Ирина Довгань: "Стоя привязанная к столбу, думала: "Господи, почему я не могу сейчас умереть?!"
Фотографию 53-летней Ирины Довгань, привязанной к столбу в Донецке, первой опубликовала газета «Нью-Йорк Таймс». В руках у женщины была табличка с надписью «Она убивает наших детей. Агент карателей», на голове — обруч с украинскими флагами. На снимке Ирину, закрывшую глаза от боли и страха, пинает ногами пророссийски настроенная дончанка (позже пользователи соцсетей ее опознали. Эта женщина — частный предприниматель, владеет двумя точками на донецком рынке «Геолог»). Рядом стоит «постовой» — человек в военной форме с оружием, который следит, чтобы Ирина не убежала.
В тот же день шокирующее фото облетело многие зарубежные и украинские издания. Волонтеры принялись выяснять, что это за женщина у столба и как она оказалась в плену у боевиков.
— Фотография, которую вы видели, не показывает и половины того, что мне пришлось пережить,— призналась Ирина Довгань (на фото) корреспонденту «ФАКТОВ». — Но я очень благодарна журналистам, которые ее сделали. Этот снимок спас мне жизнь. Если бы его тогда не опубликовали, я бы сейчас с вами не разговаривала.
Ирина все еще находится на Донбассе, но уже в безопасности. Женщина признается: как только ее освободили из плена, ни о каких интервью не было и речи. Ирина все время плакала и долго не могла прийти в себя.
— Но, посоветовавшись с мужем, я изменила свое решение,— говорит женщина, с которой мы связались по телефону. — Решила, что не буду замалчивать правду. То, что со мной произошло, ярко демонстрирует, как далеко все зашло. Там, на площади в Донецке, люди готовы были меня убить. Они пинали ногами, били, какая-то женщина раздавила на моем лице два помидора. Другие просто плевали мне в глаза и фотографировались рядом. Я стояла вся в слезах и кровоподтеках и думала: «Господи, почему не могу сейчас умереть от разрыва сердца или хотя бы потерять сознание?!»
Журналисты строили разные версии по поводу того, как Ирина попала к сепаратистам. Многие писали, что она якобы сама вышла на площадь, замотавшись в украинский флаг. Другие утверждали, что боевики поймали ее на улице.
— Я пострадала за свою активную волонтерскую деятельность, — объясняет Ирина. — И, наверное, сама виновата в том, что меня нашли… Наша семья достаточно обеспеченная. В Ясиноватой Донецкой области у нас с мужем свой дом, автомобиль. Я работала косметологом, открыла собственный кабинет. Супруг — главный инженер в строительной фирме. Наша семья всегда придерживалась проукраинской позиции. Когда в Киеве начались события на Майдане, мы активно их поддержали.
Сейчас меня часто спрашивают, много ли в нашем городе было таких, как я. Сложно сказать. Здесь, на Донбассе, есть как приверженцы России, так и проевропейски настроенные люди. Но последних все-таки меньше, и многие из них уехали. Когда начались военные действия, люди стали массово уезжать. Мой муж был в Мариуполе, ухаживал за больным отцом. В нашем доме в Ясиноватой я осталась одна. Супруг умолял меня все бросить и ехать к нему, но я не решалась. Это очень тяжело — оставить дом, который мы строили двадцать лет, любимых котов и собаку, двенадцать соток земли, все имущество…
Жители нашей улицы, которые тоже остались (а их было совсем немного) сплотились, стали одной семьей. Мы, как могли, друг друга поддерживали. Особенно старались помочь старикам, которые физически не могут уехать. В городе пропала связь, мобильный «ловил» только на чердаке и то не всегда. Звонить мужу получалось лишь раз в сутки.
А еще я помогала украинской армии. Решила: раз оказалась практически в эпицентре событий, могу быть полезной. Связалась с известным волонтером Татьяной Рычковой, перечисляла ей деньги, передавала вещи. А потом начала сама ездить на передовую. Привозила солдатам чай и горячие пирожки, готовила им бутерброды. Как же они этому радовались! Все время просили молоко и… майонез. Потом солдаты сказали, что им очень нужен камуфляж — оказалось, многим из них не хватило даже одежды.
Я к тому времени смогла собрать на армию более шестнадцати тысяч гривен. Опять-таки через Таню Рычкову нашла так называемые дубки (это летняя военная форма с коричневой расцветкой), сама съездила за ними в Краматорск и повезла бригаде, которой помогала. Со мной отправилась знакомая, тоже волонтер. Мы ехали к солдатам почти сутки, проезжали даже по минным полям. Чудом не пострадали и не попались на глаза сепаратистам. И когда уже отдали солдатам «дубки» и они начали их примерять, я решила сфотографировать этот момент на свой планшет. В первую очередь сделала это для отчетности — чтобы иметь подтверждение того, на что потратила собранные деньги.
С тех пор эти фотографии не давали мне покоя. В нашем городе сепаратисты могут просто зайти в чужой дом и начать все проверять — компьютеры, мобильные, документы. Если не найдут ничего, что связывает тебя с украинской армией, уйдут. Если же что-то обнаружат, могут избить или взять в плен. Об этой «охоте на ведьм» здесь знают все. Поэтому свой планшет я все время прятала, даже закапывала во дворе. А потом, собирая посылку для мужа (ее должен был отвезти наш знакомый), решила передать этот планшет ему — чтобы не лежал в доме. Замотав его в детскую школьную форму, положила на дно сумки. Теперь корю себя за это. На одном из блокпостов нашего знакомого остановили сепаратисты. Перерыли всю сумку и планшет, естественно, нашли. Парня жестоко избили, и он под пытками признался, кому принадлежит злополучный планшет. На следующий день так называемые востоковцы пришли ко мне в дом.
Я была в саду в домашнем костюме и тапочках. Сепаратистов было восемь человек, все вооружены. Под дулами автоматов они начали меня допрашивать. Требовали, чтобы я назвала имена всех, кто перечислял мне деньги на поддержку украинской армии. Было очень страшно, но я все равно пыталась выкрутиться — делала вид, что ничего не понимаю, говорила им, что они что-то перепутали. Но выкрутиться не получилось. «Жить надоело? — с этими словами один из „дээнэровцев“ приставил автомат мне к виску. — Или ты говоришь адреса этих людей, или я прострелю тебе голову». Он перезарядил автомат. Я начала называть адреса тех, кто уже точно выехал с Донбасса. Тогда боевики схватили меня за руки, затолкали в машину и повезли в Донецк.
Там началось самое страшное. Меня привезли в здание, которое, судя по всему, раньше принадлежало милиции или прокуратуре. Сказали, мол, я не захотела «по-хорошему», со мной будут разбираться по-другому. Отвели меня в комнату, где было человек двадцать осетин. Среди них — известный сепаратист Бабай. Все ходил вокруг меня и в красках рассказывал, «куда он меня будет иметь». Расстегивал штаны. Потом задрал мне футболку и произнес: «Да она уже не годится, чтобы иметь по-настоящему…» Осетины громко рассмеялись.
Один из них нашел в моем планшете свою же фотографию. Я случайно увидела его на улице, сфотографировала и отправила снимок сестре, чтобы показать, что наш город под контролем осетин. «Ты кому меня хотела сдать?» — начал он кричать и бить. К нему присоединились остальные. Потом меня бросили в камеру на первом этаже и избивали еще часа два. Осетин, который увидел себя на фотографии, бил больше всех. Он подзывал меня к решетке камеры, открывал решетку, требовал, чтобы я стояла ровно, разгонялся и бил ногой в грудь. Я летела к стене и еще минут десять не могла нормально дышать. Их это очень забавляло… Я кричала, ползала по полу и просила: «Если хотите, застрелите меня. Стреляйте, только не мучайте!»
На следующий день боевики принесли табличку «Агент карателей», которую я потом держала. Они привезли меня на ту площадь. Там всегда много машин и людей. Обмотали меня флагом, который нашли в комнате дочери. Ободок с флажками тоже из моего дома. Я стояла более трех часов. Мужчины не били. Ругались сильно, но не били. Почему-то били только женщины. Одна старуха даже лупила меня своей палкой, на которую опиралась при ходьбе. Другая раздавила помидоры на моем лице. Остальные просто плевали, выкрикивали оскорбления. Из дорогих машин выходили молодые парни и, смеясь, фотографировались на моем фоне. А женщины с ненавистью пинали ногами… Я кричала на всю улицу, плакала. Но «зрителей» это еще больше раззадоривало. Время от времени на меня покрикивали боевики — они все время стояли рядом. Нацеливали автоматы и угрожали: «Стой смирно. Или будем стрелять. Сначала прострелим ногу…» Несколько раз били прикладами по ногам и стреляли прямо возле уха. От оглушительного звука в голове все как будто вибрировало… Потом приказали: «Теперь кричи: «Зиг хайль!» Я медленно сползала вниз (уже не могла стоять) и надеялась, что потеряю сознание.
Вечером меня опять отвезли в камеру. Я уже плохо соображала, но в толпе «зрителей» заметила двоих мужчин, которые показались мне адекватными. Они не выкрикивали оскорблений и внешне отличались от остальных. Оказалось, это были иностранные журналисты, снимки которых меня потом и спасли. Я боялась, что в камере опять начнут издеваться, но меня перевели в другое здание. Помню, по дороге один из «востоковцев» тихо сказал: «Успокойся. Самое страшное уже позади». Он же дал мне обезболивающее и стакан воды.
В другом здании меня ждал один из лидеров сепаратистов Александр Ходаковский. У него в кабинете сидели те самые иностранные журналисты. Они были на ты и общались чуть ли не как друзья. Ходаковский с ходу мне заявил: «Я в ярости. Я не знал об этом беспределе. Назовите фамилии всех, кто над вами издевался». Он явно был озлоблен тем, что осетинские «герои» так его подставили… Я сказала, что не знаю всех по именам. Назвала Бабая и Заура. Ходаковский вернул мне ключи от машины и тот самый планшет. «То, что вы делали, не преступление, — сказал он. — Даже если делали это для другой стороны». И попросил журналиста (это был британец Марк Франкетти) забрать меня. Марк сопроводил уже к другому журналисту, тоже иностранцу. Впервые за пять дней они меня накормили, поселили в комнате. Ходаковский распорядился приставить ко мне охрану. Эти «востоковцы» оказались человечными. Даже решили съездить со мной в Ясиноватую, чтобы я могла забрать своих кошек и собаку и немного теплой одежды для мужа и дочери. Пообещали, что после этого отвезут в Мариуполь.
Они сдержали слово. Я забрала животных, и на моей же машине меня повезли к мужу. Наш дом в Ясиноватой не узнала. Внутри боевики все полностью разграбили и разрушили. Украли даже столовые приборы. А дорогостоящие статуэтки, которые им, видимо, не нужны были, просто разбили… По дороге мы с боевиками много разговаривали. Они объясняли свою позицию: дескать, восстали против пришедших к власти националистов и фашистов. «Но разве я, по-вашему, фашистка?» — спросила их. «Вы, может, и нет. Но в Киеве фашисты. Они нас убивают и будут убивать за нашу позицию». Этих людей не переубедить. Человек, с которым я больше всего общалась, раньше был обычным милиционером. Он с любовью рассказывал мне о своей семье, сказал, что борется за будущее детей.
Я ни с кем не спорила. Даже была им благодарна за то, что не бьют и не оскорбляют, за то, что забрали моих животных. Эти же «востоковцы» сопровождали меня до границы так называемой ДНР. Когда мы прощались, один из них (тот самый милиционер) сделал такое движение, как будто хотел меня обнять. И вдруг я сама его неожиданно обняла. А потом подумала: зачем это сделала? Ведь не факт, что они разговаривали со мной искренне. Может, это был просто спектакль по приказу того же Ходаковского?
В Мариуполь Ирина уже ехала сама. Несмотря на состояние, смогла сесть за руль. Впереди на своем автомобиле ехали те самые иностранные журналисты, которые спасли женщину из плена.
— Муж ждал меня на парковке возле одного из супермаркетов, — вспоминает Ирина. — Увидев его, я… не смогла выйти из машины. Началась настоящая истерика. Я сидела в машине минут десять и плакала навзрыд… Ночью так и не смогла уснуть. Лежала и обдумывала все, что со мной случилось. Знаете, что в этой ситуации самое ужасное? Все зашло слишком далеко. Люди друг друга совсем не слышат и хотят одного — убивать.
38198Читайте нас у Facebook
