Анна Ленгенфельдер: «У меня до сих пор при виде человека в форме сердце колет»
«В любых ситуациях я верила в свои силы, никогда не паниковала. В самые трудные времена говорила себе: нет, не сдамся»
— Теперь я только один раз в год приезжаю в Закарпатье, — говорит Анна Карловна. — А раньше чаще бывала, целыми грузовиками помощь привозила. И сама садилась за руль своей легковушки. Но после того как ухудшилось зрение, машину пришлось продать. Здоровье уже не то, я ведь с
.jpg)
*Анна Ленгенфельдер: «Теперь, под старость, я чувствую себя счастливой! Каждый год меня с нетерпением ждут дети, которые искренне радуются моему приезду. Я нашла такое место для себя в Украине...» (фото Ганнуси Тарканий, специально для «ФАКТОВ»)
Отец Анны Карловны, немецкий инженер, в 1926 году завербовался в Советский Союз строить военные объекты. Ему было 32 года. В Омске иностранец познакомился с Екатериной Ленской, происходившей из старинного дворянского рода (ее родителей расстреляли сразу после
— Это были очень трудные времена, — вспоминает Анна Карловна. — Мне десять лет, я самая старшая из детей. Отец в тюрьме, беременную маму каждый день вызывают в НКВД, поэтому все семейные хлопоты легли на мои плечи. В то время СССР начал войну с финнами, в стране ввели карточную систему продажи продуктов, а нам как семье арестованного никаких льгот не полагалось. Чтобы выжить, мне приходилось попрошайничать на улицах, ходить по квартирам и просить хлеб.
Помню, однажды зашла в чью-то незапертую квартиру и нашла там мертвую женщину, возле которой ползали двое детей. Это был ужас!.. Но я выкручивалась как могла — стояла в очередях за продуктами, чтобы за копейки продать свое место, иногда даже воровать приходилось... Отца в конце концов выпустили, и он, чувствуя, что в СССР ему не будет жизни, снова начал готовить документы на выезд. После подписания пакта Молотова—Риббентропа между СССР и Германией наступило некоторое потепление, поэтому появилась реальная возможность уехать. Немецкое посольство даже купило нам билеты на поезд, но в самый последний момент оказалось, что свободных мест в нем нет. Пришлось ждать следующей возможности, которая так и не наступила из-за начавшейся войны.
Отца арестовали 23 июня 1941 года и больше мы его не видели (только в
Дорога туда заняла два мучительных месяца и была одним из самых больших ужасов, пережитых в моей жизни. Сколько людей (особенно женщин и детей) умерло от нестерпимой жары, нехватки воды и пищи! Их тела конвоиры выносили на полустанках и просто оставляли у насыпи...
В ГУЛАГе нас поселили на «Спасском заводе» — зоне с десятками бараков для женщин и детей. Еще по дороге маму от переживаний и нечеловеческих условий частично парализовало, поэтому первую неделю, когда продукты выдавали лишь несколько раз, воевать за еду приходилось мне. За кусок хлеба и селедку иногда даже дралась, а воду приносила в мокрой кофточке, которую выжимала в чайник.
Дети в зоне работали с семи лет — резали и чистили лозу, плели корзины, растирали порошок для красок, собирали урожай. Бывало, выведет нас охрана в степь для какой-то работы, а когда начнется пурга, просто бросит. И лишь потом вернется искать трупы.
Это была очень суровая школа жизни, длившаяся долгих девять лет. Из наших шестерых детей ее не пережила только младшая сестричка — она умерла вскоре после ареста от воспаления легких. Другие выжили.
После лагеря были еще пять лет ссылки, в которой на первых порах жилось даже труднее, чем на зоне. Мы в степи вырыли землянку и каждый день ходили на принудительные работы, за которые взрослым платили по 300 граммов пшена в день, а ребятишкам — по 150.
Что меня держало все эти годы? В первую очередь чувство ответственности за младших детей. Мама от паралича так и не вылечилась, поэтому я понимала — если меня не станет, младшие погибнут. И это прибавляло мне сил. Я ведь была способным ребенком, наука мне давалась очень легко. Заочно закончила педагогический техникум, после которого мне никто не разрешил работать по специальности. Но ничего — работала в колхозе, организовывала разные мероприятия, самодеятельные кружки, хор...
«Приезд в ФРГ стал для меня шоком. Даже в магазины не решалась зайти на первых порах — думала, они только для богачей»
Сразу после ссылки Анна Карловна начала добиваться выезда в Германию. И хотя между СССР и ФРГ в то время установились более-менее нормальные отношения, оформление документов заняло четыре года. В Караганде «русской немке» даже думать запретили о возможности покинуть Союз. Только в 1959 году, после того как она поехала в Москву и попыталась добиться встречи с Никитой Хрущевым, репрессированной семье разрешили уехать на родину отца.
— Как меня убеждали остаться! — улыбается Анна Карловна. — «Куда вы едете? — спрашивали с недоумением. — В нашем колхозе у вас есть все: хорошая работа культмассовика, режиссера. Имеете свое хозяйство, держите дома корову, свиноматку. А там что? Пойдете прислуживать какой-нибудь богачке, которая будет над вами издеваться».
Но я мечтала уехать. Помню, приезд в ФРГ стал для меня шоком. Я не могла сообразить, куда попала, даже в магазины не решалась зайти на первых порах — думала, они только для богачей, а не простых людей. А как разобралась, что к чему, такая злость взяла!.. Во-первых, на советскую власть, которая миллионы людей держит за идиотов. А во-вторых, на то, что здесь так жируют и не думают, в каких условиях люди живут там.
Эта накипевшая за много лет злость рвалась наружу. Чтобы побороть ее, пришлось очень много над собой работать. Ведь если человека с детства считают неполноценным, ущербным и постоянно на этом акцентируют внимание, зло постепенно накапливается и висит над тобой всю жизнь. Появляются комплексы, психозы. У меня до сих пор, как увижу человека в форме (особенно если неожиданно), так и кольнет в сердце. И сколько я ни пыталась избавиться от этого въевшегося в подсознание страха, не получается. Вот как жизнь меня покалечила.
Хотя в Германии я с самого начала хорошо устроилась. Всегда работу находила, вернее, она находила меня. Сначала работала у американцев (я хорошо знала английский, ведь в лагере, когда была возможность, нас обучали очень образованные люди — репрессированные профессора и академики). А потом открыла свой хлебный магазин, в котором продавалось 76 сортов хлеба. Свозила их из многих пекарен — в память о тех голодных годах, когда не знала, где добыть кусочек хлеба. Правда, когда тяжело заболела, магазин пришлось закрыть.
«К этому делу могли бы подключиться и состоятельные люди в Украине. Их ведь здесь тоже достаточно, можно заботиться не только о своем благосостоянии»
После катастрофы на Чернобыльской АЭС Анна Ленгенфельдер вступила в волонтерский корпус помощи пострадавшим. Была переводчиком, сопровождала детей на лечение в Германию и обратно. Поскольку потерпевших от аварии было очень много, возникла идея открыть центры помощи и реабилитации на территории Украины. Так в 1995 году Анна Карловна попала в Закарпатье, с которым держит связь до сих пор. Минимум раз в год пожилая женщина привозит гуманитарную помощь, которая распределяется между нуждающимися. На собранные ею деньги в селе Камяница возле Ужгорода открыли стоматологический кабинет, кроме того, каждое лето несколько десятков детей из неблагополучных семей получают путевки в оздоровительный лагерь «Барвинок».
— У меня в Германии есть частные спонсоры, которым я звоню, и они помогают, — продолжает Анна Карловна. — Доверяют мне, зная, что их помощь попадет по назначению. Вот сейчас привезла 300 пакетов для малоимущих, аппарат в больницу для исследования крови, другое оборудование и инструменты, ну и, конечно, устроила детей из трудных семей на отдых в «Барвинок». Эти ребятишки в Украине почему-то никому не нужны, и я хочу, чтобы у них хоть несколько недель в году были пятиразовое питание, чистая кровать, хороший отдых и развлечения.
Думаю, что к этому делу могли бы подключиться и состоятельные люди в Украине. Их ведь здесь тоже достаточно, можно заботиться не только о своем благосостоянии. Лично я делаю это не из религиозных побуждений, а из простого человеколюбия. Потому что нет-нет, а вижу плоды своего труда. Встречаю спустя годы детей, которые стали нормальными людьми, сумели вырваться из того ужаса, в котором жили.
Сейчас пишу статью для немецкой газеты о своей поездке в Закарпатье и вспоминаю
Или еще один случай — с Юрой из Перечинского района, которому сейчас 13 лет. Я знаю этого ребенка с рождения. Рос он в страшных условиях: мать-алкоголичка умерла, старшая сестра забеременела (ее кто-то изнасиловал), а младшая была настолько запугана, что, когда я приносила им помощь, пряталась под стол. В их хате были лишь одно одеяло и железная печь.
Юра не любил людей, даже камнями в меня бросал, когда я приходила. Он и сам это помнит. А в нынешнем году пришел к нам в лагерь прощения просить. «Ну, простите, Анна Карловна, — говорит. — Можно, я вас обниму?» «Конечно, — отвечаю, — если тебе не стыдно обнимать старую бабку»... Так он обнял, прижал к себе, а у самого слезы в глазах.
Вот это и держит меня на свете, дает стимул и дальше работать. Потому что я тоже когда-то такой несчастной была, никому не нужной. И тоже, наверное, камнями бросалась бы, если бы не приходилось хлеб каждый день доставать. Но были люди, которые верили в меня, пытались утешить, поддержать: «Ты же умница и все должна понимать, — говорили. — Надо крепиться...»
Знаете, теперь, под старость, я чувствую себя счастливой! Каждый год меня с нетерпением ждут дети, которые искренне радуются моему приезду. У кого еще подобное есть в моем возрасте? Очень у немногих. А я нашла такое место для себя в Украине...
8575Читайте нас у Facebook
