Владимир Литвин: «Я не знаю ни одного человека, который всегда был бы искренним в политической среде»
Владимир Литвин не исключает, что некоторая часть сегодняшних поздравлений, подарков и реверансов по случаю его дня рождения будут адресованы… занимаемому им креслу Председателя Верховной Рады. Потому что таковы законы украинской политической среды: «Приходится принимать такие ритуалы, играть, говорить приличествующие событию слова». Тем не менее, признается спикер, эта среда сродни трясине — засасывает своими соблазнами. Какими? Об этом, а также о своей личной жизни, друзьях, здоровье Владимир Литвин рассказал «ФАКТАМ» накануне юбилея.
«Кроме всего прочего, футбол я люблю и за то, что происходит после игры, — за общение»
- Владимир Михайлович, говорят, вы операцию перенесли. Как себя чувствуете?
— Как в анекдоте: «лучше, чем до аварии» (смеется). Во время футбольного матча пытался достать мяч, но неудачно — повредил колено. Сустав мне заморозили, и я даже доиграл до финального свистка. А потом врач без всякого рентгена определил, что у меня проблемы с мениском. Перенес хирургическое вмешательство, но, как выяснилось, хорошая операция — это лишь
20 процентов успеха, а остальные 80 зависят от восстановительного процесса. Поэтому теперь я каждый день в шесть часов утра отправляюсь на базу футбольного клуба «Динамо» и в бассейне делаю различные упражнения, которые мне рекомендованы. Дальше — физиотерапия. А сам просто не дождусь, когда уже буду в состоянии выйти на футбольное поле. Ведь если не двигаться, то на такой работе, как у меня, можно сойти с ума.
- То есть коллективные виды спорта заставляют вас находиться в тонусе?
— Да, плюс позволяют мне быть самим собой. Сейчас во время игры я все больше возле ворот противника стою. Так что команда во многих случаях играет на меня. А на поле очень важно мобилизовать и организовать команду. Поэтому я порой могу и покричать, но без обидных слов.
Насколько хорошо я выложился в игре, проверяю по окончании матча, когда взвешиваю в руках футболку. Если она мокрая, тяжелая, значит, отыграл достойно. Кроме всего прочего, футбол я люблю и за то, что происходит после игры, — за общение. Дни рождения и другие события мы отмечаем всей командой. В ее составе — бывшие футболисты киевского «Динамо», предприниматели, государственные служащие, ученые, военные. Возрастной диапазон — от 30-ти до 65 лет.
- Кроме футбола, какими видами спорта увлекаетесь?
— Люблю волейбол, горные лыжи. Практически каждый день не менее 45 минут плаваю в бассейне. В прошлом году в Крыму освоил еще и водные лыжи. Причем в первый же раз здорово упал, по неопытности держался за фалл и летел. А в случае падения нужно просто отпустить фалл и потом спокойно всплывать.
- Чем еще занимаетесь в свободное время?
— Читаю. У меня ведь огромная библиотека. Еще люблю просто лежать на диване и думать. Размышляю, вспоминаю детство, молодость, ушедшие 
дни, счастливые и беззаботные. Я раньше часто восстанавливал события детства с точки зрения проблем, тяжелой сельской работы, бедности. Сейчас же в памяти возникают лишь те моменты, которые греют душу и увлажняют глаза.
- Владимир Михайлович, какие мысли посещают в связи с юбилеем?
— Утром, когда просыпаешься, кричать хочется. От того, что жизнь проходит, многое уже потеряно. Но все равно я чувствую себя моложе своего возраста. Как и многие мои ровесники. Однажды жена одного из моих футбольных напарников записала наш матч на видео. Так он, просмотрев запись, затем сказал: «Во время игры не покидает ощущение, что я летаю, а на видео обнаружил, что фактически только передвигаюсь». Нам-то всем кажется, что мы по-прежнему, как в молодости, летаем, но в действительности все уже иначе.
Этот день рождения буду отмечать в Киеве. Соберутся родные — братья, сестра, близкие. Думаю, они привезут нашу фирменную домашнюю «калганивку». Это самогонка, настоенная на корне калгана. Я всех своих друзей и знакомых приобщил к этой настойке, которую рекомендую принимать в качестве лекарства. И теперь они говорят, что остальные «панские» напитки не идут с «калганивкой» ни в какое сравнение.
- Наверное, в парламенте в день рождения отбоя не будет от желающих вас поздравить?
— По этому поводу не питаю никаких иллюзий. Прекрасно понимаю, что некоторая часть поздравлений, подарков и реверансов адресованы не мне, а моему креслу. И отношусь к этому как к неизбежности. Но, конечно, абсолютное большинство тех, кто рядом со мной,- искренние люди. Таким, например, был мой покойный тесть Константин Иванович Паникарский. По сей день, когда я переживаю трудности или, наоборот, какой-то успех, еду в село, где он похоронен (это в Мироновском районе на Киевщине), иду к нему на могилу и мысленно общаюсь с Константином Ивановичем. Он был по-настоящему мудрым человеком, и я с ним советовался чаще, чем со своими родителями.
Помню, как я, уже встречаясь со своей будущей женой, пришел к нему с просьбой отпустить Татьяну в гости к моим родителям. Константин Иванович меня спрашивает: в качестве кого его дочь поедет со мной? Вместо ответа я написал Паникарскому… заявление: «Прошу разрешения на наше бракосочетание…» Константин Иванович красным карандашом наложил резолюцию: «Ценю такую форму общения». Этот документ хранится у нас с Татьяной как семейная реликвия.
- Кем тогда был ваш тесть?
— Когда я познакомился с ним — главой Ленинского райкома Компартии в Киеве. До того руководил Печерским райисполкомом и райкомом партии, еще раньше работал на заводе «Арсенал». Константин Иванович был очень принципиальным, порою даже во вред своей семье. Однажды это коснулось и нас с Татьяной, когда мы, ютясь с дочкой в гостинке, решили стать на квартирный учет. Для этого нужно было иметь меньше пяти метров на одного человека. А у нас было полметра лишней площади. В университете, где я тогда работал, документы оформили, оставалось лишь утвердить их в Ленинском райисполкоме. Думаете, утвердили? Ничего подобного! Я на всю жизнь запомнил слова тестя: «У вас совесть есть? Люди живут до сих пор в коммунальных квартирах, а вы хотите улучшить свои жилищные условия. Как же я буду людям в глаза смотреть?» В общем, документы вернули… Я тогда даже на него обиделся. А сейчас, как никто, понимаю его.
«Не так страшна неправда, как полуправда. Она съедает много нервных клеток и забирает здоровье»
- С друзьями вам в жизни повезло. А врагов у вас много?
— Друзей, как и врагов, много быть не может. Я даже для себя вывел формулу: друг — это тот, который приходит к тебе, когда тебе плохо, без приглашения, а когда хорошо — только если позовешь. Мои немногие друзья — люди из академической среды, работают в системе образования и науки. А в политике, как вы понимаете, друзей не бывает — только соратники, попутчики. Ведь сама политика — это конкуренция, которая исключает дружбу.
Враги, конечно, есть. У нас же, к сожалению, практически не умеют цивилизованно вести дискуссию. В стране, если хотите, до сих пор действует принцип «свой — чужой». И не так страшна неправда, как полуправда. Вот это съедает много нервных клеток и забирает здоровье.
Меня в жизни несколько раз просто, что называется, сбивали, и подняться после этого было очень трудно. Яркий пример — дело Гонгадзе, длящееся уже более десяти лет. Мне до сих пор непонятно, почему и за что я в него «вовлечен». Наверное, виной всему мои идеалистические представления об организации жизни и власти в стране. Но когда ты не имеешь крепкой команды, разделяющей твои взгляды, то ты — одиночка, а таких рано или поздно пытаются утопить. Так и со мной…
- Леонид Кучма заявил, что не исключает причастности к делу Гонгадзе иностранных спецслужб.
— У Леонида Даниловича, наверное, больше информации. Но то, что вся эта ситуация была организована не одним человеком, — очевидно. Ведь все прекрасно понимают, что в кабинет главы государства один человек никогда не заходит. Подчеркиваю: никогда! Чтобы кабинет поставить на сигнализацию, нужен представитель комендатуры, дежурный приемной, офицер личной охраны. И все фиксируется, все друг за другом смотрят.
- Вы считаете Мельниченко своим врагом?
— Да ну о чем вы говорите! Я вообще такого человека не знаю. И никогда никто от меня каких-то слов и оценок в его адрес не слышал и не услышит. Много чести.
- В Прощенное воскресенье простили его?
— В Прощенное воскресенье думаю совсем о другом… Вот я после операции коротал время и перечитал «На западном фронте без перемен» Ремарка. Меня зацепила фраза «новости из отхожего места». Речь шла о том, как люди на фронте, перестав стыдиться другу друга, обсуждают новости прямо в отхожем месте, сидя таким себе кружком. Мне кажется, что наше общество пытаются погрузить вот именно в такое отхожее место. Поэтому я себя пересилил и сейчас не смотрю телевизор. За исключением футбола и передач о животном мире.
- А наша политика никаких параллелей с животным миром не навевает?
— (Смеется.) Часто, когда лев разрывает добычу, гиены пытаются что-то у него ухватить. А если их много, то они просто отбирают у льва его добычу. И царь зверей уходит, потому что у него срабатывает инстинкт самосохранения. Вот это вполне можно экстраполировать на нашу политическую жизнь.
«В минуты славы никто в поддержке не нуждается, а когда человеку плохо, то от него часто отворачиваются даже друзья»
- Скажите, вам свойственно самоедство?
— Да, причем, как говорится, в особо крупных размерах. Человек, которому я сказал что-то резкое, наверное, уже давным-давно забыл об этом, а я две недели хожу сам не свой. Всегда боюсь обидеть человека, лишить его возможности себя реализовать. Я хочу, чтобы каждый был услышан, и в парламенте тоже.
- Вне политики, за стенами парламента, в семье у вас случаются конфликты?
— С возрастом становишься спокойнее, начинаешь иначе понимать значение семьи. В молодости все бывало, несколько раз брак оказывался на грани развала. Но после 50-ти семейная жизнь входит в тихую гавань. Более молодые мужчины часто ждут, когда жена уедет из дому и можно будет какой-то мальчишник устроить. А я уже больше жду, когда жена приедет.
- С женой понятно. А дети?
— Признаться честно, я просто никакой отец. Не видел, как дети росли. Они все время были с матерью, а я все пытался заработать для семьи. Занимался также наукой, писал диссертации — кандидатскую, докторскую. Ну а потом началась политика… Так что я детей своих практически не видел. Мне сейчас даже не верится, что они уже взрослые. Как, в общем-то, не верю и тому, что мне уже 55. Мне кажется, что я сделал больше, чем мог, но значительно меньше, чем хотел. Поэтому теперь пытаюсь наверстать упущенное в молодости.
- Владимир Михайлович, а вы давно поседели?
— Очень рано. И сейчас у моего сына уже просматриваются седые волосы, хотя ему-то всего 22 года. Это у нас наследственное, война оставила отметину в генах. Когда наше село заняли немцы и партизаны уничтожили несколько из них, каратели окружили село и определили каждую десятую хату под расстрел. Семья отца, которому тогда было лет 12, попала в этот перечень. Их всех построили для расстрела, приказали попрощаться. Но потом приехал какой-то немец на легковом автомобиле, что-то, как говорит отец, «прогыркотав» — и расстрел отменили. Тогда отец, похоже, и начал седеть. Теперь в нашем роду у всех мужчин ранняя седина.
- Многие политики любят говорить, что им нечего стыдиться и не за что краснеть. Вы можете о себе такое сказать?
— Нет, конечно. Мне есть чего стыдиться. Например, того, что не помог некоторым людям, когда мог это сделать. Я об этом очень часто думаю, и теперь уверен, что нельзя пренебрегать ни одним человеком, особенно когда он уже не на коне. Напротив, именно в такой момент надо человека поддержать. В минуты славы никто в поддержке не нуждается, а когда человеку плохо, то от него часто отворачиваются даже вчерашние друзья. Что же касается политики, то я никогда не думал, что буду ею заниматься. Она просто засосала.
- И что же в ней такого привлекательного?
— Публичность, ну и, конечно, возможности, которые дает власть. Ведь власть — это всегда возможность решить многие проблемы и вопросы. А в нашем обществе, переживающем процесс перехода общенародной собственности в частные руки, таких «вопросов» — хоть пруд пруди. Следовательно, велико и искушение находиться у власти. Конечно, если занижен порог совести и нет моральных тормозов. Вот почему уход из власти многими переживается очень болезненно. Власть — это наркотик. К счастью, я им не заразился, не подсел на него. И совесть не потерял.
Возможно, не в последнюю очередь потому, что судьба не раз посылала мне непростые испытания. Первый раз в 1991 году, когда запретили Компартию Украины. Казалось бы — полное отсутствие работы и какой-либо перспективы, пришлось даже работать ночным сторожем, «грачевать». Второй раз столкнулся с подобной ситуацией в 2006 году, когда не попал в парламент. Сразу же умолкли все телефоны, исчезли те, кто активно набивался в друзья. Зато, когда в декабре 2008-го меня избрали Председателем Верховной Рады, они же первыми начали названивать. И некоторых приходится терпеть, потому что политик вынужден существовать в этой среде, не объявлять же всем войну. Иногда приходится и играть, говорить обязательные слова. На мой взгляд, именно это и является «грязью» политики. Я не знаю ни одного человека, который всегда и во всем был бы искренним в политической среде. Политики большей частью стремятся нравиться, обещать, а делать — как получится. Понимая эту опасность, я для себя принял решение — «не нравиться». Говорю то, что считаю нужным, а это далеко не всем по душе. При этом строго слежу за тем, чтобы не перейти ту грань, за которой теряется человеческий облик. Исхожу из того, что мне, наверное, предначертано искать и находить компромисс. Менять себя в этом плане я просто не могу. И не буду.
Фото Сергея ТУШИНСКОГО, «ФАКТЫ»
2198Читайте нас у Facebook
