Совершенно слепой хорист: «Батюшка, вам через два хода — мат!»
Поговорка о том, что горе у каждого разное, а счастье у всех одно, как нельзя более подходит к певчим этого удивительного волынского коллектива. Каждый из них когда-то лишился зрения. У одних глаза отняла детская травма, у других — тяжелая болезнь, а кто-то вынужден жить во тьме с самого рождения. Но восемь лет назад жизнь незрячих озарил свет — любимое дело под названием церковное пение. Приходской священник православного храма Всех Святых земли Волынской в Луцке, отец Александр, утверждает, что ни разу не пожалел о своем решении создать хор слепых. Ведь о таких старательных, дружных и полных энтузиазма певчих он мог только мечтать!
*Церковное пение стало для этих людей смыслом жизни (на фото слева направо: Леся Хижук, отец Александр, Юрий Симончук, Инна Хомяк, Людмила Матвийчук)
«Юра, у тебя правую руку оторвало. Как же ты в школе писать будешь?»
Наша встреча с батюшкой состоялась в Луцке, в кабинете директора областного управления Украинского товарищества слепых (УТОС). Кроме высокого и очень активного иерея, на встречу с корреспондентом «ФАКТОВ» пришли три хористки — Леся, Инна и Людмила. Чуть позже к нам присоединился и директор УТОСа (по совместительству исполнитель басовой партии в коллективе), однорукий и совершенно незрячий, но при этом неисправимый оптимист Юрий Прокофьевич. За чаем с домашними оладушками неспешно течет беседа.
— Вначале студенты Волынской семинарии приходили сюда, в УТОС, преподавать Закон Божий слепым людям, — говорит отец Александр. — Потом мы решили пойти дальше. По благословению нашего владыки, митрополита Нифонта, организовали для таких людей паломничество в Свято-Крестовоздвиженский Чарторыйский монастырь. Там была особенная служба, на которой присутствовали только незрячие. Они собирались группками около священников, которые вполголоса объясняли им ход службы. В этом монастыре я услыхал, как некоторые из слепых прихожанок подпевают хору. Да так хорошо, чистенько… Вот и подумал: а почему бы нам не создать из них настоящий хор?
Идею горячо поддержал владыка Нифонт. Услышав, как наши незрячие поют колядки на одном благотворительном фестивале, митрополит сказал, чтобы уже через несколько дней мы пели на службе. Времени было очень мало, успели выучить только «Господи, помилуй». Я вообще не понимал, как ими управлять — руки моей хористы не видят, нот тоже, партии приходилось разучивать с каждым по отдельности. Первых два года был постоянный страх: вдруг собьются, вдруг вовремя не вступят? Особенно остро это чувствовалось, когда был мой черед служить. Тогда на клирос шла регентовать (управлять церковным хором. — Авт. ) моя жена. Никто больше не осмеливался, а у матушки, так сказать, выбора не было. И вот на таких службах, стоя в алтаре, я уделял молитве ну… процентов десять времени и внимания, — смущенно улыбается батюшка. — Все остальное уходило на переживания: а как сейчас споют? Мои певчие забывают фамилии композиторов произведений, поэтому вместо них я им говорю: «Херувимская песнь № 1 или № 2».
- Неужели вы запоминаете музыку по номерам? — удивленно спрашиваю я Инну, еще одну хористку.
— А нам отец Александр вполголоса напевает первые пару нот произведения, чтобы не забыли, — улыбается та. — Мы сразу вспоминаем. Похоже на игру «Угадай мелодию», только церковную…
— Они выучивают все до автоматизма, — с гордостью смотрит на воспитанниц батюшка.
- Что было для вас самое сложное, когда начинали работать с незрячими певчими?
— Моя жалость к ним, — не задумываясь, говорит отец Александр. — Как подумаю, что я-то вижу, а они нет, такое чувство накатывает… И замечания им, бывало, не сделаешь, и слова лишнего не скажешь. Все боялся обидеть. А потом вдруг один из наших хористов, Орест, кстати, совершенно слепой… обыграл меня в шахматы! Я ведь, когда начинал игру, думал ему поддаться. Но тут он заявляет: «Батюшка, вам через два хода — мат!» Еще одни мои знакомые, незрячие муж с женой, вырастили ребенка. И справились ведь! Тогда я и прозрел, понял, что слепые люди иногда гораздо сильнее, чем мы. Перестал жалеть своих хористов, начал общаться с ними на равных. Вон Юрия Прокофьевича, хоть он и незрячий, и без руки, могу хорошенько локтем в живот двинуть, если не то начинает петь. Он тут же исправляется. Общаюсь с ним не как с больным или инвалидом, а как с обычным полноценным человеком!
— А я и не больной вовсе, — вступает в разговор директор областного УТОСа, 68-летний Юрий Симончук. — Здоров, как бык, просто поранился в детстве. Рос я в селе, в Ровенской области. У нас после войны все дворы и поля походили на артиллерийские склады. Куда ни ступи — то мина, то патроны. Эти находки и были главными игрушками для нас, мальчишек. От таких забав погибли двое отличников из моей школы, многие поранились. Так случилось и со мной. В сентябре 1954 года я вместе с другом Колей нашел маленькую мину. Обрадовались мы, стали разбирать эту штуковину. Сколько смогли, поотколупывали, а потом решили: бросим в костер, пусть бабахнет. Николай только попросил обождать, пока он дверь в своей хате закроет. Это его и спасло. Между мной и Колей был угол дома, когда в моих руках взорвалась мина. Очнулся я, стоя на коленях. В глазах темнота. Лег на спину и пополз в… клумбу. До сих пор запах чернобривцев для меня — это запах горя. Лежал я так, пока ко мне Коля не прибежал: «Юра, ты жив?» — «Жив!» — «У тебя руку оторвало!» — «Какую?» — «Правую! Как же ты писать будешь?» Тут и я перепугался: а и правда, как же мне левой-то писать?
«Иногда мне говорят, что я не слепая, а притворяюсь, потому что очки не ношу»
— Побежал я к соседке, а там крестины гуляют, — продолжает рассказ Юрий Симончук. — Пока позвали мою маму, выпившие мужики деловито рассуждали, что ж это такое бабахнуло — мина или граната? Потом меня повезли в больницу. Правую кисть не отрезали, просто культю подравняли чуть-чуть. А Коля позже рассказывал, что его бессовестные куры мои пальцы по всему двору растаскали… — свой трагический рассказ Юрий Прокофьевич со свойственным ему оптимизмом излагает в легкой шутливой манере. — Два месяца я провел в больнице, два — дома, а потом вернулся в школу. Слава Богу, правым глазом я еще видел хорошо, ослеп только на левый. Да и другой рукой быстро наловчился писать. Правда, пришлось второй раз идти в пятый класс, догонять — я ведь много пропустил. Но весной случился еще один казус. Бежал я из школы, зацепился за что-то и налетел на ветку… зрячим глазом. Увидев розовый снег, еще не знал тогда, что это — разорванная сетчатка глаза, и ничего уже не исправишь. В тот день я, одиннадцатилетний умник, вернулся домой и ни слова не сказал родителям. После этого еще неделю ходил в школу, таская из хаты сушеные вишни и семечки для одноклассников, которые делали за меня уроки. Но как-то раз, возвращаясь с ребятами из школы, потерял калошу. Стал искать ее на ощупь и услышал хохот ребят. Так меня это задело, что решил больше на занятия не ходить. Дома хмуро сообщил, что упал и теперь больше ничего не вижу. После лечения во Львове смог читать только верхнюю строчку букв на табличке окулиста. Путь в общеобразовательную школу для меня был закрыт.
Юрий Симончук ощутил на себе все «прелести» обучения в сельском специнтернате для слабовидящих, а после окончания девятого класса — мытарства по заводам и фабрикам, где, конечно, не спешили брать безрукого и незрячего выпускника-активиста. Но, несмотря на трудности, юноша не только смог устроиться на работу в мебельный цех, но и… получить высшее образование. Да не где-нибудь, а на факультете филологии Львовского университета имени Франко!
— Я, конечно, замахнулся круто, — улыбается Юрий Прокофьевич. — Но украинскую литературу всегда любил. Нас таких в том году поступало трое: я, будущий поэт Коля Красюк и Галя, девушка из Кировограда. И экзамены, и диктанты, и сочинения у нас проходили специфически. Мы писали все шрифтом Брайля, а потом, когда остальные студенты сдавали свои работы, оставались возле преподавателя и читали ему работы друг друга. Со всеми знаками препинания, с ошибками. Так нам ставили оценки. Каждый день с четырех до восьми часов кто-то из наших зрячих одногруппников читал нам вслух тексты — это ж факультет филологии! Одной из таких активисток была Надя, моя будущая жена. Когда я заканчивал вуз, она только поступила на физический факультет. И вот мы, физик и лирик, сошлись. Я не пошел в аспирантуру, а занялся проблемами квашеных огурцов. (Смеется. )
Сегодня Юрий Симончук, со временем потерявший зрение окончательно, — учитель высшей категории, отличник народного образования, преподаватель украинской литературы в общеобразовательной (!) школе с более чем сорокалетним стажем. Кроме того, он директор областного управления общества слепых и заслуженный работник в социальной сфере. Воспитал двоих детей, теперь с удовольствием возится с четырьмя внуками. И еще успевает ходить на репетиции, а по воскресеньям — петь басом в церковном хоре у отца Александра.
— Я в храм с детства ходил, — вспоминает Юрий Прокофьевич. — Но как-то раз, после того, как лишился обоих глаз, пошел с мамой на службу и услышал, как бабки причитают: «Ой, Наденька, что, калека теперь твой Юрка?» — «Калека… » — вздохнула мама. — «Ну наплачется еще!» Я после того пятнадцать лет в церковь — ни ногой, чтобы не слышать, что я калека. Знаете, что самое главное для инвалида? Не закисать! Ведь нет тупиков в жизни, есть тупики в голове. И даже внезапно ослепнув, можно приспособиться жить без глаз. В специнтернате в Ровенской области был незрячий учитель Владимир Климович. Он нам дал больше, чем все школы и университеты. Научил слепых мальчишек рубить дрова так, чтобы поленья не разлетались и не нужно было их искать на ощупь, а незрячим девочкам дал кучу кулинарных рецептов и объяснил, как готовить простые вкусные блюда. Такие практические советы мы стараемся давать и здесь, в УТОСе.
— Больнее всего бывает, когда окружающие говорят тебе, что ты притворяешься, — вступает в разговор 42-летняя хористка Людмила Матвийчук. — Я потеряла зрение в пять лет, никто из врачей не знал, по какой причине. Просто наступила атрофия глазного нерва, и теперь я вижу всего 0,2 процента. А иногда слышишь, например, в транспорте: «Если бы ты плохо видела, носила бы очки!» Я не объясню, что с такой диоптрией никакие очки не помогут. Все, что нужно, я делаю на ощупь. Даже деньги приходится прощупывать, по размеру определяя номинал купюры. Вижу только тени предметов, людей различаю по голосам. В темноте, конечно, очень тяжело. Как-то раз на рассвете проходила перекресток, где не работал светофор, и едва не угодила под колеса автомобиля. Водитель страшно ругался и чуть не поколотил меня, но, к счастью, вовремя понял, что я просто не могла видеть его летящую во тьме машину.
«На вечеринках подружки без стеснения просят меня сделать салаты или бутерброды»
— Незрячие часто попадают в подобные ситуации, — соглашается с подругой еще одна певчая, Инна Хомяк. — Я, например, занимаюсь именно тем, что сопровождаю слепых людей на базары, в собесы, магазины — то есть многолюдные места, где им трудно сориентироваться. Хотя я сама очень плохо вижу, помогаю людям, которые вообще не видят.
- А в церковь ходите давно?
— Меня дочка к Богу привела, — тихо говорит Инна. — После окончания специнтерната для слабовидящих я пришла сюда, в УТОС, где и познакомилась со своим будущим мужем. У него, как и у многих, причиной слепоты стала роковая случайность. Когда он учился в десятом классе, в его руках взорвалась радиола. Моя будущая свекровь повезла сына в Одессу. В результате операции он стал на один глаз слепым, а вторым видит всего 0,03 процента. В Москве, в клинике Филатова, сказали, что после Одессы они уже ничего не исправят. Так что, как я выгляжу, супруг не знает, — грустно улыбнулась женщина. — У нас родилась девочка с синдромом Дауна. Я была в отчаянии, но священник сказал, чтобы я почаще носила ее в церковь. Добираться туда трудно, тем более зимой, но я ездила.
— Потом стала потихоньку подпевать, а теперь, видите, и в хоре пою! Да не только у отца Александра, но и на обычном, любительском, клиросе, вместе со зрячими хористами. А девочке моей и вправду стало получше. — продолжает Инна. — Хотя диагноз синдром Дауна неизлечим, дочка выглядит вполне нормальной. Способная, делает всю работу по дому. Потом у нас родилась и вторая дочка, совершенно здоровая. Так что могу точно сказать: если бы не большая беда, я бы ни к Богу не пришла, ни в хор наш замечательный не попала.
Одна из самых молодых хористок, Леся Хижук, до двадцати одного года видела хорошо, но после внезапного кровоизлияния попала на операционный стол. Хирурги прижгли ей глазное дно и настоятельно рекомендовали поберечься. Как на беду, вскоре после этого Леся, поскользнувшись на лестнице, упала на спину… Это был последний день, когда она видела солнечный свет.
— Все произошло через месяц после моей свадьбы, — грустно улыбается девушка. — То есть я еще даже не успела вкусить всех радостей молодой супруги, как на меня навалилась тяжелейшая черная депрессия. Целых полгода я никуда не ходила, ничего не делала. Как зомби вставала с кровати, ела поставленную передо мной тарелку супа и, не убрав за собой, ложилась в постель. Муж пытался поддержать, но все время срывался на жалость, а это только больше загоняло меня в хандру. Выбраться помог отец. Стал просить меня почистить орехи или облупить яичко. Я впадала в истерику, говорила, что слепая, у меня не получится. Тогда он объяснил, что если я не возьму себя в руки и не приспособлюсь, то жить дальше просто не смогу. И я постаралась! За полтора месяца освоила шрифт Брайля, пошла на курсы массажа. Сейчас мечтаю по китайской методике собирать разбитый глиняный горшок через тканевый мешочек. Таким образом китайские массажисты учатся через кожу ощущать человеческие кости. Знаю, что смогу, ведь у меня очень чувствительные руки. Например, на рынке я, только потрогав вещь, могу сразу сказать, где брак. Чувствую выщербленную или неровную посуду, кривую строчку или плохой шов на пиджаке. У ослепших людей сильно обостряются все другие органы чувств. У меня очень тонкий нюх. Если муж поставит на другой край стола морковный сок и не скажет мне, я сама попрошу его налить. А когда в маршрутку входит человек с букетом, я могу не просто сказать, что это розы, но и точно определить, какого цвета. Ну и, конечно, у меня обострился слух. Это очень помогает в хоре. Я окончила музыкальную школу и регентские курсы в духовной семинарии, но сейчас даже пению приходится учиться заново, ведь одно дело смотреть в ноты, другое — запоминать песнопения на слух. Вообще, человек может преодолеть очень многое. Главное — это то, как его воспринимают окружающие. Даже если ты умеешь все на свете, но в тебе видят только инвалида, ты им и будешь. А у меня замечательные подружки, которые не жалеют меня, не причитают, но относятся, как к равной. На вечеринках запросто просят меня сделать салаты или намазать бутерброды. Иногда они даже забывают о моей слепоте и, показывая что-то, толкают под локоть: «Леся, посмотри скорее!» Я чувствую себя нужной и поэтому очень люблю жизнь!
Фото Владимира Благоверного, специально для «ФАКТОВ»
1146Читайте нас у Facebook
