Франковцы
Им 80! И у них проблемы. Впрочем, в восемьдесят у каждого обязательно возникнут проблемы -- и у человека, и у театра. Но они всегда решали свои проблемы. Будем надеяться, они их решат и сегодня, тем более -- они так талантливы. Франковцы, которым 80!
Их всегда отличали звездный состав и мудрость руководителей
Первый спектакль, который я посмотрел у них, был «Доктор философии» Бранислава Нушича. По-моему, в пятьдесят шестом году. Тогда им было тридцать шесть. И, кажется, у них тогда тоже были проблемы. Неопределенность режиссерского почерка. Смена поколений. Но это я понял позже. А тогда… Огромное эмоциональное впечатление. Заразительность артистов и стремительный ритм, общая праздничность спектакля, его полетность, несравненный Марьян Михайлович Крушельницкий в главной роли. Так началось мое знакомство с франковцами.
Что отличало франковцев долгие годы?.. Звездный состав и мудрость руководителей. Начиная с Гната Петровича Юры. Почти сорок лет он вел франковский коллектив сквозь зловещие рифы времени, стремясь сохранить талантливых артистов и не поскользнуться на арбузной корке идеологии. Почти всегда ему это удавалось. Юра собрал в Театре Франко лучших артистов, лучших режиссеров, лучших художников. Всех, кого мог пригласить. А. Бучма, Н. Ужвий, В. Добровольский, П. Куманченко -- все они в разные годы влились в ряды франковцев, чтобы усилить их актерский состав.
Юра отличался, по-моему, удивительной художнической терпимостью. Он пригласил в театр режиссера Бориса Александровича Балабана, ученика Леся Курбаса. Немало спектаклей сделали в театре художники Кривошеина и Коваленко -- исповедующие условный театр. И подобного рода декорация наряду с непосредственным, прекрасным, органичным рисунком роли давала поразительный художественный эффект. Замечательна была внутрикадровая политика Гната Юры. В театре служил один очень хороший артист, который, мягко скажем, недолюбливал Гната Петровича и не скрывал этого. Где только можно было, он открыто распространялся о его режиссерской беспомощности, о его неумении руководить. В ответ Юра продолжал давать этому артисту главные роли. Как-то его спросили: «Гнат Петрович! Почему вы продолжаете занимать имярек?.. Ведь он всячески порочит вас». И Юра ответил фразой удивительно театральной, достойной флагмана театрального корабля: «Вiн ворог менi, але я не ворог собi», имея при этом в виду, что главное -- дарование, талант, что его долг как руководителя -- использовать этот талант на благо спектакля, невзирая ни на какие личные взаимоотношения.
Для меня Театр Франко -- это великий Амвросий Бучма, которого мне не довелось увидеть в театре, но довелось услышать -- и это было потрясающе -- его исполнение роли Миколы Задорожного в шедевре И. Франко «Украденное счастье». Я услышал этот радиоспектакль в шестьдесят пятом, а впечатление от душевного надлома, от трагедии главного героя и до сих пор не стерлось. В том, как разговаривал Бучма, я уловил такую мощь человеческой боли, такую мольбу о счастье… Я увидел бесконечно беспомощного перед своей любовью человека, бесконечно ранимого, доброго. И сердце мое переполнилось сочувствием, и сочувствие это живет во мне и поныне.
Меня потряс один уникальный эпизод из жизни Бучмы, когда в годы Первой мировой войны, спасаясь от военно-полевого суда австро-венгерской монархии, обвинявшей его в дезертирстве, он на суде так сыграл или пережил -- уж я не знаю -- логику умалишенного, что и эксперты, и судьи поверили. Талант спас.
Для меня Театр Франко -- это Дмитрий Емельянович Милютенко и Полина Владимировна Куманченко -- актеры выдающиеся, люди тонкие, совестливые, подлинные художники, наивные перед алтарем искусства. Иначе как объяснить их поистине ученическое внимание и истовость к самой неожиданной пробе, когда я ставил с ними первый в своей жизни радиоспектакль «Все мои сыновья» Артура Миллера, где они играли главные роли. Оба они уже были народными артистами Советского Союза, а мне было двадцать пять, и за плечами у меня всего два поставленных в театре профессиональных спектакля. Но на репетициях, на записи никаких проблем не было. Было лишь стремление услышать режиссера, понять его, было почти детское доверие… Как я им благодарен! И какая это была школа для меня!
Для меня было потрясением, что такие артисты меня слушали, хотели услышать. В них жила тяга к постижению того нового на театре, что несли с собой шестидесятые, тяга истинных театральных творцов, независимо от возраста.
Вместе с ними играли Ю. Мажуга, А. Роговцева -- из нашего театра, В. Гончаров -- от франковцев, но они, Милютенко и Куманченко, были самыми прилежными, дисциплинированными и играли замечательно. Уж не знаю, что я им мог дать тогда. Я и теперь отношусь к своему профессионализму с известной долей иронии, а уж в то время… Но самое главное -- мы были коллегами, и я бесконечно признателен им, благодарен за все: За поддержку, внимание, за то, что я все больше чувствовал себя режиссером… Великие франковцы участвовали в моем профессиональном становлении.
Мы записали спектакль в декабре, а в январе, на старый Новый год, мы, «Леся Украинка», пришли к франковцам, чтобы отпраздновать его в единой театральной семье -- такое тогда бывало. Милютенко посадил меня рядом с собой и все расспрашивал о Г. Товстоногове, о его методах работы, о моих пристрастиях в искусстве. Ему было интересно. Он благодарил меня за работу над миллеровской пьесой, хвалил, а мне было неловко…
Главное качество таланта -- сомнение…
Через много лет, будучи председателем Государственной экзаменационной комиссии в Театральном институте, когда я выпустил свой первый в жизни актерский курс, Полина Владимировна Куманченко скажет будущим артистам слова, снова-таки отпечатавшиеся навсегда в моей душе, о том, что талантливому человеку достаточно десяти минут, чтобы усомниться в своем праве трудиться в театре, чтобы вдруг ощутить свою малую одаренность и привести от этого душу в смятение, потому что главное качество таланта -- сомнение. Бездарному же, чтобы понять свою бездарность, малую одаренность, да и просто бесполезность занятий актерским делом, -- не хватает порой и целой жизни. Не знаю, поняли, ощутили ли мои студенты-выпускники вещие слова выдающейся актрисы, но я их осознал в полной мере.
Театр Франко для меня -- это Аркадий Евгеньевич Гашинский, самый, по-моему, скромный, самый застенчивый народный артист Советского Союза, какого я знал. Я видел его и в «Уриэле Акосте», и в «Антигоне», и в «Дяде Ване», где он играл профессора Серебрякова. Долгие годы я общался с ним в Театральном институте. Это был поистине духовный кислород, словно я пил из кристально чистого родника искусства, соприкасаясь с такой же чистой, по-хрустальному незащищенной жизнью.
Каждый настоящий художник носит в себе некую тайную, невысказанную печаль, грусть. Что-то не свершившееся тревожит его, туманит взор. Особенно это касается артистов. У них ведь с годами отлетают роли -- те, что сыграны, и те, что уже никогда им не сыграть. Светлая печаль Аркадия Евгеньевича Гашинского была особенно пронзительна. Он жил ею в полной мере.
Франковцы всегда поражали меня отсутствием фанаберии -- той болезни, которой, чего греха таить, болеют, да и продолжают болеть представители разных актерских поколений моего родного театра. В этом смысле человеком удивительной интеллигентности, скромности, доброжелательности был Аркадий Евгеньевич. Богом, природой, родителями ему было отпущено удивительное дарование, и такая же была его душевная распахнутость, а по детской наивности -- да простят мне это франковцы -- его можно поставить рядом с Константином Сергеевичем Станиславским. Весь его облик, все его существо дышало ПОРЯДОЧНОСТЬЮ -- свойством, не столь уж распространенным в наш железный век. Мы часто общались с ним в его последние годы жизни. И всякий раз я поражался его непредвзятости по отношению к людям и художественным явлениям, его терпимости и стремлению отыскать в человеке что-то доброе. Никогда ни о ком из коллег я не услышал от него ни одного худого слова. Мы оба воспитывали студентов, служили на одной кафедре. Его ученики успешно служат в нашем театре. Кажется, многие из них унаследовали от своего учителя чувства добрые и высокие.
Профессия дирижера сродни дирижерской
Франковцы для меня -- это еще и Виктор Николаевич Добровольский, артист, который вместе с Амвросием Бучмой и Натальей Ужвий создал классический спектакль театра -- «Украденное счастье». Правда, последние двадцать лет жизни Виктор Николаевич работал в нашем театре, и я имел счастье встретиться с ним в работе дважды -- в «Добряках» Л. Зорина и «Пределе спокойствия» П. Загребельного. Его зажигательный темперамент, заразительность, непосредственность ребенка и в то же время мудрость творца, его истинно артистическая наивность -- все это выдавало в нем представителя плеяды франковцев золотого периода жизни этого театра.
Многие лучшие спектакли франковцев неотделимы от личности актрисы, чье дарование, обаяние, заразительность бесспорны, -- от Нонны Кронидовны Копержинской. Со сцены театра она несла людям свет и радость, что бы она ни играла. Я имею в виду художническую радость.
История франковцев немыслима без Сергея Владимировича Данченко -- вот уже двадцатилетие уверенного флагмана франковского корабля. Его этапные спектакли -- «Украденное счастье», «Дядя Ваня», «Визит старой дамы», «Тевье-Тевель» -- блистательные страницы в истории театра за прошедшие десятилетия. У него особый нюх на драматургию, нужную людям, он чутко ощущает пульс современных проблем и находит им гармоническое выражение на театре. Кто-то проницательно подметил, что оркестранты по отношению к дирижеру сохраняют, в лучшем случае, дипломатический нейтралитет. И случается это не часто. А в большинстве случаев -- конфликт, конфликт, конфликт. Достаточно вспомнить «Репетицию оркестра» Ф. Феллини. Профессия режиссера сродни дирижерской. Я по-хорошему завидую Сергею Владимировичу, потому что франковцы сохраняют по отношению к своему художественному руководителю, по-моему, нечто большее, чем просто дипломатический нейтралитет.
История Театра Франко последних десятилетий неотделима и от личности выдающегося сценографа наших дней -- Даниила Даниловича Лидера. Его образные решения пространства главных спектаклей Данченко, по-моему, навечно войдут в историю франковцев. Он, поднимая спектакли над бытом, вдыхал в них великий, вселенский смысл. Особенно характерно в этом смысле решение спектакля, который уже много лет не сходит с афиши франковцев, -- «Тевье-Тевель» по Шолом-Алейхему. Лидер предложил сыграть пьесу о Тевье-молочнике в пространстве Млечного пути, и это подняло сюжет до уровня значительных философских размышлений человека о жизни и смерти, о вечности. Д. Лидер придал спектаклям Театра Франко высокую культуру сценического пространства.
За последние десятилетия в театре возник уникальный, звездный состав актерских дарований.
В нем всегда было что-то от храма. Храма искусств… О Богдане Ступке -- признанном лидере франковцев -- написано много. И мне не хотелось бы повториться, но за последнее время в общении мне открылся несколько иной Ступка, чем ранее, в котором возобладала стихия мудрой, сознательной ироничности ко многим определяющим событиям бытия и людям. В своем творчестве он прошел комедию, драму, прошел трагедию. И «Дядя Ваня», и «Украденное счастье», и «Король Лир» -- уже за плечами, а ныне -- очевидно -- у него наступает период мудрой, трагической сказки, сродни последним пьесам Шекспира. Очевидно, жизненные человеческие страсти уже осмыслены им по-человечески сполна и теперь только ждут своего сценического воплощения.
Замечателен Степан Олексенко. Лично меня он навсегда потряс в «Визите старой дамы», где вдруг сыграл многое, не сыгранное ранее, -- трагическое одиночество, боль. В его актерской индивидуальности, наряду с беспредельной органикой -- недаром он был Лаэртом в фильме Г. Козинцева «Гамлет», -- рядом шествует беспредельная мера доверительного мужского доброго обаяния. В наше время фарсовых жизненных конфликтов он дышит добротой, он располагает к себе…
Богдан Бенюк, Анатолий Хостикоев -- лидеры иного поколения, им только играть и играть. Они в той поре, когда дарование множится на опыт жизни, которая каждого треплет по-своему, но одинаково сильно… Оригинальная, неординарная индивидуальность Леся Заднепровского, прекрасного артиста и юмориста от Бога -- один его блестящий каламбур в мой адрес на юбилейном вечере Анны Тимофеевны Николаевой из тех, что никогда не забывается. При воспоминании он всегда вызывает добрую улыбку.
Талантлива франковская молодежь -- Анатолий Гнатюк, Арсен Тимошенко, Остап Ступка, который лично для меня неожиданно сильно, драматично сыграл Тузенбаха в «Трех сестрах».
Об одном актере-франковце хочется сказать особо -- по многим причинам. И потому, что он, без сомнения, яркая актерская индивидуальность -- совестливый неврастеник, трагикомичный клоун с большим и щедрым сердцем, и потому, что мне лично импонирует его какое-то удивительное, я бы сказал, бессребреническое отношение к профессии, к театру, его верность актерскому долгу. И хотя мы, в отличие от врачей, не давали клятву Гиппократа, все же лучшие представители актерского цеха исповедуют тот нравственный принцип служения искусству, который должен быть в каждом из нас. И горе тому, у кого он отсутствует, и тому, кто, отправившись из прекрасных юношеских лет в суровое театральное будущее, его обронил. У этого артиста этот принцип, этот критерий естествен и постоянен. Я говорю о Петре Панчуке. И как жаль, что он сыграл к этому часу не все, что мог бы. Надеюсь, будущее будет к нему благосклоннее.
О женском актерском составе франковцев стоит написать отдельную статью, может быть, отдельное исследование -- как они, франковские актрисы, мужественно творчески конкурировали и конкурируют с выдающимися актерами-мужчинами. Вспомним лишь корифеев -- Полину Нятко, Наталью Ужвий, Екатерину Осмяловскую, Ольгу Кусенко, Полину Куманченко, Нонну Копержинскую… И их роли… Какое разнообразие характеров! Какая амплитуда индивидуальностей!
У меня с Театром имени Франко связано так много художественных событий. Лично для меня в нем всегда было что-то от храма… Храма искусства. Дай Бог, чтобы жизнь этого храма была: нет, не легкой -- легкой она быть не может, -- и не гармоничной, потому что она почти недостижима на театре, и если есть ее ростки -- уже хорошо. Пусть жизнь этого театра будет достойной, достойной своего прошлого, достойной имени того, хто все життя i зовсiм не для домашнього вогнища рубав оту таку нездоланну скелю мистецтва.
«Facty i kommentarii «. 29 января 2000. Культура
565
Читайте нас у Facebook
