Алексей Леонов: "За двадцать минут в открытом космосе я похудел на шесть килограммов"
Полет космического корабля «Восход-2» с двумя космонавтами на борту — командиром Павлом Беляевым и вторым пилотом Алексеем Леоновым — был уникальным уже в силу поставленной задачи: осуществить выход человека в открытый космос. Экипажу пришлось впервые в мире решить еще одну важнейшую проблему — приземлить корабль не в автоматическом, а в ручном режиме, чего раньше не делали ни советские, ни американские покорители космоса. Третьей особенностью этого путешествия на околоземную орбиту было то, что его (тоже впервые в мире!) совершил художник.
Правда, в том полете Алексею Леонову было не до мольберта и кисти. Выплыв из шлюзовой камеры корабля в космическую пустоту, он едва не выпустил из рук кинокамеру. Потом ему пришлось не столько снимать увиденное за бортом, сколько бороться за свою жизнь. Спустя пять десятилетий дважды Герой Советского Союза Алексей Леонов рассказал корреспонденту «ФАКТОВ» подробности того полета.
— Говорят, ваш первый полет в космос был очень трудным. В смысле непредвиденных обстоятельств…
— Да. Неприятности начались еще на земле. Для каждого космонавта специально по его фигуре изготавливали сиденье. Форму отливали из мягкого синтетического материала, в котором следовало посидеть голышом, пока не застынет. Вот и я посидел. А встать — не смог. Прирос, приклеился волосами, которых на теле у меня, извини, было куда больше, чем сейчас на голове (поглаживает лысину). С какими же муками и болью меня отрывали! Думал, кожа останется на той форме, не только волосы. Господи, как мне жалко женщин, которые подвергают себя дурацкой пытке под названием эпиляция!
За пару дней до нашего старта на орбите взорвался испытательный корабль. Слава Богу, без экипажа. В день старта (пусть снова простят меня дамы, но это суеверие, проверенное практикой) по пути к кораблю мы с Павлом Беляевым встретили… женщину! Это была директриса студии «Центрнаучфильм», которая хотела снимать, как мы взлетаем. Мы с Пашей поплевали через левое плечо и мысленно приготовились к тому, что в полете будет несладко.
Ну и началось. Из-за ошибки в расчетах вместо высоты 350 километров руководители полета выстрелили нас на высоту 495 километров. Чем больше высота — тем выше радиационное облучение и сильнее степень разреженности вакуума. Разумеется, и траекторию посадки потом надо изменять, если не хочешь улететь к чертям собачьим.
И корабль, и мой стокилограммовый скафандр для выхода в космос (сам я весил 75 килограммов) были, конечно, оборудованы тепловой и противорадиационной защитой. Поверхность скафандра на солнце нагревалась до плюс 150 градусов, а в тени остывала до минус 140. В скафандре же автономная система жизнеобеспечения постоянно поддерживала температуру в пределах плюс 18—20 градусов. Запаса кислорода должно было хватить на 20 минут.
Когда я выплыл из шлюзовой камеры в космос, в глаза ударил слепящий поток света, прямо как огонь сварки. Пришлось срочно опустить светофильтр. Небо было и черное, и светлое одновременно. Бесконечность — больше ничего вокруг. И где-то далеко-далеко внизу голубая Земля. Было видно, что она круглая.
Гляжу вверх: надо мной медленно вращается наш корабль-громадина, как будто он больше планеты. Отрываю одну руку от поручня, другую, отплываю. Меня удерживает крепкий пятиметровый фал. Слышу в наушниках голоса наблюдающих за мной при помощи телекамер с Земли: «Смотри-ка, живой…» Внизу под собой вижу Черноморское побережье Кавказа и не менее радостно докладываю: «В Сочи хорошая погода». «Без тебя знаем. Выполняй задание», — коротко ответили мне. Волновались, не хотели отвлекаться.
Земля медленно плыла-вращалась подо мной, как большой и красивый… глобус. Я видел Новороссийск и Цемесскую бухту. Так же медленно проплыли и ушли на закруглениях горизонта огромные черные поля Кубани, серебряная лента Волги, темная зелень тайги, Обь.
*На одной из своих картин Алексей Леонов запечатлел свидание с космосом. Большая труба — та самая шлюзовая камера, в которую он не мог втиснуться, когда пришло время возвращаться на корабль
Мы с кораблем медленно вращались вдоль продольной оси, и Земля оказывалась то внизу, то вверху. Когда под нами поворачивался Енисей (с начала моего выхода прошло 12 минут), поступила команда возвращаться на корабль.
И тут снова пошло-поехало. На нерасчетной высоте вакуум космического пространства оказался сильнее, чем мы ожидали. Из-за большой разницы между внутренним и внешним давлением мой скафандр постепенно деформировался, раздулся, руки выскочили из перчаток, я не мог держать кинокамеру. Ноги вышли из сапог. Я просто завис, плавал внутри скафандра, не мог собой управлять: ни камеру держать нормально, чтобы пропихнуть ее в люк, ни сам втиснуться в проем…
Сердце стучало так, что, казалось, вот-вот лопнет. Пульс, как потом я узнал, доходил до 140 ударов в минуту. А положено вдвое меньше. Глаза заливал пот. Температура тела подскочила до 39 градусов. Кислород мог вот-вот закончиться. Вместо положенных 12 минут я находился в открытом космосе уже почти двадцать. Советоваться с Землей времени не было. Потеряй я сознание, в корабль не вернулся бы.
Это происходило уже над Охотским морем. Чтобы обрести подвижность, я на свой страх и риск почти вдвое снизил давление в скафандре — и он уменьшился. Держа камеру ногами, вопреки инструкциям, втиснулся в люк головой вперед. Спасла хорошая физическая подготовка: каждой рукой я выжимал 90 килограммов. Практически весь кислород израсходовал. Потом, в корабле, еле отдышался.
После того как мы с Пашей закрыли люк, в корабле стало подниматься давление кислорода: крышка оказалась неплотно прикрытой — буквально на микрон. Малейшая искра в системе электрооборудования — и мог быть взрыв, пожар. Из-за переизбытка кислорода в барокамере за двадцать дней до полета Юры Гагарина сгорел на земле космонавт Валентин Бондаренко.
При посадке у нас отказала система автоматического управления спуском. Корабль начало крутить. И мы впервые в истории космонавтики осуществили спуск в ручном режиме. Поскольку орбита была выше, промазали: приземлились не в казахских степях, а в пермской тайге. Отстрелили люк и… утонули по плечи в снегу. Мороз — 25 градусов. Сняли скафандры, слили из них влагу — пот при спуске лил с нас ручьями. Затем сняли и выжали белье, снова надели. Распороли ножом облачение, вынули из оболочки и теплоизоляционный материал обернули вокруг тела. Даже парашютными стропами обмотались! Вернулись в остывший корабль.
«Ну, Паша, п… ц космосу!» — сказал я командиру, забыв, что включена рация и нас слышит по громкой связи много народа. Позже, на пресс-конференции, один иностранный журналист попытался выяснить значение брошенного мною словечка. Под хохот присутствующих я объяснил, что это означает успешное завершение важного дела. Но, конечно, не рассказал, что на самом деле нас обнаружили только через трое суток — продрогших, закопченных дымом костра. А газеты писали, что экипаж отдыхает на даче обкома партии.
У Паши Беляева после этого обострилась старая язва. И через пять лет на охоте открылось кровотечение. Пока довезли, судили-рядили, пошел перитонит, заражение крови. И не стало Паши Беляева… Золотой был мужик.
— Тем не менее после такого тяжелого полета, потери товарищей вы не ушли из космонавтов, стали участником советско-американского проекта «Союз» — «Аполлон». Что там было самым трудным?
— Вначале — языковой барьер. Правда, он не помешал нам во время первой встречи с американскими астронавтами под виски и коньяк понимать друг друга без слов.
Через пару лет, перед началом тренировок в Хьюстоне, я знал по-английски уже слов восемьдесят. И, решив блеснуть, отмочил на банкете: вместо «I want to wish you a successful life» («Желаю вам всяческих удач в жизни») ляпнул: «I want to wish you a sex full life» («Я желаю вам жизни, полной секса»). Американцы захохотали. Мое пожелание им понравилось.
— А как насчет релаксации в космосе? Ведь условия жизни там во время длительных полетов не мед, да и праздники случаются.
— Ты об «выпить-закусить»? Дело очень непростое. И проблема тут даже не в дисциплине. В условиях невесомости и работы систем регенерации воздуха пары спирта могут вызвать опасные для организма химические реакции, спровоцировать на борту взрыв, пожар.
И все равно умудрялись. В 1982-м, когда стартовали в полугодовой полет Толя Березовой и Валентин Лебедев, я передал им в булке хлеба бутылочку коньяка — обоим в тот год исполнилось по 40 лет. Но Валька не поумнел. После возвращения на Землю опубликовал в уважаемом научно-популярном журнале (в советское время и на полном серьезе!) свою теорию безопасного распития спиртного в условиях космического полета: если плотно обжать губами горлышко бутылки, можно успешно сделать три «качка» по тридцать граммов коньяка или водки!
Эта статья попалась на глаза министру общего машиностроения Сергею Афанасьеву. Двухметровый мужик, от одного его взгляда люди падали в обморок. «Кто передал коньяк? — грозно спрашивает на совещании. — Никто не выйдет из кабинета, пока не узнаю». Я и сознался. Министр немного смягчился. И тут за нас вступился генеральный конструктор: «Сергей Александрович, на борту газоанализаторы такие, что опасную концентрацию паров спирта учуяли бы и сразу сообщили на Землю…» «А закуску они чуют?» — спрашивает министр. «Вот чего не чуют, так это запаха закуски, как мы ни старались», — ответил генеральный. Все засмеялись.
А если серьезно… Технологии в нашей стране, в том числе и в Украине, в то время создавались уникальные. Например, у нас было оборудование для получения питьевой воды из продуктов человеческой жизнедеятельности. Да-да, из мочи! И конденсата, образующегося во время дыхания. Получался чистейший дистиллят, в который оставалось добавить необходимый организму набор минеральных солей. Чем не самогонный аппарат?
Американцы до сих пор бьются над созданием многих технологий, которые мы использовали еще при Союзе.
— Полстолетия назад вы готовились также лететь на Луну. НАСА недавно сообщило о готовности американского экипажа стартовать к спутнику Земли. Об этом же заявила и Россия, причем, что может это сделать без помощи американцев…
— Это вполне реально. На Луне полно гелия-3 — нового источника энергии, одна тонна которого может заменить 160 миллионов тонн нефти. У России сохранился замечательный корабль «Союз», теперь уже модернизированный. Он хоть сейчас готов лететь. От нашей лунной программы осталась ракета-носитель «Протон», до сих пор надежно работающая. Кстати, тренажеры для лунного спускаемого аппарата создавались в Киеве. И, что очень важно, у нас есть опыт длительного проживания на космических станциях — сто суток, год… На Луне, кстати, жить легче, чем на станции, там есть гравитация, она, правда, в шесть раз меньше, чем на Земле, но все равно: большое дело, когда не надо плавать в невесомости. А по Луне можно ходить, прыгать.
— Вы в космосе НЛО видели?
— Во время работы в Центре подготовки космонавтов я возглавлял комиссию по НЛО и должен был собирать все сведения. Вынужден тебя огорчить: нет ни одного факта, который не вызывал бы сомнений.
Это когда слушаешь одну уважаемую летчицу, на старости лет заделавшуюся уфологом, то можно подумать, что вокруг нас летают тарелки и ходят гуманоиды с красными фонарями и сиренами. Однажды, лет десять назад, эта женщина в час ночи подняла нас с женой и дочерью: ребята, над лесом НЛО! Мы вышли на балкон. Действительно, видим свечение, которое при большом желании можно принять за тарелку. «Послушай, — говорю, — мы там строим новый корпус, работает кран высотой в 22 этажа. Ночью на нем прожектор включают. При низкой облачности луч упирается в облака, образуя светящийся круг, похожий на НЛО…»
Дама убедилась, что это кран. А через месяц в Петербурге состоялся съезд уфологов, на котором она выступила с новым сообщением. И вскоре я читаю в журнале: такого-то числа, там-то и там-то наблюдался НЛО. Вся семья видела, плюс пригласили семью Леоновых, которые тоже видели и подтвердили. Встречаю нашу знакомую: «Зачем? Ведь неправда?» «Да, — соглашается, — неправда. Зато интересно». Простим ее…
Я уверен, что в пределах нашей Солнечной системы разумной жизни нет, кроме как на Земле. Человек — вершина того, что создал Творец. И, конечно, наша планета. И сейчас мне больше всего хочется, чтобы люди не убивали друг друга из-за каких-то надуманных проблем, чтобы на Донбассе наконец наступил мир. Переживаю и за русских, и за украинцев. Украина для меня, можно сказать, вторая родина. В Чугуеве под Харьковом учился летать. А в Кременчуге служил и женился. Дочек наших Света там рожала…
Фото в заголовке Сергея Даценко, «ФАКТЫ»
11684Читайте нас у Facebook
