О том, при каких обстоятельствах были найдены в 1943 году останки ее деда, киевлянка галина новотарская узнала от отца только перед его смертью
Отец Галины Ивановны был убежден: дочери не следует знать, какую «печать» несет на себе их род. Так что, может быть, и сейчас она оставалась бы в неведении относительно судеб пострадавших от репрессий родственников, если бы не вышедшая в 1996 году книга «Винница: преступление без наказания».
«Який пiп? Ксьондза треба!»
-- Отец никогда не рассказывал о своем прошлом, -- говорит Галина Новотарская. -- Но из детства помню: люди за глаза его называли «польской мордой». Он этого боялся, и когда приходили письма из Польши, то конверты с адресом сразу рвал. Поэтому, когда мне исполнилось 16 лет и нужно было получать паспорт, я попросила, чтобы в графе «национальность» мне написали «украинка». По всей видимости, это ничего не изменило, поскольку после окончания школы я с трудом устроилась работать на Киевский радиозавод. Причину я узнала гораздо позднее.
Галина Ивановна увлеченно рассказывает о своей семье, а я внимательно всматриваюсь в пожелтевшие выписки из судебных дел, старые фотографии.
-- Вот, взгляните, -- протягивает она мне книгу «Винница: преступление без наказания». -- Она была издана Фондом Ивана Багрянова в 1996 году и помогла мне узнать о своей семье то, что отец обходил молчанием. А еще в Винницком архиве мне дали газету, где были опубликованы фамилии жертв репрессий 1937-38 годов. И я нашла фамилия дедушки. Привезла газету и книгу в Киев, показала отцу. Он ничего не ответил, только заплакал. Я продолжала расспрашивать, но папа отмалчивался: мол, незачем мне знать подробности.
Через полгода отец тяжело заболел. Врачи были уверены, что проживет он не больше месяца. Мама спросила: может, позвать попа? А он: «Який пiп? Ксьондза треба!» Ничего не понимая, я привезла ксендза. Смотрю: священник вместе с папой читает какую-то книжку. Оказалось -- молитвы на польском языке. Только тогда я узнала, что папа прекрасно разговаривает по-польски. Думая, что умирает, он и рассказал мне об истории семьи.
«Я стала сама собой. И язык у меня есть, и родословная»
-- Мой прадед, -- продолжает Галина Ивановна, -- был состоятельным человеком, имел в Одессе сахарный завод, а после революции семья переехала в Винницу. Дед, Новаторский Антон Викторович, был участником двух войн -- японской 1904--1905 года и гражданской 1914--1918 года, и с каждой возвращался с Георгиевским крестом.
Последняя война сделала его калекой -- одна нога у него была короче другой (именно это впоследствии помогло опознать его останки), и семья перебралась в село Некрасов Винницкого района -- иначе как прокормить 12 детей? Трудились на земле и благодаря этому жили в достатке. Когда крестьян начали агитировать за колхозы, дед выступил против, считая, что для крестьян это кабала.
Конечно же, ему не простили. Дедушка понял, что его заберут, даже чувствовал, когда. Накануне помылся, надел чистую рубашку, попрощался с сыновьями. Его обвинили в том, что он «поляк и проводит среди местного населения контрреволюционную агитацию, направленную на подрыв мероприятий партии и правительства». Отец пытался хоть что-то узнать о судьбе деда. Через несколько месяцев стало известно, что тот выслан как враг народа, без права переписки. Это означало: человека уже нет в живых.
Опасаясь, что и его как сына врага народа будут преследовать, отец решил бежать в Киев, где жила его тетка. Она посоветовала ему пойти на ДВРЗ (Дарницкий вагонно-ремонтный завод), где нужны были рабочие руки. Там люди рубили лес, строили бараки, и никто не интересовался их биографиями.
Придя на завод в мае 38-го, отец проработал там кузнецом 52 года. Рвался на фронт, но его не взяли из-за национальности. Семья уехала в эвакуацию, а вернулась оттуда в 46-м.
После откровений отца я стала брать командировки, ездила в архивы. Родные отговаривали меня: мол, не делай этого -- вернется 37-й год. Но я нашла сведения обо всех 12 репрессированных из нашей семьи. В их документах написано одно и то же: «Поляк… Кулак… » Всем вменяли в вину антисоветскую деятельность. Они реабилитированы посмертно, и я о них молюсь.
С тех пор кажется, что жизнь моя приобрела какой-то новый смысл. Из нее ушел страх. Я стала сама собой. И язык у меня есть, и родословная. Каждое воскресенье стараюсь быть в костеле на службе и ставлю свечки за упокой репрессированных.
339Читайте нас у Facebook
