к инвалидам войны. У этой категории ликвидаторов с лекарствами и колясками проблем меньше. А мы — командированные от предприятий — такого статуса не удостоились, как будто радиация не на всех одинаково действует…
567Читайте нас у Facebook
