Цветаева была поэт, и ее -- убили
Если о самоубийстве Маяковского и Есенина спорят до сих пор, то с Цветаевой давно всем все ясно: у нее не было другого выхода. Аргументы, казалось бы, убийственные: и личные неурядицы, и безысходная нищета, и одиночество… Да и в стихах она часто говорила о смерти. Еще в 20 лет написала «Настанет день, когда и я исчезну с поверхности земли… » Итак, 49-летняя женщина, физически (и психически) здоровая, имеющая мужа и двоих детей, абсолютно добровольно ушла из жизни? Попробуем не торопиться с ответом. Далеко не все так однозначно в свидетельствах очевидцев, исследованиях биографов и даже в последних записках Марины Ивановны Цветаевой.
«Меня хватит еще на сто пятьдесят миллионов жизней»
… На рыбном рынке во французском городке две торговки с изумлением наблюдали за худенькой светловолосой покупательницей:
«Нет, ты только посмотри, как бежит эта дама!» -- «Пусть себе бежит, когда-нибудь да остановится».
«Остановилась» Цветаева уже на родине 31 августа 1941 года. А до этого, в эмиграции, сколько еще рынков обегали ее быстрые крепкие ноги в поисках самой дешевой еды! Случалось и просто подбирать с земли крохи съестного. Как-то в Москве она подняла с тротуара оброненную кем-то луковку и сунула ее в карман. А заметив изумленный взгляд знакомой, сказала: «Привычка. В Париже бывали дни, когда я варила суп на всю семью из того, что удавалось подобрать на рынке». Собственно, с молодости и до самой смерти Цветаева была озабочена тем, как накормить семью. Роль добытчицы, кормилицы, семейной опоры прочно закрепилась за ней. (Может, еще и потому свыклась с этой ношей, что рано осиротела, а значит, и повзрослела? Мать, Мария Александровна Мейн, умерла молодой. Старшей, Мусе (Марине) было 14, младшей, Асе (Анастасии) -- 12). Лишь однажды ПРОКОРМИТЬ не смогла. В 1919 году, в голодной Москве, оставшись одна с двумя девочками на руках, Цветаева послушалась совета «добрых людей» и отдала дочерей в Кунцевский детский приют, где им обещали полное обеспечение. Вскоре старшая, Аля (Ариадна) тяжело заболела. Два месяца Цветаева боролась за ее жизнь. Аля выздоровела. А трехлетняя Ирина -- умерла в приюте… Никогда больше с детьми Цветаева не расставалась. При ней неотлучно находились и Аля, и родившийся в 1925 году сын Георгий, по-домашнему Мур. Дети, дом, стирка, уборка, готовка…
«… Мое положение отчаянное. За Мура в школу не плачено (75 франков в месяц + страховка здоровья + учебники -- то есть не меньше 125 франков, угля -- нет, а дом старый, и страшно мерзнем, у Али совсем нет обуви», -- пишет Цветаева близкой приятельнице. Согласитесь, женщина и сейчас пожалуется подруге в такой ситуации (франки ли, гривни -- не суть важно). Одна «маленькая» разница: Цветаева была поэтом. И работала ежедневно. Стихи. Поэмы по две тысячи строк (и черновики к ним -- в двадцать тысяч). Проза… Этим трудом и зарабатывала, устраивала вечера, где читала свои произведения. Печаталась редко -- издатели недолюбливали Цветаеву за независимый нрав и такой же стиль. Ради гонорара Марина Ивановна не сочиняла никогда. Халтуры не признавала. Даже над чужими подстрочниками переводов билась, как над своими собственными -- несмотря на увещевания знакомых. И всегда подписывалась своим именем, ни разу -- псевдонимом. Писала, «как Бог повелел и друзья не велят».
«… Заработала -- по выплате зала -- 500 франков. Уже заплатила за 2 месяца Муриного учения, страховку и учебники 300 франков и заказала уголь». Со временем выручка от литературных вечеров уже позволяла семье уехать летом к морю или оплатить трехмесячный квартирный взнос.
«Слабая женщина»? «Нервическая поэтесса»? Не всякий мужчина выдержал бы такие испытания. А она -- не сломилась. В письме однажды написала: «Меня хватит еще на сто пятьдесят миллионов жизней». Казалось, ничем ее уже не испугаешь.
«Если Бог сделает это чудо -- оставит Вас в живых, -- я буду ходить за Вами, как собака!»
Бывает, жизнь вдруг выдаст от щедрот своих -- и поверишь: так будет вечно. А потом, год за годом, час за часом, -- расплата. По счетам, с процентами… Об этом за год до гибели говорила Цветаева, вспоминая самое счастливое лето своей жизни. 1911 год. Крым, Коктебель. Дача Максимилиана Волошина. Сестра Ася, приехавшая сюда погостить, увидит Марину необыкновенно красивой -- золотистая от загара, с сияющими зелеными глазами и… кудрями (о кудрях -- особый разговор. Марина, по чьему-то совету обрила голову наголо, год носила чепчик и добилась-таки желанных завитков!). Она любила и была любима. Она встретила Сережу -- Сергея Яковлевича Эфрона -- будущего мужа, отца ее детей. Разве думала она тогда, кому и по каким счетам придется платить за это счастье?
В книге Ирмы Кудровой «После России Марина Цветаева: годы чужбины» рассказывается о том, что произошло с Сергеем Эфроном. Красивый, великодушный, самоотверженный юноша, он пошел добровольцем на первую мировую войну. А в первые же дни гражданской войны он уже в рядах Добровольческой белой армии. Четыре года Цветаева не видела его, терзалась, жив ли? Наконец узнала: жив, осел в Праге. В 1922 году Марина Ивановна выехала к мужу (на родину она вернулась только 17 лет спустя). И уже на ее глазах Сергей Яковлевич превращался из горячего сторонника белой идеи в не менее пламенного приверженца страны Советов. Сергей Яковлевич был не только самоотверженным, но и мягким (внушаемым) человеком, тосковал по родине. А в иностранном отделе НКВД при советских посольствах работали хорошие «психологи». Играя на его чувствах, С. Я. Эфрону постепенно втолковывали, что вернуться домой можно, лишь «искупив вину перед Родиной». В начале 1930 года в Париже бесследно исчез генерал Кутепов, возглавлявший эмигрантский «Общевоинский союз». А в сентябре 1937-го -- так же загадочно «испарился» преемник Кутепова -- генерал Миллер. Его исчезновение французская полиция связала с другим загадочным событием: незадолго до того в Швейцарии был убит некий Игнатий Рейсс. Полиция установила, что он являлся сотрудником ГПУ -- НКВД, и его убийство было делом рук нескольких человек. Парижская Сюрте насьональ, заподозрив участие в преступлениях одних и тех же лиц, начала активные поиски. Нити следствия в обоих случаях вели к парижскому «Союзу возвращения на Родину», где видную роль играл Эфрон.
Он терпеливо и приветливо разъяснял желающим вернуться на родину: СССР принимает в число своих граждан не всех, кто туда стремится, а лишь тех, кто делом подтвердил свою преданность советскому режиму. Среди согласившихся на эти условия была Рената Штейнер. Она призналась следователям, что по поручению Эфрона следила за сыном Троцкого Львом Седовым и его женой, а потом получила новое задание -- разыскать советского резидента Рейсса. Позже выяснится, что Рейсс (настоящее имя Людвиг Порецкий) стал жертвой массовой чистки среди сотрудников НКВД: Ежов уничтожал «шпионов Ягоды» в своих рядах. Рейсс отказался вернуться по вызову в Москву из Европы, за что и был «наказан».
Сергея Яковлевича допросили. А спустя неделю он исчез из Франции. Допрашивали в полиции и Цветаеву.
В интервью газете «Последние новости» она говорила: «Мой муж, экстренно собравшись, покинул нашу квартиру в Ванве, сказав, что уезжает в Испанию. С тех пор никаких известий о нем я не имею… Я была приглашена в Сюрте насьональ, где в течение многих часов меня допрашивали. Ничего нового о муже я сообщить не могла… » На допросах Марина Ивановна… принялась читать полицейским французские переводы Пушкина и свои собственные стихотворения. На нее махнули рукой: «Эта полоумная русская!.. » -- и отпустили.
Нет, Марина Ивановна вовсе не была наивной. Она ни словом не упомянула о том, что провожала мужа. Из Гавра шли пароходы в Советский Союз, и, скорее всего, Цветаева знала, что Сергей Яковлевич едет вовсе не в Испанию. (Доносить на мужа? Цветаева и донос -- две несовместимые вещи!) Невозможно представить себе ее мучения. Все, кто видел Цветаеву в эти дни, поражались: она сразу постарела и ссохлась, на ней не было лица. Твердила одно и то же: «этого не может быть», Сергей Яковлевич не мог быть замешан «в кровавом деле». Пожалуй, ни одному мужчине в мире жена не посвящала такое количество прекрасных стихов и признаний, как Цветаева -- своему Сереже. В 1917 году она писала ему письмо в тетрадку. Ей казалось, что пока она говорит с ним, пишет ему, он будет жив. «Разве Вы можете сидеть дома? Если бы все остались, Вы бы один пошли. Потому что Вы безупречны… Если Бог сделает это чудо -- оставит Вас в живых, -- я буду ходить за Вами, как собака!» Через 20 лет она вписала рядом, на полях: «Вот и пойду, как собака!»
Раньше она все оттягивала с возвращением домой, чем раздражала и мужа, и дочь, и сына-подростка. Родные упрекали ее в политической слепоте. Но она-то как раз оказалась самой зрячей из семьи. И сейчас уже точно знала, куда едет. В ту Москву, где уже снесен храм Христа Спасителя. И где нет уже цветаевского дома с серебристым тополем в Трехпрудном переулке. В этом доме, в материнской спальне висела картина «Дуэль», потрясшая маленькую Марину: «Пушкин был мой первый поэт, и моего первого поэта убили… »
«Здоровы были мы -- безумием было окружающее»
В июне 1939 года Марину Ивановну и Мура муж с дочерью ждали в подмосковном Болиево, на предоставленной Сергею Яковлевичу половине летней дачи. Странная это была дача. В 1936 году здесь застрелился затравленный властями председатель советских профсоюзов Томский, а в 40-м повесился начальник местной милиции, самовольно взломавший комнаты, где жила Цветаева с сыном. (»Мы застали его гроб, и его -- в гробу», -- описывает она свои злоключения секретарю Союза писателей).
За дачей следили. 27 августа 1939 года (спустя каких-то три месяца после приезда Цветаевой) ночью арестовали Алю. А 10 октября, ранним утром, -- Сергея Яковлевича. Теперь Цветаева ночует в очередях к двум тюрьмам -- на Лубянке (Аля) и Бутырской (Сережа).
У Марины Ивановны с Муром -- неустроенный быт, вдобавок одна женщина взяла деньги, чтобы якобы подыскать им жилье, и скрылась. Но при всем этом Цветаева не теряет головы. Горбатится над переводами (для передач мужу с дочерью), сушит овощи (на случай, если Алю отправят в зону, а там нельзя без витаминов). И даже готовит книгу стихов для Гослитиздата. (Книга начинается стихотворением, посвященным мужу). Она не похожа на больного человека в состоянии депрессии.
Мария Белкина, автор книги о последних двух годах жизни Цветаевой «Скрещение судеб» замечает: творческого кризиса у нее не было. Стихи шли -- она их отгоняла. Объясняла: «Своего не пишу -- некогда… » Анна Ахматова, встретившись с дочерью Цветаевой в 1957 году, говорила ей: «Я знаю, существует легенда о том, что она покончила с собой, якобы заболев душевно, в минуту депрессии, -- не верьте этому. Ее убило время… Здоровы были мы -- безумием было окружающее: аресты, расстрелы, подозрительность… »
В разговоре со мной киевский ученый-филолог Леся Тышковская, автор кандидатской диссертации о творчестве Марины Цветаевой отметила: «Цветаева говорила, что на родину ей мешает вернуться страшная гуща аббревиатуры -- СССР. Здесь нет гласных, нет пространства, как в слове «Россия». Само это сочетание как бы накидывает петлю… »
И все же: были или нет у времени «убийцы» свои заказчики?
«Не похороните живой! Хорошенько проверьте»
Мария Белкина скрупулезно восстанавливает картину последних дней Цветаевой с 24 по 30 августа 1941 года. Цветаева с сыном уже эвакуировалась в Елабугу -- маленький городок в Прикамье. Поселилась в деревенской избе у хозяев Бродельщиковых. Да, Марина Цветаева угнетена: война, что будет с Алей и Сережей, как прокормиться им с Муром? Ей советуют перебраться в Чистополь -- там живут ее знакомые Асеевы, можно подыскать работу. 24-го она уезжает на пароходе в Чистополь. 26-го Мур получает от матери телеграмму: «Ищу комнату. Скоро приеду. Целую. » 26-го происходит следующее. Большинством голосов Совет эвакуированных Чистополя постановляет обеспечить Цветаевой прописку. Глава Совета Вера Смирнова советует сейчас же отправляться на улицу, где есть свободные комнаты. И еще говорит, что на место судомойки в будущей столовой Литфонда подано много заявлений, но она сделает все, чтобы это место предоставили Цветаевой (так что легенда о том, что Марина Ивановна повесилась из-за отказа в месте -- не более чем легенда). В тот день вместе с Лидией Чуковской Цветаева идет гости к Татьяне Алексеевне Арбузовой, где Марина Ивановна сразу «оттаивает», отходит от неурядиц и страхов, говорит о книгах и стихах.
Татьяна Алексеевна решает, что Цветаева останется у них ночевать, и утром она сама подыщет для Марины Ивановны комнату поблизости. Цветаева согласилась было и обещала вечером читать стихи, но потом вдруг вспомнила, что ей надо обязательно повидать кого-то в общежитии для приезжих. И ушла, сказав, что непременно вернется. Но не вернулась. (А она ведь была очень обязательным человеком!) На другой день узнали, что она ночевала в общежитии и наутро уехала в Елабугу, решив привезти сына в Чистополь.
М. Белкина задается вопросом: «С кем еще она встречалась в Чистополе? Что за люди были те, к кому она ушла от Арбузовой? Почему не вернулась, хотя обещала?
28-го Цветаева возвращается. Они с сыном решают переезжать. 30-го эвакуированные писательницы уговаривают Цветаеву повременить с отъездом, так как здесь есть верная работа в огородном совхозе. Марина Ивановна идет узнавать. А 31-го…
Почему именно 31-го? спрашивает автор книги, Значит, все же что-то должно было случиться в то утро или накануне -- что-то непоправимое, тяжкое, что послужило толчком?.. И приходит к выводу: так или иначе, рано или поздно трагедия бы все равно произошла.
31-го августа хозяйка пошла расчищать посадочную площадку под аэродром. Вместе с ней отправился Мур -- за работу каждому обещали выдать по буханке хлеба. Хозяин вместе с внуком собрался на рыбалку. Марина Ивановна осталась одна. С утра она была в фартуке, как обычно, когда занималась домашними делами…
«Дальше, -- пишет М. Белкина, -- все со слов хозяйки и хозяина. Дверь из сеней была заперта… Притронуться к Цветаевой боялись. Кто-то побежал в милицию, кто-то -- к врачу. Но ни из милиции, ни из больницы что-то никто не спешил. Вынул Марину Ивановну из петли прохожий… Потом, наконец, явилась милиция, а потом врачи. Марину Ивановну накрыли простыней, увезли в усыпальницу. Сделали обыск в комнатушке за перегородкой. Нашли три записки, написанные второпях (пропущены запятые с точками). Но почему-то несколько слов (самых важных?) выделены.
«Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми что я больше не могла жить. Передай папе и Але -- если увидишь -- что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик. »
«Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто может, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы -- страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему и с багажом -- сложить и довезти в Чистополь. Надеюсь на распродажу моих вещей.
Я хочу чтобы Мур жил и учился. Со мною он пропадет. Адр. Асеева на конверте.
Не похороните живой! Хорошенько проверьте. »
«Дорогой Николай Николаевич. Дорогие сестры Синяковы! Умоляю Вас взять Мура к себе в Чистополь -- просто взять его в сыновья -- и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю.
У меня в сумке 150 р. и если постараться распродать все мои вещи В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам, берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына -- заслуживает
А меня простите -- не вынесла МЦ
Не оставляйте его никогда. Была бы без ума счастлива если бы он жил у вас.
Уедете -- увезите с собой. Не бросайте. »
Из морга, в казенном гробу повезли ее на кладбище. Могила затерялась. В свидетельстве о смерти, выданном сыну, в графе «род занятий умершей» написали: эвакуированная.
И все-таки -- почему 31 августа? Отчего такие торопливые записки? И вообще, она как будто очень спешила… С кем виделась и тогда, в Чистополе, и в Елабуге? Хозяйка говорила, что она, как правило, с утра уходила. На целый день. И кто гарантирует, что в то утро 31-го к ней никто не заходил? Ведь свидетелей нет.
Свидетелей нет… А Марина Ивановна, между прочим, была очень опасным свидетелем в связи с делом Эфрона. И после его расстрела летом 1941 года (по слухам, его допрашивал сам Берия, и однажды на допросе Эфрон запустил в него пепельницей) оставалась единственной, кто знал об этой истории.
В сентябре 1992 года в газете «Аргументы и факты» появилось такое сообщение:
«С удивлением прочитала в нашей местной газете о том, что во время августовских событий прошлого года писательницу Анастасию Цветаеву посетил некий офицер КГБ и принудил ее подписать бумагу, закрывающую доступ к архиву ее знаменитой сестры Марины Цветаевой на неопределенный срок. Какие же страшные тайны хранит тот архив? О. Цветкова, Калининград, Московская обл. »
Газета «АиФ» ответила читательнице следующее:
«ПО СВИДЕТЕЛЬСТВУ высокопоставленного чиновника Министерства безопасности РФ, не пожелавшего публиковать свое имя, в архиве хранится документ, свидетельствующий о том, что кто-то из чекистов посетил Марину Цветаеву буквально за день до ее смерти. Тот же чиновник уверил, что как сам факт разговора, так и его содержание были сознательно задуманы таким образом, чтобы великая поэтесса приняла единственное решение -- самоубийство. »
Что если сопоставить это сообщение с ночным «исчезновением» Марины Ивановны в Чистополе. И с выделенными в записках словами: «Я попала в тупик» -- это для мужа с дочерью, они должны понять «Я тяжело больна» «Со мною он пропадет» -- это для Мура, чтобы не мучился угрызениями совести. Ведь, скорее всего, шантажировали ее именно сыном -- ее любимцем. В детстве он был копией Марины. Сергей Яковлевич шутил: «Маленький Марин Цветаев… » Мур погиб в войну, в 1944 году. Асеев так и не позаботился о нем толком. Рассказывают, что видели Асеева молящимся в маленькой церквушке, он плакал и говорил, что виноват перед Цветаевой. Может быть… Может, и другие плакали -- кто любил цветаевские стихи отдельно от Цветаевой-человека. Но совершенно точно можно сказать, что сотрудники НКВД не плакали. И тот чекист, который приезжал к Цветаевой, -- вряд ли.
«До -- не страшного, а -- Светлого суда», -- говорила Марина Ивановна. Долго ли его ждать?»
P. S. Черные энкаведистские «воронки» казались ей с высоты похожими на тараканов. А лагерные бараки были не больше спичечных коробков. Над одним она долго и безуспешно кружила, пытаясь найти Алю (позже Ариадна Сергеевна Эфрон часто будет видеть маму во сне. Однажды та предскажет ей дату второго ареста -- 22 февраля: «дорога будет вначале трудная и грязная», а потом все будет хорошо. И действительно Алю заберут в этот день, а через 7 лет реабилитируют). В другом бараке ей все-таки удалось повидать на прощанье сестру Асю -- они расстались еще в 1927-м. В лагерном оконце раздается тихий стук: будто веткой царапнуло. (Спустя годы Анастасия Ивановна Цветаева скажет: «Это Марина подала знак»).
«Facty i kommentarii «. 01-Сентябрь-2000. Человек и общество.
3350Читайте нас у Facebook
