Зачитывая вячеславу молотову декларацию об объявлении ссср войны, немецкий посол едва сдерживал слезы
Взгляд на события Великой Отечественной войны за последние годы менялся неоднократно. Из страны, заплатившей за победу жизнью 30 миллионов своих граждан, Советский Союз превращался то в кровожадного агрессора, то в пассивную жертву международного заговора против первого коммунистического государства. И все же в истории надолго останется незаживающий рубец трагедии миллионов людей, невольно втянутых в кровавую бойню. Пользуясь воспоминаниями очевидцев, мемуарами и изысканиями историков, мы попытались вспомнить события первых дней войны.
Только через полчаса после начала боев на границе немцы официально объявили войну СССР
Примерно в половине четвертого ночи немецкий посол в Москве, стоя перед наркомом иностранных дел Советского Союза Вячеславом Молотовым, зачитывал текст германской декларации о «военных контрмерах против СССР». По указанию Гитлера в декларации было запрещено упоминать слова «война» и «нападение». Сам Молотов в своих мемуарах писал, что, когда Шуленбург читал текст декларации, его голос дрожал, а глаза были полны слез. Выслушав посла, нарком долго молчал, а затем тихо произнес: «Это война? Вы считаете, мы ее заслужили?» Едва сдерживаясь, немецкий посол добавил от себя, что не одобряет решение своего правительства.
В эти же минуты в Берлине советский посол Деканозов, всю ночь добивавшийся встречи с министром иностранных дел Германии Риббентропом, чтобы заявить очередную ноту протеста в связи с участившимися нарушениями германскими самолетами воздушного пространства СССР, попал наконец в его кабинет. Личный переводчик Гитлера Шмидт, присутствовавший на встрече, так описывает ее в мемуарах: «Риббентроп нервничал и на слова Деканозова о воздушном пространстве ответил, что сейчас это не имеет значения, и вручил послу декларацию об объявлении войны. Пораженный посол довольно быстро пришел в себя и резко заявил: «Вы пожалеете о том, что совершили это нападение! Вы за это дорого заплатите!» Он поднялся, поклонился и, не подавая руки Риббентропу (что раньше было делом обычным), направился к двери. Провожая посла, министр шептал: «Я был против этого нападения».
Но даже в момент официального объявления войны немцы проявили цинизм, так как боевые действия на границе начались уже полчаса назад. Вот какие слова написал немецкий фельдмаршал Гейнц Гудериан в своих мемуарах «Воспоминания солдата»: «Ночью 22 июня я прибыл в расположение своих войск. Новость, что мы нападем первыми, приободрила всех. Офицеры штаба поинтересовались нашими шансами на успех в этой кампании. Я ответил: «У нас нет ни одного шанса выиграть эту войну». Офицеры разочарованно смотрели на меня… Я взглянул на хронометр. Было 3 часа 15 минут. Тяжелый вздох невольно вырвался у меня из груди -- я отдал приказ начать артиллерийскую подготовку».
«Вечером 22 июня, после рукопашной схватки с немцами, солдаты окровавленными руками ели черешню»
Пока в Москве и Берлине чиновники обменивались нотами, на границе уже полным ходом шли бои.
-- 22 июня наш взвод численностью 77 человек располагался лагерем в полукилометре от границы, -- вспоминает киевлянин Антон Грищенко, ветеран войны, участник первых боев на границе, в 1941 году командир взвода (95-я стрелковая дивизия, район румыно-советской границы, Молдавия), -- Несколько дней мы проводили учения. И как раз в ночь на 22 июня должны были вернуться в казармы в Кишинев. Но ночью от пограничников стали поступать донесения о том, что на противоположном берегу реки Прут скопилось много немцев. Были замечены резиновые лодки и плоты. Примерно в два часа ночи часовые привели в расположение взвода перебежчика с румынской стороны. Он утверждал, что немцы скоро пойдут в атаку. Рассказывал, что их часть несколько дней назад прибыла из Бухареста к советской границе. В пути перебежчик видел огромные колонны танков, пехоты, артиллерии, двигающиеся к границе. Стоя на коленях, он умолял ему поверить, клялся, что он друг. Мы вызвали комиссара, и тот приказал расстрелять перебежчика, посчитав его диверсантом.
Где-то в начале четвертого командир пограничного дозора сообщил, что немцы начинают переправляться через Прут, и, как только лодки достигнут середины реки, он откроет огонь. Вскоре мы услышали стрельбу. Буквально через пару минут я получил приказ броском занять со взводом высоты у границы. Помню, когда мы бежали эти пятьсот метров, налетели штурмовики и начали нас обстреливать. Солдаты рассыпались по полю, но продолжали бежать к позициям. На ходу нам раздавали патроны и гранаты, которые мы запихивали прямо за пазуху.
К высоткам мы подоспели вовремя: из трех пограничников бой вел только один. Второй был ранен. Третий убит. Началась перестрелка. Но немцы уже высадились на наш берег, и нам нужно было во что бы то ни стало сбросить их в реку. И хотя немцев было человек 300--350, я повел бойцов врукопашную. Знал, что ребята не подведут: многие воевали в финской войне и имели боевой опыт. В первые секунды боя мы получили преимущество: большинство гитлеровцев были вооружены автоматами и для рукопашного боя имели только ножи, а мы держали в руках автоматические карабины с примкнутыми штыками. Практически всю первую шеренгу немцев, бросившуюся на нас, мы закололи штыками. А потом уже в ход пошли и ножи, и кулаки, и даже зубы: один из бойцов прокусил немцу горло. Бой был страшным, но фашистов мы одолели, хотя их было в три раза больше.
Весь день 22 июня мы отбивали атаки гитлеровцев, пытавшихся переправиться на наш берег. К ночи бой стих. Мы недосчитались двадцати четырех бойцов. Когда стемнело, тыловики привезли еду: с прошлой ночи в рту не было ни крошки. Каша была хоть и кукурузная, но вкусная, с бараниной. Бойцы ели, громко делясь впечатлениями о минувшем бое. Никто не выказывал страха. Официально об объявлении войны не сообщалось, но мы понимали, что это война. А чуть позже из молдавского села девушки привезли солдатам целый воз черешни. Еще не вымытыми от крови руками солдаты набирали сочные ягоды в каски и с удовольствием ели. В это время жены офицерского состава перевязывали раненых. Женщины отказались уезжать в тыл, хотя имели на это право. Отправив детей, они вернулись к передовой и организовали санитарный пункт. Многие бойцы обязаны им жизнью.
В минуты отдыха после боя я едва сдерживал слезы радости и гордости за мужество и стойкость людей».
Мужеством и стойкостью советских солдат восхищались и немцы! В сборнике «Откровения и признания. Дневники и секретные речи» есть отрывок из дневника немецкого офицера, где он писал о боях за Брестскую цитадель: «Многие солдаты моей роты были поражены увиденным в крепости. Среди разбитых строений я видел обезображенные тела русских солдат, оторванные руки, ноги, головы. Они умирали страшной смертью. Тела некоторых просто вплавились в стены от залпов огнеметов. Несмотря на страшные раны, они сражались… Солдат, которому куском обвалившейся стены отдавило ноги, продолжал стрелять из пулемета, пока не получил несколько пуль в голову. У другого не было нижней челюсти -- видимо, оторвало пулей, и он умер с неразорвавшейся гранатой в руке от автоматной очереди в живот… Я не знал ни одного солдата в нашей дивизии, который смог бы сражаться с такой стойкостью, как эти русские. Может быть, таких солдат нет и во всем вермахте… »
Утром Сталин пытался дозвониться до Гитлера, чтобы сообщить о провокациях на границе
В то время, когда на границах уже во всю шли бои, в Кремле все еще склонны были думать, что это провокация, и пытались решить все мирным путем. В книге «Операция «Гроза» российский публицист Игорь Бунич на основе уникальных документов описывает картину событий в Кремле и Рейхсканцелярии:
«… Перед войной Германия и СССР имели договоренность, что о провокациях на границе обе стороны будут сообщать немедленно. Гитлер, пытаясь скрыть свои планы, в последнем письме Сталину предупреждал, что отдельные генералы в вермахте способны пойти на военную провокацию. И когда ночью 22 июня 1941 года на границах началась стрельба и немецкие танки двинулись в атаку, Сталин «в рамках достигнутой договоренности» отдал распоряжение связаться с Берлином и пытаться дозвониться до Гитлера или, на худой конец, до Риббентропа, чтобы сообщить недисциплинированных генералах, предпринявших провокационные акции, о возможности которых дальновидный Гитлер давно предупреждал. Однако до имперской канцелярии оказалось не так-то просто дозвониться -- все линии были заняты. Сталин продолжал требовать от связистов установить контакт, когда немецкий посол Шуленбург вручил Молотову ноту об объявлении войны. Возможно, Сталин думал, что посол, вошедший в сговор с генералами, морочит ему голову. Он продолжал звонить в Берлин.
Наконец, удалось связаться с Рейхканцелярией в Берлине. Там, оценив царивший в Кремле хаос, продолжали морочить голову, обещая кому нужно доложить и разобраться. Через своих помощников Сталин требовал сообщить немедленно об инциденте лично Гитлеру. Но им ответили, что фюрера разыскать никак не удается, и предложили перезвонить завтра утром.
И тут Сталин понял, что ему морочат голову, а переговоры, если они и состоятся, легче будет вести, вышвырнув немцев с советской территории. Поэтому всего через три с половиной часа после немецкого вторжения в штабы всех фронтов полетела знаменитая директива за подписями наркома обороны Тимошенко и начальника генерального штаба Жукова: «Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь, до особого распоряжения, наземным войскам границу не переходить». К полудню в Кремль к Сталину прибыли Жуков и Тимошенко. Они пришли к выводу, что никакой высадки в Англии, о которой твердило последнее время германское руководство, не будет, а все это лишь умело поданная дезинформация, чтобы скрыть планы нападения на Советский Союз. И тогда Сталин решил начать наступательную операцию «Гроза». Согласно замыслу ее разработчиков, Красная Армия, пользуясь троекратным превосходством над противником в танках, самолетах, артиллерии и живой силе, уже через месяц должна была стоять у стен Берлина. Все телетайпы, радиопередатчики на всех линиях прямой связи, надрываясь, начали передавать в войска позывной «Гроза»».
«Мальчишек больше всего огорчило то, что отменили футбольный матч… »
А для многих мирных граждан война 22 июня 1941 года началась только около двенадцати часов дня, когда нарком иностранных дел Вячеслав Молотов обратился к советскому народу. А до этого момента они не знали, что же происходит на самом деле.
-- С самого утра 22 июня мы с товарищем начали готовиться к походу на стадион, -- вспоминает киевлянин Евгений Малеев, проживавший до войны на улице Горького. -- Для нас, тринадцатилетних мальчишек, побывать на футбольном матче было целым событием. Чуть ли не с восьми утра мы приводили себя в порядок: чистили вещи, мылись. Когда же часов в десять вышли во двор, -- услышали отдаленные звуки орудийных выстрелов. Оказалось, что стоящая на окраине города зенитная батарея вела огонь по кружившему самолету. Тот день был ясный, солнечный, и мы разглядели, что самолет не похож на наш. Это оказался немецкий разведчик. Его так и не сбили. Потом люди стали говорить, что ночью бомбили Бровары: там находился военный аэродром. Кто-то предположил, что началась война.
Помню, на улице стали собираться люди из окрестных домов, что-то обсуждали. Все были взволнованы. А нам, мальчишкам, было интересно другое -- мы бросились к окраине города искать осколки от зенитных снарядов. Моему другу посчастливилось найти кусочек разорвавшегося снаряда. Все остальные мальчишки с завистью просили его дать хоть на секунду подержать осколок в руках.
Когда мы вернулись, по радио уже выступал Молотов, он говорил, что началась война, что немцы вероломно напали на Советский Союз, но мы все рано победим. Помню, мать тогда расплакалась, а стоявшие рядом пожилые мужчины начали тихо переговариваться. Я услышал несколько слов о том, что они не верят в победу над немцами. В то, что гитлеровцев удастся победить, тогда не верили многие. Но мы, мальчишки, огорчились не из-за войны, а из-за того, что отменили футбольный матч.
Через несколько дней в доме напротив появились беженцы со Львова. У киевлян был шок: никто не мог поверить, что за пять дней войны фашисты дошли так далеко. И когда в городе появились агитационные плакаты с надписями вроде «Наше дело правое, победа будет за нами», их втихую срывали и даже писали краской: «Не верим».
Даже в первый день войны Красная Армия заставила немцев отступать
Пока Молотов вещал на всю страну о начале войны, корпуса и дивизии, уже принявшие позывной «Гроза», ринулись в атаку. Даже в условиях внезапного нападения и огромных потерь в первые часы войны Красная Армия смогла показать, на что она способна.
В книге «Ледокол» Виктор Суворов пишет: «… Вскрыв пакеты по сигналу «Гроза», командиры частей доставали оттуда пачки оперативных приказов с названиями прусских, польских и румынских городов и других населенных пунктов, взять которые предписывалось в первые 72 часа после начала операции.
На Северо-Западном фронте командир танковой дивизии полковник (впоследствии знаменитый генерал) Черняховский бросил свои танки в наступление на Тильзит с целью развить наступление на Кенигсберг. За несколько часов он буквально разметал вставшие на его пути немецкие пехотные и артиллерийские части, продвинувшись вглубь Восточной Пруссии на 25 километров.
На Западном фронте сложилась еще более парадоксальная ситуация. Танковая дивизия 14-го механизированного корпуса под командованием подполковника Сергея Медникова одновременно с немецкими танками, только в другом направлении, форсировала Буг и начала наступление на польский город Демблин. Подполковник едва сдерживал порыв своих танкистов, которые наблюдали колонны немцев в бинокль и были готовы броситься за ними вдогонку. Медников надеялся, что немецкие танки будут остановлены соседями-артиллеристами. А его дивизия ворвалась в расположение немецких частей, которые были ошеломлены дерзкой атакой русских. Уничтожая огромные колонны противника, советские танкисты продвинулись на тридцать километров вглубь занятой в 1939 году немцами польской территории. Их заставило остановиться только отсутствие горючего и боеприпасов.
А на Южном фронте советские войска, которые были тайно развернуты в междуречье Днестра и Прута, по сигналу «Гроза», при поддержке кораблей и морской пехоты Дунайской военной флотилии, разметали румынские заградительные части. К полудню над зданием городской ратуши румынского города Килия-Веке взвился красный флаг. Город был захвачен советскими войсками, которые хотели наступать и дальше, но получили приказ закрепиться. Красноармейцы и моряки удерживали город больше трех суток, отбивая тщетные атаки немцев и румын. Как только враг шел на штурм, на него обрушивали лавину огня дунайские корабли. Только по приказу штаба фронта, дивизии которого быстро откатывались на восток, наши войска покинули город, вернувшись к границе… »
На границе тогда происходили почти невероятные случаи. Вот, что вспоминал киевлянин Леонид Видубицкий (к сожалению, недавно ушедший из жизни) -- ветеран Великой Отечественной войны, в начале войны механик-водитель танка одной из особых механизированных бригад Киевского особого военного округа: «Ночью 22 июня расположение бригады сильно бомбила немецкая авиация. Много машин сгорело. Когда часов в восемь утра пришел приказ атаковать колонну немцев. На ходу оказалось всего 15 танков. Однако и это была грозная сила. Тремя группами бригада пошла на перехват, но из-за плохой связи экипажи потеряли друг друга. Неожиданно наш отряд выскочил на запыленную дорогу. Пыль была такая, что в метре ничего не было видно, но вдали слышался шум моторов. Командир группы посчитал, что это немцы, и решил преследовать их. Несколько минут мы двигались почти вслепую. Неожиданно пыль развеялась, и мы увидели, что наши четыре танка оказались посредине немецкой колонны. И мы, и немцы опешили. Тут командир отдал экипажам приказ уводить танки, а сам на своей «бетешке» (БТ-7. -- Авт. ) принялся давить немцев. Воспользовавшись замешательством противника, нам удалось скрыться. Вечером мы вернулись на это место. Командирский танк сгорел -- его забросали гранатами. Но вокруг него лежало с десяток искореженных немецких машин и бронетранспортеров».
Однако героизм отдельных застав, взводов, полков и дивизий не мог исправить катастрофическую ситуацию, в которой оказалась Красная Армия на всех фронтах. Буквально за несколько первых дней войны было потеряно все, что накапливалось годами, а шестимиллионная армия практически перестала существовать.
1242Читайте нас у Facebook
