Шестьдесят лет с осколком в голове живет киевлянка надежда супрун, потерявшая зрение после взрыва противопехотной мины
«Эта девчонка не понимает, что слепая. Иначе бы она так не радовалась жизни», -- говорили о Надежде люди, когда она ослепла в семилетнем возрасте. «Я была в молодые годы такая веселая и беззаботная, потому что жила надеждой: зрение восстановится, -- объясняет Надежда Николаевна. -- А после школы мне некогда было сильно горевать: пошла зарабатывать на жизнь».
Недаром говорят, что Бог помогает тем, кто неприятности встречает не нытьем и жалобами, а улыбкой. За легкий характер полюбил девушку такой же незрячий парень Павел Супрун. Переступив порог их чистой уютной двухкомнатной квартиры, я поняла, что у этих людей можно поучиться жизнестойкости. Павел Степанович поет под бандуру на площади возле столичного Михайловского собора украинские песни. В этом году он стал лауреатом международной премии за сохранение народных традиций «Филантроп». Когда мы пришли, главы семьи не оказалось дома. «Не дождался вас и убежал. Он кассеты со своими песнями продает», -- сказала Надежда Николаевна.
«Мои» осколки, засевшие в теле, зимой почему-то прятались глубже, а весной их можно было нащупать»
-- В 1943 году, когда наша семья вернулась из эвакуации в родное село под Киевом, снаряды и мины можно было найти повсюду, -- рассказывает Надежда Николаевна. -- Мы, дети, с ними баловались, как с игрушками. Однажды я притащила несколько гранат домой и повесила на вешалке, потом вместе с другими малышами мы обложили минами соседский сарай… Мама сильно меня ругала. Говорила, что однажды снаряд взорвется и я ослепну. Я же думала, что со мной такое случиться не может.
Везде уследить за дочкой мама одна не могла: муж ушел на фронт, нужно вести хозяйство и кормить девочек, младшей из которых, Вере, было шесть лет.
-- Один молодой солдат научил меня приспосабливать детали противопехотных мин для самодельных светильников, -- продолжает Надежда Николаевна. -- Сначала мину нужно было разрядить, затем вынуть трубочку, вставить в нее промасленный фитилек и закрепить на использованной консервной банке. Однажды зимой я искала нужную мину в глубоком снегу, как вдруг раздался взрыв…
Очнулась девочка в сельском медпункте, когда ей на лицо стали лить воду. Тогда и почувствовала сильную боль в голове. Через несколько дней ее перевезли в киевский госпиталь.
-- Мое лицо от взрыва почернело, -- вспоминает Надежда Николаевна. -- «Жалко девочку: лицо будет испорчено», -- говорили взрослые. Но кожа постепенно очистилась, а вот зрение так и не восстановилось. Осколок разбил левый глаз и застрял возле мозга. Поскольку этот кусочек мины был медный, извлечь его с помощью магнита хирурги не могли. А другие способы в этом случае опасны. Второй глаз сильно пострадал от ожога, но видел свет.
-- Как ваша мама пережила эту беду?
-- Она все время плакала. Мне было жаль ее намного больше, чем себя. Я так старалась ее утешить! Уверяла, что обязательно буду видеть. Да и сама в это твердо верила, ведь так мне сказали врачи. Как-то мама узнала, что в Киеве есть школа-интернат для незрячих. Мне захотелось поехать туда немедленно. Была зима, но никакие доводы мамы о том, что в школу дети начинают ходить осенью, на меня не действовали. Я так плакала, что она сдалась, и вскоре я стала воспитанницей интерната. В основном здесь занимались дети, которые, как и я, лишились зрения из-за ранений. Читать и писать нас учили по Брайлю. Каждая буква -- комбинация выпуклых точек на бумаге. Водишь пальцами по ним и таким образом читаешь. А пишут незрячие, выдавливая на бумаге точки специальным карандашом
-- Какие уроки были для вас любимыми?
-- Мне очень нравилось решать задачи по химии. Но у нас главное внимание уделялось урокам труда. Учителя говорили: «Вам нужно все в жизни уметь делать самостоятельно». Нас учили вдевать языком нитку в иголку, шить, вязать. Два раза в неделю мы делали щетки -- и одежные, и так называемые рукомойки. Мне часто приходилось прерывать учебу, чтобы лечь на обследование или перенести операцию на глазах. Мешали заниматься и головные боли, которые вызывал засевший в голове осколок. Особенно они усиливались, если дети шумели. Поэтому уроки старалась учить ночью, когда было тихо. «Чем терпеть такое, лучше сделать операцию и вынуть осколок», -- жалели меня учителя. Но медики сказали, что осколок «нашел себе место в голове» и лучше его не трогать, со временем он будет меня беспокоить все меньше. И действительно, с каждым годом боли стихали. Во мне было еще много осколков: в правой щеке, в руках. Они почему-то к зиме прятались глубже, а весной их можно было даже нащупать. Постепенно мама их все повынимала английской булавкой.
«Слепые работают очень быстро: зрячий то туда посмотрит, то сюда, а мы не отвлекаемся»
-- Летние каникулы вы проводили в родном селе?
-- Если не лежала в больнице, то да, -- отвечает Надежда Николаевна. -- От слепоты я не сильно страдала, потому что жила надеждой: буду видеть. Иду, бывало, по тропинке через огороды к речке -- стирать или купаться -- и пою. Соседка, глядя на мое жизнелюбие, как-то сказала маме: «Надежда, наверное, не понимает, что слепая. Иначе бы не была такой жизнерадостной». Я на нее за эти слова очень обиделась и попросила маму, чтобы та к нам больше ходила.
-- Почему лечение не вернуло вам способность видеть?
-- Не знаю… Я лечилась в Киеве, Одессе, перенесла восемнадцать операций. Сделают вокруг глаза обезболивающие уколы, а все равно больно. Однако я была терпеливая. Меня даже в пример другим пациентам ставили. В 16 лет мне сделали последнюю операцию по пересадке роговицы -- очень неудачно: у меня развилась тяжелейшая глаукома, в итоге пропало даже светоощущение, я перестала отличать день от ночи. Я переживала очень сильно. Сны стали плохие приходить: раньше снилась себе зрячей, а после этого стало сниться, что не вижу и никак не могу найти дорогу домой.
Но после окончания десятилетки мне некогда было унывать. Нужно было думать, как зарабатывать на жизнь. На киевском предприятии для незрячих в штамповочном цеху собирала мебельные гвозди, потом в картонажном клеила коробки для электрогрелок, паяльников… Руки у слепых очень быстрые: зрячий то туда посмотрит, то сюда, а мы не отвлекаемся. Была ударником коммунистического труда.
«Я еще помню, как выглядят цвета. А мой муж забыл»
-- А где вы встретили будущего мужа?
-- Павла я знала со школы. Он потерял зрение, как и я, в семь лет, когда его 16-летний брат разряжал противопехотную мину. Брат погиб… В школе, кстати, мне нравился не Павел, а другой мальчик, с которым я сидела за одной партой. И я ему, наверное, тоже пришлась по душе. Он учил меня играть на гармошке и фортепиано. Однако потом уехал в Курск, окончил там музыкальное училище и теперь преподает. А мы с Павлом после школы жили в одном общежитии и работали на одном предприятии. Стали встречаться, но с перерывами, потому что ссорились. Поженились, когда мне было 23 года, а Павлу…
В квартире Надежды Николаевны и Павла Степановича новые светлые обои, красивая мебельная стенка, ухоженные комнатные растения на подоконниках -- и нигде ни пылинки.
-- Надежда Николаевна, кто вам убирать помогает?
-- Некому помогать. Детей Бог не дал, а родственникам некогда нас навещать. Иногда разве что племянница звонит. Я каждый день убираю. Ковры пылесосом чищу, паркет и мебель тряпочкой протираю. К зрячим зайдешь в дом -- у них под ногами песок скрипит… Я, когда чашки в стенке расставила, попросила соседку, чтобы посмотрела, красиво ли. Другие обижаются, что им делают замечания. А я, наоборот, прошу об этом.
-- На вас платье красивое. А знаете, какого оно цвета?
-- А как же: цвета морской волны. Соседка ездит на базар и заодно мне, что нужно, покупает. Вообще-то я не забыла цвета. Например, листок сливового дерева и яблони матовый, а у вишни он будто лакированный. Вот мой муж все цвета забыл.
-- Какие блюда в вашей семье любимые?
-- Борщ любим. Блинчики жарю. Зрячие на сковородку, бывает, сразу пять блинчиков кладут, а мы только три. Иначе все комом получится.
-- Квартиру вам с мужем сложно было получить?
-- После общежития нас поселили в коммуналку, в 1966 году дали отдельную квартиру. Мы всегда жили дружно, потому что я не могу на Павла долго сердиться. Он работал и одновременно учился в народной консерватории по классу вокала. Преподавательница ему мудрый совет дала: «Голос у вас хороший, но на сцену слепого не возьмут. Научитесь играть на бандуре. С ней вы пробьетесь». Павел так и сделал. Пел в самодеятельности, в кафе на Подоле. Его заметили, в 1996-м пригласили выступить на конгрессе славистов в США. А в этом году в московском Большом театре артист Юрий Соломин вручил ему международную премию за сохранение народных традиций «Филантроп».
… Уже в конце нашего разговора вернулся домой Павел Степанович. Внешность у него настоящего украинского кобзаря: длинные седые усы, сорочка-вышиванка.
-- За порогом дома каждый шаг для незрячего человека -- подвиг, -- вздыхает Павел Степанович. -- Все время приходится быть в напряжении.
-- А как до Михайловского собора добираетесь?
-- На такси. С собой беру бандуру и стульчик. Часа четыре там пою. Голос должен быть в работе. Люди подходят, слушают, заговаривают. Некоторые со мной фотографируются.
-- Как проводите вечера? — спрашиваю супругов.
-- По радио новости и музыку слушаем — украинские народные песни, русские романсы, -- отвечает Надежда Николаевна. -- Раньше я любила танцевать. Умею польку--кокетку, чардаш, вальс -- этому нас в школьном кружке научили. И муж любил со мной «попрыгать». Но с годами все меньше у нас радости. Так иногда тяжело на душе становится: и нога больная мучит, и эта слепота беспомощной сделала.
--- Меня прохожие часто спрашивают: вы привыкли к слепоте? -- добавил Павел Степанович. -- Нет. К этому нельзя привыкнуть. Очень тяжелая это участь…
Читайте нас у Facebook
