«Нужно спрятать детей!»: директор интерната под Херсоном сделал все возможное, чтобы помешать оккупантам вывезти маленьких украинцев в россию
Всех 52 воспитанников Центра социально-психологической реабилитации в селе Степановка Херсонской области его директор Владимир Сагайдак называет своими детьми. С ними Владимир пережил оккупацию, 2,5 месяца прожив на работе. А потом сделал все возможное и невозможное для того, чтобы детей не нашли и не вывезли в россию оккупанты. Подробности о том, как у него это получилось, Владимир рассказал «ФАКТАМ».
«Объяснял детям, что россия напала на нашу страну и хочет нас уничтожить, но у нее ничего не получится»
Решение остаться в интернате Владимир принял в первый день полномасштабного вторжения россии, 24 февраля. В тот же день село Степановка было оккупировано.
— Это произошло утром, никто не успел эвакуироваться, — говорит Владимир Сагайдак. — Дети в нашем центре были всех возрастов: от 3 до 17 лет. В основном это сироты и дети, чьи родители оказались в сложных жизненных обстоятельствах. В первый же день полномасштабной войны стало ясно, что сотрудники интерната не смогут работать так, как это было раньше. Из-за комендантского часа автобусы ходили только до трех часов, а это означало, что во второй половине дня работать было некому. Так что я решил остаться. Мое постоянное присутствие успокаивало и детей, и коллектив. А взрослые были напуганы, пожалуй, еще больше, чем дети… Мы находимся рядом с Чернобаевкой, так что у нас постоянно дрожали окна от взрывов. Мы сидели с детьми в укрытии, соблюдая «правило двух стен». Часто с фонариками, потому что не было электричества. Сидели так часами и очень много разговаривали. Я объяснял детям, что россия напала на нашу страну и хочет нас уничтожить, но у нее ничего не получится. Дети постарше внимательно слушали. А младшие просто хотели быть рядом… Мы и раньше были почти как семья, а за это время стали и вовсе родными.
.jpg "Решение остаться жить в интернате Владимир принял в первый день полномасштабного вторжения россии")
Я понимаю, что делать патриотические публикации в Facebook, которые мы делали в это время (пусть и не указывая нашего местонахождения), было очень опасно. Как и не снимать украинский флаг, который висел на входе. Но мы не могли по-другому. Наше село было оккупировано, и рашисты могли заявиться в любой момент. Что, собственно, и произошло. Но мы успели к этому подготовиться.
— Вы не пытались эвакуироваться?
— К сожалению, такой возможности у нас не было. Нам поступало множество предложений от людей из разных стран, готовых принять у себя всех детей. Но при одном условии: мы должны сами добраться до Львова. Я отвечал, что был бы рад туда телепортироваться или каким-нибудь образом долететь. Но незаметно для русских выехать с оккупированной территории вместе с 52 детьми вряд ли получится. Даже если бы нашли необходимое количество автомобилей, я не мог так рисковать. А если бы попали под обстрел?
Я понимал, что не смогу все время быть брестской крепостью в оккупации, и русские рано или поздно сюда придут. Зная, что происходило в Донецкой и Луганской областях, понимал, что они вывезут детей в россию. Поэтому, когда стало окончательно ясно, что эвакуации не будет, я собрал наш небольшой коллектив, связался с работающими на тот момент онлайн чиновниками и сказал: «Нужно спрятать детей. Другого выхода у нас нет».
— Но где можно спрятать 52 ребенка?
— Это действительно было непросто. Некоторых детей, чьи родители живы и не лишены родительских прав, мы временно отдали в их семьи. Да, эти семьи в сложных жизненных обстоятельствах, но лучше так, чем чтобы детей забрали оккупанты. А вот сирот отдать было некуда. Поэтому их забирали домой воспитатели. Предварительно для каждой воспитательницы мы прорабатывали правдоподобную версию — чтобы она знала, как, например, объяснить соседям, откуда в ее семье вдруг появилось трое детей. Говорить правду было нельзя — мы не были до конца уверены, что среди тех же соседей нет коллаборантов. Поэтому предлагали: «Оксана Петровна, скажете, что это ваши племянники из Великоалександровского района. Там ведутся бои, и никто не будет проверять. Скажете, что их дом разбомбили, и они переехали к вам». Готовили и детей. Впервые в жизни приходилось просить их говорить неправду — ради их же спасения. Но дети есть дети и случалось всякое. Бывало, раз назовут «тетю» тетей Оксаной, раз — Оксаной Петровной. Но, слава Богу, никто из соседей нас не сдал. Люди, наоборот, помогали, приносили продукты, вещи…
Некоторые издания написали, что мы подделывали документы. Да, действительно, я сделал в Photoshop справку о том, что дети из нашего центра якобы лежат в больнице. И эта справка спасла детей, когда пришли рашисты. Заявившись в наш центр, первое, что спросили оккупанты: «Где дети?»
«Наши мальчишки сказали, что с российскими журналистами говорить не будут, и запретили себя фотографировать»
— Когда это произошло?
— В июне. К тому времени мы практически всех успели спрятать. В центре осталось всего пять взрослых мальчиков 14−18 лет. Придя сюда, оккупанты вели себя, как хозяева. Разбили камеры видеонаблюдения (но первый их приход у меня все же зафиксирован). Своих имен не называли, говорили только, что они «из комендатуры» или «из министерства». На их вопрос о детях я объяснял, что у нас не интернат, а центр реабилитации, где воспитанники могут жить всего несколько месяцев. Оккупанты не понимали, как это, — в их стране таких центров реабилитации нет. Они устраивали обыски — раскурочили компьютеры, перевернули все вверх дном. Не знаю, что они хотели найти. Видимо, доказательства того, что здесь живут нацисты. Перед их первым приходом друзья прислали мою фотографию, которую обнаружили во вражеских пабликах, с подписью «Главный нацик Херсона». Их вопросы были соответствующими. Особенно когда во время второго визита они привели с собой российских журналистов. Окружив меня микрофонами, они стали спрашивать: «Здесь был „Правый сектор“? Что здесь делал „Азов“?». Очевидно, они хотели меня запугать и сбить с толку. Но у них это точно не получилось. И наши пятеро мальчишек — молодцы. Когда им тоже стали задавать вопросы, они сказали, что с российскими журналистами говорить не будут, и запретили себя фотографировать.
В июле оккупанты привезли в наш центр 15 детей, которых вместе с их воспитательницей вывезли из специализированной школы на границе Херсонской и Николаевской областей. Эти дети провели в нашем центре три месяца. В октябре, когда оккупанты уже понимали, что будут отступать, они решили вывезти их в россию. Я пытался этому помешать, но, к сожалению, не получилось — их спрятать я уже не мог. Россияне очень боялись прихода украинской армии и спешно их увезли. Позже я выяснил, куда. Связавшись с их воспитательницей через соцсеть, узнал, что они находятся в Анапе Краснодарского края. Подключил международные организации, волонтеров. И не поверите, но нам удалось их вернуть! Второй счастливой новостью после освобождения Херсона стало освобождение этих детей. Сейчас они в Грузии, в безопасности. Самое главное, что не в россии. Очень жду момента, когда смогу встретить их здесь, в Украине.
— Где сейчас ваши воспитанники, которых приходилось прятать?
— После того как ВСУ нас освободили, мы смогли организовать их выезд в более безопасное место. К сожалению, сейчас в Херсоне опасно: оккупанты ежедневно обстреливают город с другого берега. И мы вовремя вывезли детей — через два дня после этого недалеко от нашего центра случился «прилет», и у нас выбило окна… Недавно полиция задержала в городе корректировщиков — парня и девушку, в телефонах которых обнаружили координаты, в том числе нашего центра реабилитации. Поэтому пока детям сюда лучше не возвращаться.
— Вы не думали о том, чтобы пока что тоже уехать из Херсона?
— Я нужен здесь. Некоторые наши дети остаются в семьях, куда мы во время оккупации вынуждены были их вернуть, и я стараюсь быть рядом — приезжаю, помогаю, привожу продукты, одежду и лекарства. Моя семья тоже здесь. Жена и дочка с внуком имели возможность уехать, но не захотели уезжать без меня. Моя жена тоже педагог, 33 года проработала в интернате для детей-сирот. Поэтому она, как никто, понимала, почему я не мог бросить детей. Понимает и сейчас. У нас много работы, а по окончании войны, боюсь, будет еще больше. Мы уже сейчас думаем о том, как расширить наш центр, сделать его более вместительным. Каждый день гибнут люди, дети остаются без родителей, без крова. Некоторые села на Херсонщине полностью разбиты, там не осталось ни одного целого дома. Пока взрослые будут что-то отстраивать, детям нужно будет где-то жить и учиться. И мы сделаем все возможное, чтобы помочь им.
Ранее «ФАКТЫ» публиковали интервью с руководителем Киевского областного центра социально-психологической реабилитации ребенка Романом Корнийко, который в первый день войны из-под бомб эвакуировал в Германию 157 детей-сирот.
1627
Читайте нас в Facebook
