Дочь генерала Ватутина Елена Николаевна: «В «доме Ватутина» на улице Артема в Киеве наша семья никогда не жила»
Елене Николаевне Ватутиной 82 года. Она много лет живет в Праге, в свое время вышла замуж за учившегося в Москве офицера Чехословацкой народной армии. Работала референтом-переводчиком главного советника СССР на строительстве пражского метро, затем редактором книжного издательства. Четыре года назад похоронила мужа — отставного полковника. Получает пенсию в 11 тысяч крон (курс доллара в Чехии — около 18 крон, евро — 24-25 крон).
«ФАКТЫ» нашли Елену Николаевну по телефону в Москве, где она сейчас гостит у старшего сына Александра, журналиста радиостанции «Голос России».
«На Лютежском плацдарме генерал взял автомат и вместе с бойцами пошел в атаку»
— Елена Николаевна, когда телефонистка сказала, что ваш пражский телефон отключен, я, грешным делом, распереживался. Как ваше здоровье?
— Да какое там здоровье в моем возрасте! (Смеется.) А телефон в Праге я попросила младшего сына Андрюшу отключить на время моего отсутствия, чтобы зря не платить деньги. Пенсионерам и в Чехии живется трудно.
А тут еще эта приватизация жилья… Нашу пятиэтажку, поскольку под ней есть бомбоубежище, поначалу приватизировать не разрешали. И моя квартира стоила 50 тысяч крон. Когда разрешили — начала стоить 800 тысяч. Теперь приходится ежемесячно выплачивать по пять тысяч крон. Спасибо, сыновья помогают. Иначе в Москву больно не наездишься. Билет из Праги стоит около 200 евро.
Очень хочется побывать и на могиле отца. Но накладно. Да и страшно. Когда при власти был Ющенко, мне позвонили какие-то люди и предложили забрать прах отца в Россию или куда угодно. Я им ответила, что, если украинский народ решит, пусть будет так.
Нынче власть у вас поменялась. Но пакости продолжаются. Сыновья недавно прочли в интернете. Один киевский профессор-историк утверждает, будто бы Ватутин родился на Украине и в юности, во время учебы в Полтавской пехотной школе, у него была фамилия Ватутя, но командиры посоветовали ее русифицировать для успешной военной карьеры.
Глупости какие! Отец родился в селе Чепухино под городком Валуйки Курской губернии (ныне это Белгородская область) в семье русских крестьян Ватутиных. А корни его из Воронежской губернии. В наших краях жило много украинцев, целые украинские села есть. Папа очень любил украинцев. Ценил людей не за национальность, а за порядочность.
Уважаемый же киевский профессор пытается сделать из Ватутина украинца-»запроданца», помогавшего русскому маршалу Жукову осенью 1943 года умышленно топить безоружных, необмундированных украинцев-»предателей» в Днепре. Якобы Жуков сказал: чем больше украинцев утопим в Днепре, тем меньше придется вывозить в Сибирь. Бред! Да, потери были. Большие. И ошибки у командования случались. Но как жена офицера знаю, что любой захудалый командир понимает: если погубит солдат, воевать придется ему одному. Мне кажется, что не мог Жуков такое говорить. Да, на Днепре командиры нередко посылали в бой необмундированных новобранцев. Но почему только на Днепре, а не на Полтавщине, скажем, или не на Виннитчине? У наших не хватало переправ для своевременной переброски танков и артиллерии, не то что обмундирования. А немец, вы знаете, когда опомнился, всеми силами пытался скинуть противника обратно в Днепр. Очень тяжелые были бои. И гибли не только украинцы.
Помню, после взятия Киева мама решила слетать туда со мной к отцу. Папа был против. Потому что немцы продолжали бомбить столицу, особенно переправы. Мы все равно прилетели. А когда папа прислал за нами машину, видели, что творилось на понтонных мостах. Страшные были очереди, столпотворение. Мои украинские друзья рассказывали, что в начале 1944 года целый эшелон новобранцев из нескольких районов Житомирской области был отправлен на восток, в
Приволжский военный округ, где украинских парней полгода(!) обучали в полковой школе военному делу. Чтобы их меньше полегло на Сандомирском, Одерском плацдармах, а затем и в Берлине. Но война есть война. И генералы гибли. И пусть уважаемый профессор не забывает, что мой отец погиб за Украину. Между прочим, не от фашистской пули.
А пулю Ватутин мог схлопотать где угодно. Генерал никогда не был штабной крысой. Например, как рассказывал бывший солдат его охраны полковник в отставке Муса Гайсин, в дни наступления на Киев Николай Федорович приехал на Лютежский плацдарм. Увидев, что наши начали очередную атаку, он вынул из-под сиденья автомат и пошел в цепь к атакующим. Бойцы воодушевились, пытались прикрывать его собой от пуль и осколков. Майор — начальник охраны потом отчитывал его, как мальчишку: «Товарищ командующий, я ведь отвечаю за вашу жизнь!..» «Ну не серчай, майор, не выдержал, — извинялся отец. — Мы же с тобой солдаты…»
Ватутина чуть не поставили к стенке еще в 1937-м, когда пошла волна репрессий.
В 1938-м арестовали папиного предшественника на должности начальника оперативного отдела штаба округа Василия Бутырского, вернувшегося из Испании. Вскоре забрали и жену дяди Васи. Их двоих мальчиков приютили родственники. Через некоторое время жену Бутырского — тетю Нину — выпустили. Мы еле узнали ее, когда к нам в дверь тихонько поскреблась тощая седая старуха. А ведь была цветущей женщиной! Квартиру у нее отобрали. Она ютилась в подвале. Папа с мамой по вечерам, делая вид, что выгуливают собаку Тузика, подбрасывали ей в подвал сахар, продукты, деньги. Тузик же, почуяв приближение чужих, начинал рычать и лаять.
Узнай энкаведисты, что Ватутин помогает жене врага народа, они тут же сплели бы ему лапти! Тем более что в 1937-м на него поступил донос, якобы он женат на дворянке, графской дочери. Целая комиссия ездила на родину отца, в Валуйки, проверять его подноготную до седьмого колена. И выяснила, что женился он на красивой, но бедной неграмотной девушке. Ей в загс не в чем было идти! Так кто-то сделал ей сандалии из деревянных дощечек с веревочками сверху. Папа сам научил маму читать и писать. Позже она превзошла его в культурном развитии и активно приобщала к театру, опере, хорошей литературе.
Когда же проверка НКВД закончилась, папа, грозя кому-то кулаком, сказал маме: «Даже если бы ты была графиней, я все равно от тебя не отрекся бы!»
Папа любил Киев и очень переживал, когда увидел его разрушенным. Мама плакала, глядя на руины города-красавца. Папа утешал ее: «Ничего, Танюша, восстановим, сделаем еще краше!»
«Спросите у Хрущева, почему он снял с поезда раненого командующего»
— Увы, в марте 1944-го Николай Ватутин вернулся в Киев, чтобы затем остаться в его земле навсегда. Что вам известно об обстоятельствах его ранения? Ведь существуют разные версии, чуть ли не о заговоре…
— Насчет заговора — не думаю, — говорит Елена Ватутина. — Конечно, у отца могли быть завистники. Но не до такой же степени! Папа был одним из основных разработчиков Сталинградской операции. Они с генералом Еременко проделали всю черновую работу по перегруппировке войск и окружению немцев. А сливки снимать — завершать операцию — Сталин поручил Рокоссовскому. Еременко обижался до конца своих дней.
Тот же Рокоссовский говорил, что отец был достоин звания Героя еще за Курскую битву — предугадал направление ударов противника и умело их отразил, а затем выгнал немцев из Курска, Орла, Белгорода, стремительно гнал до Днепра, освободил Киев, Житомир.
На столе у Сталина лежал указ о присвоении отцу звания Героя и воинского звания «Маршал Советского Союза». А через несколько дней — бац! — неприятность под Житомиром, этот город пришлось сдать, снова нависла угроза над Киевом. И вождь в ярости порвал документы. Золотой Звездой отца наградили аж в 1965 году, посмертно. Так чему тут завидовать?
Или похоронкам на его братьев, посыпавшимся в 1944-м, когда папа еще был жив? В феврале от ран умер его старший брат Афанасий, в марте, когда отец уже лежал в госпитале, погиб младший, Семен.
*Памятник генералу Ватутину был установлен на его могиле в столичном Мариинском парке в 1948 году
Что же касается обстоятельств ранения, я не исключаю, что не обошлось без предательства. В нашем штабе мог работать вражеский агент, сообщивший бандеровцам маршрут и время следования генеральского кортежа. Как рассказывал личный водитель отца Александр Демьянович Кабанов, колонна возвращалась из Ровно в Андрушовку, в штаб фронта, прежним маршрутом, по трассе. И охраны у Ватутина было предостаточно: впереди ехал штабной автомобиль «Додж» с офицером СМЕРШа и его помощниками, за ним — «Форд» Ватутина с адъютантом и личной охраной, сзади — грузовик «Студебеккер» с полным кузовом солдат. Неожиданно на окраине села они попали под шквальный обстрел. Возможно, в генерала стрелял снайпер, пуля попала отцу в бедро. Из наших больше никто не пострадал. У «Виллиса» только колесо пробило, а у «Доджа» — 200-литровую бочку с бензином, прикрепленную сзади. Как она не рванула, одному Богу известно.
Оказав первую помощь раненому командующему, его тут же перенесли в «Додж» и доставили в медсанбат в Гощу, оттуда — в госпиталь 13-й армии в Ровно, где отец лежал несколько дней. Этот госпиталь вскоре разбомбили. Очевидцы рассказывали, что бомбили его целенаправленно, по наводке «ракетчиков». Не пожалели даже готовый к отправке санитарный поезд, полнехонький раненых! Думали, что там Ватутин. Но отца к тому времени перевезли уже в Киев.
— Почему не в Москву?
— Спросите у Хрущева. Никита Сергеевич в то время был первым секретарем ЦК КП(б)У, то есть хозяином Украины, отвечающим за все, что происходит на подведомственной ему территории. А тут такое ЧП: командующего фронтом подстрелили не в бою, а в нашем тылу! Возможно, он боялся предавать эту историю излишней огласке, чтобы Сталин не показал ему «кузькину мать» за разгул бандеровщины.
Эшелон с ранеными шел из Ровно на Москву. Но в Киеве на вокзал примчался Хрущев и велел снять Ватутина с поезда: «Николай Федорович, мы вам обеспечим лучших докторов, создадим все условия для выздоровления…» Спорить с ним было невозможно. И ранение бедра у отца было не такое уж и страшное, сквозное, особых опасений не вызывало. Но эти медики… — Елена Николаевна всхлипывает. — Если бы отца лечили простые врачи, а не доктора госпиталя командного состава, он остался бы жив. Сначала наложили гипс. Отец говорил: «Не могу, снимите, там у меня что-то есть, очень мешает!» Но они ничего другого не знали, кроме как пьянствовать да смотреть трофейные фильмы. Мама попросила снять гипс. Разрезали — а в ране черви. Представляете, у генерала — черви! В престижном госпитале!
Почувствовав, что дело плохо, папа сам просил, чтобы ногу отрезали: «Мне не нога, голова нужна!..» А врачи ему: «Ну что вы, Николай Федорович, все будет в порядке». Когда же за 14 дней до папиной смерти из Москвы по распоряжению Сталина прилетел Бурденко, главный хирург Советской Армии, и увидел эту рану, он — культурнейший человек — ругался матом, что так запустили. Сам ампутировал отцу ногу. Но было поздно.
Господи, как папа мучился. Как ему было плохо. Он стонал и даже кричал от боли. А Хрущев, когда однажды приехал при мне, сказал отцу: «Чего вы орете, Николай Федорович? Ведете себя, как мальчишка!» Я побежала в другой конец коридора. Но и там от этого крика стекла дрожали.
Хоронили папу как-то суетливо, как бы торопясь, 17 апреля 1944 года. В тот день Хрущеву исполнилось 50 лет.
«Никакого дома в Киеве Татьяна Ватутина писателю Александру Корнейчуку не продавала»
— После похорон отца Хрущев уговаривал маму остаться в Киеве, — продолжает Елена Николаевна. — Построил для нас на улице Артема, 46 двухэтажный особняк. Он и сейчас там стоит. Мама отказалась. Хрущев бросил трубку и никогда больше не звонил. Тот особняк государство продало писателю Александру Корнейчуку и его жене Ванде Василевской, тоже писательнице. Корнейчук зачем-то пустил слух, якобы купил его у Ватутиной за два миллиона рублей. Не знаю, зачем он это сделал. Мы ни дня не жили в том доме и в глаза его не видели.
У нас в Москве была квартира в Ржевском переулке, возле Арбата, мы с братом Витей учились там в школе, к которой привыкли. Летом все жили в Серебряном Бору, на бывшей даче Надежды Константиновны Крупской — в просторном деревянном особняке. Рядом жили Чкаловы, Водопьяновы, Громовы. Однажды наша овчарка Джульбарс забежала на дачу к Кагановичам. Я дружила с Юрой Кагановичем, приемным сыном Лазаря Кагановича. Он порядочный парень.
На даче у нас был огород, где росла картошка, огурцы. Даже корову держали. И мама умела доить, и я. Корни-то крестьянские! И косить мама умела. Пока Хрущев все не испортил — запретил колхозникам и прочим гражданам держать скот в личных подсобных хозяйствах, дурак!
— Ваша мама, говорят, была очень красивой женщиной. Небось женихов было…
— Да уж. Но замуж больше так и не вышла. Ей все снился ее Ватутин. Сама поднимала нас на ноги. И, слава Богу, успела порадоваться внукам и правнукам.
— В Киев на юбилей отца не собираетесь?
— Нас пригласили харьковчане, спасибо им. А в Киев… Недавно умерли киевские родственницы, у которых мы обычно останавливались. Гостиницы же для пенсионерки нынче слишком дорогие. Хотя очень хочется и город моего довоенного детства увидеть, и отца проведать. Ему без нас, наверное, одиноко.
Читайте нас у Facebook
