Евгений Березняк: «Наш осведомитель, офицер Абвера Курт Гартман, бывало, как заведет: «Широка страна моя родная!»
Герою Украины, заслуженному учителю Евгению Березняку, часть биографии которого Юлиан Семенов положил в основу романа и сценария к фильму «Майор Вихрь», в феврале этого года исполнилось 95 лет. Поздравить генерал-майора запаса с юбилеем и вручить орден «За заслуги» I степени приезжал Президент Виктор Ющенко. Знаменитый ветеран сегодня редко покидает свою киевскую квартиру. В последнее время он почти полностью потерял зрение, поэтому сомневается, что сможет участвовать в мероприятиях, посвященных Дню Победы. Но бодрости духа и чувства юмора Евгению Степановичу не занимать. Он с удовольствием рассказывает о встречах с российским послом Виктором Черномырдиным, который не забывает легендарного разведчика. До сих пор со смехом вспоминает, как одно западное издание написало, что Краков от уничтожения в годы войны спас Папа Римский, уговорив Гитлера не взрывать древнюю столицу Польши. Евгений Степанович отлично помнит все детали операции разведгруппы «Голос», которую он превратил в разведывательно-диверсионный отряд и 156 дней командовал им во вражеском тылу.
Уроженец Днепропетровска работал до июня 1941-го учителем, директором школы, затем заведующим Львовским городским отделом народного образования. Во время войны Евгений Березняк стал активным участником днепропетровского подполья, прошел обучение в разведшколе в Москве, и в ночь с 18-го на 19 августа 1944 года Евгений Степанович с двумя коллегами десантировался на территорию оккупированной немцами Польши. Шансов выжить у них практически не было… Но все чудом вернулись домой, а напичканный взрывчаткой древний, прекрасный Краков был взят советскими войсками целым и невредимым. Накануне празднования 9 Мая Евгений Березняк поделился своими воспоминаниями с «ФАКТАМИ».
— Евгений Степанович, где вас застало сообщение о безоговорочной капитуляции Германии?
— В Дрездене, на Эльбе, где я служил в звании капитана в разведотделе штаба фронта. Мы тогда все патроны выстреляли, салютуя победе. А в день военного парада (24 июня 1945 года. — Авт. ) я был под Москвой… за колючей проволокой, в лагере НКВД для офицеров. Радистка Ольга — в аналогичном заведении, где содержались рядовые советские солдаты и сержанты, побывавшие в плену. Только благодаря большому влиянию моего преподавателя в разведшколе, полковнику Василию Евенко, нас не отправили в штрафбат на японский фронт, а вскоре отпустили.
— Обида на контрразведчиков осталась?
— Тогда была страшная обида. По отношению к людям, на которых пало подозрение, в системе процветало страшное хамство… В лагере НКВД морально мне было куда тяжелее, чем в гестаповской камере. Там — понятно, что передо мной враг. А здесь ведь вроде свои… Но ставлю себя сейчас на место чекистов и не осуждаю, потому что поверить в такое почти невозможно. Сначала мой побег из гестапо, затем побег Ольги, работа немецкой контрразведки на нас, служба моего заместителя Алексея Шаповалова (кличка Гроза. — Авт. ) в абвере (орган военной разведки и контрразведки Германии. — Авт.) — все казалось невероятным. Нам не верили, следователь продолжал утверждать, что из гестапо только два пути: либо на тот свет, либо предательство.
После освобождения в течение многих лет чувствовал пристальное внимание КГБ к своей персоне, хотя занимал довольно высокие должности. Помню, мне даже в Польшу не разрешили поехать. В ЦК партии, в отделе международных связей, сказали, что там, дескать, ситуация неспокойная, сложная, поэтому мы не можем разрешить вам поездку в Краков. Я тогда им бросил: «Можно подумать, в 1944 году, когда меня в оккупированную немцами Польшу забрасывали, ситуация была спокойной». Полностью реабилитировали меня в 1965 году, когда начали награждать орденами, присваивать звания. Тогда же разрешили поездки за границу.
— То есть когда с операции «Голос» сняли гриф секретности?
— Да, через 20 лет после войны вышел указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении меня орденом Отечественной войны I степени. Даже мой отец, проживший после победы девять лет, был уверен, что я во время войны где-то партизанил. В автобиографии я долгие годы писал: служба в армии, номер части такой-то. Поэтому, когда работал в Министерстве просвещения начальником управления школ, на меня частенько писали доносы в вышестоящие органы. Дескать, не говорит, где воевал, а посему вполне может оказаться вражеским шпионом. Да и откуда им было знать, что я разведчик? Ведь для всех во время войны я был «капитаном Василием Михайловым», а до этого, в годы подпольной работы в Днепропетровске, меня знали как местного немца по фамилии Бэм… В начале 1966 года «Комсомольская правда» опубликовала статью под названием «Город не должен умереть!» В предисловии к публикации маршал Василий Соколовский писал: «Все, что рассказано здесь, отвечает действительности и подтверждается документами, которые находятся в архиве Генерального штаба под грифом «Хранить вечно, уничтожению не подлежит». Там была правда о деятельности моей группы и о спасении Кракова. Собственно, от той статьи и отталкивался в какой-то мере Юлиан Семенов.
— И все-таки как получилось, что, десантировавшись, вы сразу попали в руки немцев?
— Пилот обещал высадить нашу группу — меня, Грозу, радистку Грушу (Асю Жукову. — Авт.) тютелька в тютельку. Как оказалось позже, высадил за 100-120 километров от Кракова. Я приземлился прямо на шоссейную дорогу — еле успел оттащить парашют в кювет. Машины промчались полным ходом. Слышал обрывки каких-то песен, немецкой речи. Зарыл парашют, подаю условный сигнал — скребу финкой по лопате, в ответ — ни звука. Вокруг населенные пункты, железная дорога и шоссе. Явно не тот квадрат, где нас должны были сбросить… Присел на пенек и незаметно для себя задремал. Сказалась усталость — не спал почти двое суток. Проснулся от ударов сапогами. Рванулся к оружию, да руки уже были намертво скованы стальными наручниками. Думаю, все: был «Голос» и нет «Голоса». Волокут меня жандармы по дороге и, слышу, говорят: «Гольдфиш, гольдфиш» — золотая рыбка, значит. Еще бы, в руки немцев попал мой портфель с батареями для рации, большой суммой долларов, немецких марок, польских злотых, а также пистолет ТТ и финка. Как вы понимаете, этого было достаточно, чтобы жандармы поняли, с кем имеют дело. Двое суток просидел в жандармерии, но меня не допрашивали. То ли потому, что тогда были выходные, то ли жандармы просто не хотели делиться найденными при мне деньгами с гестаповцами…
Дважды во сне ко мне в камеру приходила моя мама, обнимала, успокаивала, просила потерпеть… Перед заданием я тщательно изучал Краков по снимкам. Вспомнил, что на одной из площадей расположен рынок. И у меня родилась идея: если даже не удастся бежать, так хоть погибну на площади, среди людей, а не в камере смертников, под пытками. В понедельник утром я предстал перед герром комендантом, который сказал: «Вы есть золотая рипка. Я есть старый рипак. Пудет рипка говорийт или молчайт?» И по лицу меня наотмашь… «Признался» после того, как меня, лежащего на полу, привели в сознание холодной водой. Сказал, что я советский марш-агент (так называемый связной), должен передать деньги и батареи нашим резидентам в Кракове, получить пакет и вернуться назад. Встреча запланирована на краковской барахолке Тандета с 24 по 27 августа, где под видом продавца карманных часов «Омега», в темно-синем костюме из английского бостона, из верхнего кармана пиджака которого выглядывает розовый платок, я якобы должен «прогуливаться». Ко мне подойдет человек среднего возраста и спросит: «Когда вы приехали из Киева?» Я должен ответить: «В среду». Вещи, найденные у меня, подтверждали эту версию. В общем, мне поверили. Разрешили умыться, в камеру принесли лапшу со свининой, пиво и баночку искусственного меда.
— И долго часы продавали?
— Два дня. Скрыться было практически невозможно. За мной ходили по пятам, рынок оцепили. Я заломил такую цену за часы, что покупатели отходили разочарованные. А торговались в Кракове отчаянно. Продавалось и покупалось практически все: зажигалки, иголки, бюстгальтеры, порнографические открытки, старинные издания Библии и даже тифозные вши. Покупали их солдаты маршевых рот, предпочитая тифозный барак фронту. Кстати, этот товар пользовался повышенным спросом. На третий день я сказал следователю, что с таким «хвостом» работать нельзя, дескать, даже ребенок понял бы, что это люди из гестапо. Таким образом, 5-6 метров свободного пространства я отвоевал. Иду, ищу удачный момент для побега, как вдруг в самом центре рынка раздались выстрелы.
Как мне стало известно позже, стреляли жандармы, ловившие валютчиков. Возникла паника, и толпа сама понесла меня. По дороге стащил с кого-то шляпу, нахлобучил на себя и проходными дворами, переулками пробрался к Висле, а затем на запасную явку, в Рыбну. В Краков мне теперь путь был заказан, ведь мои отпечатки пальцев и фотографии «засветились» в местном гестапо. Груша уже была на месте. Она приземлилась тоже далеко от места назначения, на чьих-то огородах. Рацию быстро закопала, так что найти ее было уже невозможно. Грушу устроили горничной к мадам Гофф — супруге вице-прокурора Кракова, к нему частенько наведывались высокопоставленные гитлеровские чиновники и офицеры вермахта. Нашей радисткой стала Ольга Комар (Елизавета Вологодская. — Авт.) из предыдущей группы «Львов», командир которой оказался предателем.
— Ваш заместитель Алексей Шаповалов тоже, кажется, неудачно приземлился?
— Гроза пришел на явку через несколько дней после меня. Сразу выложил на стол кучу подлинных документов: удостоверение рабочего военного завода «Остхютте», немецкий пропуск (аусвайс) и продовольственные карточки. Он приземлился в 128 километрах от Кракова, прямо в пруд в Верхней Силезии. Там города примыкают друг к другу, и между ними ходят трамваи. Не долго думая, Алексей сел в один из них, сошел на базарной площади, пообедал в ресторане, над которым огромными буквами было написано: «Нур фюр дойче» (только для немцев), рассчитался рейхсмарками. Затем побродил по городу, устроил скандал в «Украинском допомоговом комитете». Дескать, сидите здесь, тыловые крысы, а мы, пострадавшие от Советов, хоть пропадай! Короче, Алексей умудрился получить компенсацию за убытки, понесенные при «поспешном бегстве», продовольственные карточки и направление на завод. За три недели Гроза наладил контакт не только с местными польскими патриотами, но и контрабандистами, которые доставляли из рейха в польское генерал-губернаторство дефицитные товары. Они и помогли ему добраться до Кракова.
— Нравится ли вам фильм «Майор Вихрь», снятый в конце 60-х годов?
— Претензий к написавшему сценарий фильма «Майор Вихрь» Юлиану Семенову у меня нет. Со мной писатель встретиться не пожелал, но позвонил и объяснил, что создает художественное произведение и не хотел бы, чтобы на сюжет слишком влияли документы. У Юлиана Семенова был доступ к архиву. И фильм в целом получился неплохой, смотреть его очень интересно, хотя и есть некоторые отступления от правды. Кабель я не взрывал, да и остался жив, а не погиб, как главный герой фильма. В жизни было немного по-другому. Мы передали в Центр ориентиры, схему и план минирования города. Наши воинские части вошли в Краков именно с той стороны, где располагался пункт управления взрывом. Перерезав кабель, штурмовая группа советских солдат в ночь на 18 января 1945 года атаковала форт, в подвалах которого находился пульт управления. Краков был спасен, а группа «Голос» ушла вместе со стремительно наступавшим Первым Украинским фронтом. Кстати, инженера Курта Пеккеля, руководившего участком строительства укреплений в районе Кракова, мы взяли за три недели до начала наступления наших войск, а не в день освобождения Кракова, как показано в фильме. На кой черт он нам нужен был в момент начала наступления войск, когда его информация была уже бесполезной?
— Расскажите, как ваши ребята его поймали?
— Евсей Близняков, Семен Ростопшин и Митя-Цыган, одетые в шинели полицаев, несколько дней играли роль гуляк с бутылкой самогона в руках и аккордеоном на плече недалеко от хаты, где жила польская вдовушка пани Зося. Ее обычно в одно и то же время навещал майор Курт Пеккель. Ребята специально примелькались, и немец ничего не заподозрил, когда они подошли к нему и предложили выпить. Курт отказался. Митя направил на него пистолет, а Евсей влил в немца пол-литра первоклассного шнапса. Сняли с майора мундир, нацепили аккордеон, положили в телегу. И это средь бела дня, в двухстах метрах от немецкого гарнизона! В таком виде его привезли ко мне. При обыске мы обнаружили у Пеккеля билет члена нацистской партии с 1925 года №10340. Кстати, члены партии, номера билетов которых были до 20-й тысячи, имели право беспрепятственно входить в рейхсканцелярию самого фюрера. Протрезвев, Курт добросовестно и с мельчайшими деталями нарисовал план оборонительных сооружений Кракова и, будучи инженером, спланировал, как можно заминировать город. Его версия полностью подтвердилась. Краков, кстати, очень удобен для минирования: узкие улочки, древние канализации давали возможность заложить взрывчатку и обеспечить полное обрушение всех зданий.
— А откуда появилась самая первая информация о минировании Кракова?
— О своих подозрениях на этот счет сообщили наши польские друзья. Немцы по ночам в закрытых машинах подвозили динамит и закладывали его под старинные дома. Позже выяснилось, что Краков и его окрестности буквально начинены всевозможной взрывчаткой. Много достоверных и очень важных сведений добыл наш осведомитель, начальник третьего отделения войсковой контрразведки (абвера) Курт Гартман. Это был информатор с очень большими возможностями. Именно он помог бежать радистке нашей группы — Ольге, попросив ее передать, что Курт Гартман предлагает свои услуги советской разведке. Мы были потрясены. После проверки ему дали кличку Правдивый. Гартман был из прибалтийских немцев, его мать — русская, поэтому он отлично знал русский язык. Курт добывал сведения об агентуре, засылаемой в советский тыл, спас от провалов несколько наших разведгрупп: он предупреждал, что в таком-то районе запеленговали сигнал, и группы успевали исчезнуть. Кроме того, хитрый Курт умудрился устроить на работу в абвер моего заместителя Алексея Шаповалова: представил его своему шефу как бывшего полицая. Гроза получил пропуск с правом проезда по всем зонам краковского укрепрайона и жалованье в 500 марок.
В конце концов наша группа полностью «расшифровала» 17-ю гитлеровскую армию. В Центр ушла информация о дислокации всех ее дивизий, расположении штабов, укреплений, минных полей. Знали даже, сколько в дивизиях оружия, сколько стариков, юношей… Благодаря этим данным были сохранены десятки тысяч жизней советских солдат. План гитлеровского командования: навязать наступающим частям Первого Украинского фронта уличные бои, завлечь в мышеловку и взорвать город — был сорван. Операция по взятию Кракова имела колоссальное значение. Но без Гартмана, Алексея Шаповалова, солдат маршала Конева и польских патриотов сделать это было бы невозможно.
— Как в дальнейшем сложилась судьба Курта Гартмана?
— После войны он попал в лагерь для военнопленных, позже был нашим резидентом в ФРГ, затем в Стамбуле. У меня остались его письма. Курт Гартман умер в 1983 году.
— А жив ли сегодня Алексей Шаповалов?
— К сожалению, он умер в 1998 году. Алексей был веселым, энергичным и общительным парнем. Кстати, на первую встречу с Гарт-маном, которая состоялась в лесу, ходил именно Алексей. Запасливый Шаповалов принес с собой колбасу, сало и водку. Гартман признался, что в немецкой разведшколе его учили пить по-русски, то есть залпом. При этом инструктор сообщил, что из-за неумения так пить провалился не то в Сталинграде, не то в Горьком очень ценный агент. К слову, Алексей позже рассказывал, что Гартман был весьма крепок к выпивке и редко пьянел. Единственное, что себе позволял, так это небольшие сольные концерты. Пел хорошо, как правило, «Катюшу», чаще других — «Широка страна моя родная!» Как заведет: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля. Просыпается с рассветом вся советская страна!» Шаповалов ему: «Курт, ты что делаешь? Не дразни гусей». А он: «Да ну их всех в баню!» Эти песни Курт разучил в немецкой разведшколе.
Спустя много лет нас пригласили на прием в польское посольство в Киеве. Там собралось высшее партийное руководство республики, КГБ, командующий Киевским военным округом… Алексей возьми да и ляпни: «Товарищи, когда я работал в абвере, то получал зарплату больше, чем сейчас в обкоме партии». По тем временам шутка была явно неудачной. Но все обошлось. Кстати, если бы я сразу же доложил в Центр о своем побеге из гестапо, не исключено, что Алексей получил бы приказ ликвидировать меня и возглавить группу.
— Никто не знал, что вы побывали в гестапо?
— Никто. Я думал только об операции, а мое признание могло вызвать подозрения. После возвращения из вражеского тыла нашу группу встречали на высочайшем уровне и готовились представить к высоким наградам. А тут я подаю рапорт о том, что побывал в гестапо, бежал. Командование в шоке. Говорят, если раньше не сказал, кто тебя сейчас за язык тянул? Совесть. Я после побега твердо решил: вернемся — обо всем доложу.
1475Читайте нас у Facebook
