Хирург Александр Борзых: "В этой войне используют оружие невиданно страшной силы"
Донецкий хирург, лауреат Государственной премии Украины 2011 года в области науки и техники, заслуженный врач Украины, доктор медицинских наук Александр Борзых, до войны возглавлявший отдел микрохирургии и восстановительного лечения после травм Научно-исследовательского института травматологии и ортопедии в Донецке, теперь работает в военном госпитале Киева.
— Здесь, на новом месте работы, встречаются пациенты, которые, узнав, что я из Донецка, буравят меня подозрительным взглядом, — улыбается Александр Борзых.
— Как вы рассеиваете их подозрения?
— Они вскоре понимают, что раз уж мне доверили трудиться в военном госпитале, то меня можно не опасаться. А самое лучшее доказательство — моя работа, которая многим больным позволила сохранить конечности. Зато из Донбасса ко мне — очередь! Звонят и прежние мои подопечные, у которых были запланированы поэтапные операции, и их знакомые, которым они меня рекомендовали. Узнав, что я в Киеве, все равно записываются на прием, приезжают.
Александр Владимирович не раз становился героем наших публикаций. Впервые читатели «ФАКТОВ» узнали об этом враче в апреле 2005 года, когда ему удалось пришить девятилетнему мальчику отрезанную поездом ножку, которая в течение трех часов находилась отдельно от тела. Сейчас бывший пациент доктора Борзых, Владик Данильченко, которому тогда удалили 17 сантиметров безнадежно поврежденной голени, уже студент. Он уверенно ходит на своих двоих. И все благодаря поэтапным операциям, проводимым Владиславу по мере его роста. Ноги парня сейчас одинаковой длины. Последнюю операцию по реплантации он перенес в 17 лет. Это произошло незадолго до войны в Донбассе.
— В Донецке Владик был первым пациентом, которому вернули полностью отделенную от тела конечность?
— Вообще-то, еще до истории с Владиком в отделе микрохирургии и восстановительного лечения Донецкого НИИ травматологии и ортопедии было выполнено уже около 300 (!) реплантаций. Первую свою реконструкцию я сделал в 1984 году: на место оторванного пальца на руке пересадил пациентке палец с ее ноги, — вспоминает Александр Борзых. — Палец прижился. Тогда я понял, что, если есть такая возможность, лучше возвращать пациенту его родную «запчасть», ибо способность восстанавливаться у человеческого организма очень высока. Ну, а поскольку «запасок» в нашем теле нет, то приходится их формировать — пересаживать с других участков тела лоскуты кожи, мышцы, сосуды. Многолетний опыт таких операций по сохранению и реконструкции конечностей и позволяет мне быть востребованным в свои 63 года.
Действительно, застать доктора в его кабинете непросто. У него бывает до 14 операций в день! А некоторые операции могут длиться до 12 часов. Я поймала врача в гипсовой, где он «колдовал» над работником Фастовского военкомата, у которого в ДТП серьезно пострадали обе ноги.
— В результате сложнейших открытых переломов Александр мог лишиться ног — одной до колена, другой — полностью, — рассказывает о пациенте доктор Борзых. — Он перенес семь операций, пять из которых сделал я. Чтобы закрыть раневые поверхности, мне пришлось пересадить этому пациенту со здоровых участков тела аж три кожных лоскута! Так много «латок» сразу я еще никому не ставил. Мне удалось заново собрать его голеностоп, не считая всего остального. Он будет нормально ходить на своих ногах. Правда, после того, как еще немного поносит гипс, а затем снова попадет ко мне на стол. Но это еще не скоро…
Слава богу, я сейчас востребован, — делится доктор Борзых, добравшись до кабинета, под которым уже очередь. — Увы, не все мои коллеги, хорошие врачи, могут уехать из Донецка. Или обстоятельства держат, или так и не смогли найти работу в другом регионе. Мне повезло. Я еще в августе прошлого года, отдыхая у родственников зятя в Киеве, получил предложение работать здесь. Повезло и с родственниками. Эти святые люди поселили семью дочери и меня с женой в свою трехкомнатную квартиру в Киеве, а сами остались жить на даче. К работе в военном госпитале я приступил в октябре.
— Когда поняли, что вам и вашей семье лучше уехать из Донецка?
— То, что близкие останутся здесь, в Киеве, было решено сразу, — говорит собеседник. — А я еще раздумывал: «Может, в Донецке все наладится?» Но съездил за вещами и понял, что это будет не так скоро, как хотелось бы. Да и коллеги намекнули, что я якобы есть в черных списках — за мои высказывания. Списков не видел, но проверять не стал. Еще в мае моя младшая дочь, которая работает дерматологом в Киеве, убеждала всех нас уезжать из Донецка. А мы все сомневались.
Позже я вывез жену и старшую дочь Наталью с детьми уже из-под обстрелов. Наташа, как и я, хирург, тоже работала в Донецком НИИ травматологии, теперь работает со мной здесь. Спасаясь от артобстрелов, она с тремя детьми (тогда им было одиннадцать, три и полгода) почти две недели просидела на даче в подвале в Шахтерском районе области — поблизости шли бои на Саур-Могиле. А на дачу мы с зятем отправили их, чтобы уберечь от опасности, нависшей над Донецком, — в те дни началось противостояние в Донецком аэропорту.
— Какая обстановка тогда была в больнице?
— В Донецкую областную травматологию уже с весны поступали раненые с обеих сторон. Лечили мы всех одинаково тщательно. Однако раненые ополченцы и российские «отпускники» чувствовали себя хозяевами положения. Ведь Донецкая облгосадминистрация тогда уже была забаррикадирована, а Славянск, Краматорск, Горловка и Шахтерский район области оккупированы. В палатах и в больничном дворике часто появлялись вооруженные люди. Они говорили, что стерегут своих товарищей — ведь по телевизору чуть ли не ежедневно обещали, что украинская армия вот-вот двинется освобождать Донецк (вещали уже исключительно российские телеканалы). А «отпускники» из России поступали в больницу с самого начала конфликта. Не будь их в Донбассе, война давно окончилась бы.
— Вы с ними общались? Чем они мотивировали свое появление в Донбассе?
— Поступил к нам один такой, родом из Кемерово. Руку ему в бою под Славянском оторвало. Я его спросил, что он делал в Славянске. Он ответил: «Отдыхал». «За кого «отдыхал?» — поинтересовался я. Ответ меня удивил: «Русских спасал. Не мог дома усидеть, видя, как их тут обижают». Тогда я ему сказал: «Я — русский, родом из Тамбова. Но не нужно меня здесь ни от кого спасать. Я в Украине живу с 12-летнего возраста и достиг всего, чего только мог. Никто меня не обижал». Он удивился. Потом еще долго он и все его соседи по палате — «спасители» из России, разрушившие нашу жизнь, несли чушь о том, что они нас от «нацистов» защищают, которые в Донбасс «пришли». А я с ними спорил. В общем, обстановка в палате накалилась…
— Вас после этого для профилактической беседы в комендатуру или «министерство госбезопасности ДНР» не вызывали?
— Нет, но определенное напряжение в нашем учреждении, как и в других коллективах, ощущалось: мнения сотрудников по поводу происходящего разделились. «Руководство ДНР», впрочем, не оставило нас без внимания. Как-то явилась ко мне неприятная женщина с пистолетом за поясом, представившаяся «министром здравоохранениия ДНР», и пообещала со мной «разобраться». За то, что я даю пациентам списки — для самостоятельного приобретения всего необходимого для лечения. Я ей объяснил, что эта мера — вынужденная. Нехватка определенных медикаментов и материалов для сложных операций была всегда. Но с началом войны централизованное снабжение лечебных учреждений на «лихорадящих» территориях Донбасса и вовсе прекратилось, и это легко проверить. В конце концов новые «власти» вняли моим доводам и… даже извинились. Снабжают больницу сейчас лучше, чем в мирные времена!
По словам Александра Владимировича, врачи, оставшиеся работать в Донецке, одинаково качественно оперируют бойцов с обеих сторон — вне зависимости от своих убеждений.
— То есть разговоры о том, что врачи, сочувствующие сепаратистам, калечат наших пленных бойцов, а врачи, ратующие за Украину, вредят пациентам-боевикам, — чушь?
— Абсолютная! Сергей Зозуля после освобождения из плена попал ко мне на операционный стол уже после того, как над его многооскольчатым переломом плеча потрудились мои донецкие коллеги («ФАКТЫ» писали об этом бойце 57-й механизированной бригады из Херсона, плененном 21 января, когда «киборги» вынуждены были оставить Донецкий аэропорт. — Авт.). Благодаря оказанной в Донецке помощи мне уже немного легче было сохранить ему руку. Здесь, в Киеве, мы сложили ему кости, соединили нервы, сшили сосуды, я сформировал на руке бойца бицепс, пересадив лоскут с широчайшей мышцы спины. Выписали Сергея, установив на руку стержневой аппарат остеосинтеза. Чтобы поврежденная конечность могла сгибаться-разгибаться, ему придется перенести еще ряд операций.
— А когда в донецкую больницу попадали наши бойцы, сепаратисты, лечившиеся там, их не обижали?
— Я, по крайней мере до своего отъезда, такого не замечал. В палате все вели себя смирно. Ведь выжить и, по возможности, восстановить здоровье хотят все. Но вот нас, донецких врачей, украинские воины опасались. Видимо, российская пропаганда многих убедила в том, что в Донбассе все поголовно ненавистники всего украинского и, в частности, людей с «недонецкой» пропиской. Помню, поступил к нам где-то в начале июня молоденький боец с серьезным огнестрельным ранением кисти. Увидел меня и взмолился: «Лікарю, тільки не вбивайте мене! І мамці не кажіть! В неї хворе серце».
Я понял: хлопец уверен, что в больнице «русского» Донецка его «на органы порежут» только за то, что он из Винницы и говорит на родном ему украинском языке.
— Как быстро вы его переубедили?
— За пару минут. Дал телефон и велел: «Звони мамке, успокой ее: скажи, что жив, мол, чуток зацепило, но врачи все исправят. И командиру позвони: скажи, чтобы тебя забрали отсюда, как только мы тебя подлатаем». Мальчишка успокоился. Понял, что никто его тут не зарежет, позвонил маме, а потом попросил у нас покушать: «Я їсти хочу. Ви мені дасте?» — на глаза собеседника наворачиваются слезы. — Мои жена и дочка принесли хлопцу домашнего борща. В тот же вечер, «залатав» рану, мы отправили его «к своим» — вывели на улицу и убедились, что парня подобрали машиной волонтеры (в то время это было еще возможно). Мои коллеги, кстати, приодели его — вся одежда парнишки сгорела во время боя…
А вот ведь и не похвалишь теперь никого из оставшихся в Донецке коллег! Чтобы ими силовые структуры так называемой «республики» не заинтересовались, — вздыхает доктор. — Скажут еще, как мне однажды: «Так ты фашистов лечил?» Я ответил, что лечил людей. Нет такого понятия в медицине «наши — не наши», все пациенты для врача равны. Увы, спасти удается не всех. Или спасти им конечности. Потому что не всегда бойца своевременно доставляют к специалисту. Да и первую помощь раненому, случается, не оказывают квалифицированно.
— С чем-то новым приходится сталкиваться в своей практике — с тем, чего в мирной жизни не наблюдали?
— По огромным площадям пораженных тканей, с которыми поступают многие раненые, я понимаю, какой невиданно страшной силы оружие используют в этой войне. Часто сюда привозят ребят с уже ампутированными конечностями.
— По Донецку скучаете?
— Конечно. По тому, довоенному. Многонациональному и вполне украинскому городу. Я и сейчас еще не до конца верю в случившееся. Часто спрашиваю себя: «Со мной ли это происходит?» Не понимаю, как некоторые люди, сделавшие карьеру в Украине и прожившие в этой стране всю свою сознательную жизнь, вдруг почувствовали себя «новороссами». Забыв, что они являются гражданами государства Украина и просто обязаны его уважать. А еще лучше — любить. Как Родину.
Фото автора
21690Читайте нас у Facebook
