Илья Новиков: "Ехал в СИЗО к голодающей Савченко и боялся, что уже не застану ее"
Когда я услышала в телевизионных новостях, как Илья Новиков комментирует дело Надежды Савченко на украинском, несказанно удивилась. Настолько явно показывать свою симпатию к стране, которую вот уже почти два года Россия называет врагом, в первую очередь опасно для самого Ильи. Любители популярной интеллектуальной игры «Что? Где? Когда?» хорошо знают Новикова. Дважды после игр ему вручали «Хрустальную сову», а в 2014 году Илья стал лучшим знатоком года, получил «Бриллиантовую сову». И если раньше мы любили его за глубокие знания и острый ум, то теперь московский юрист заставил себя уважать за свою позицию по отношению к украинской пленнице, которая стала заложницей политических игр российского президента.
После пресс-конференции по поводу дела двух украинцев, якобы воевавших в Чечне, Илья взял себе кофе и булочку и сел напротив меня: «Я готов отвечать на все ваши вопросы». Отвлекся только на телефонный звонок от Надиной сестры Веры. Кстати, записана она в телефоне адвоката тоже по-украински.
— Илья, слушая ваши резкие и жесткие слова о пытках украинцев российскими силовиками, о сфабрикованных делах, о несправедливости и предвзятости судей, становится за вас страшно… Вы сами не боитесь?
— Нет. Все люди смертны. Чего еще бояться?
— Но не в 33 года.
— Давайте без пафоса. Не боюсь и все. Если бы мы боялись, делом занимались бы другие люди.
— У меня есть ощущение, что для вас защита Нади, а теперь ребят — личное дело.
— Так и есть. В России не так много адвокатов, которые готовы браться за подобные дела. А среди тех, кто готов, немногие знают украинский. Интервью можно давать на любом языке. Но документы нужно читать на том, на котором они написаны. Иначе каждую написанную по-украински бумагу мы с коллегами должны были бы отдавать в перевод. Это сильно осложняло бы жизнь. А я же наполовину украинец: моя мама украинка. Читаю и понимаю документы. Кроме того, мне важно не просто наблюдать за происходящим со стороны или вяло протестовать, а реально помогать. За то время, пока мы защищаем Савченко, нам уже удалось сделать несколько вещей (о них еще не время говорить), которые принесут заметную пользу в будущем. Даже если сразу нет голливудского результата — пришел адвокат, взмахнул волшебной палочкой и всех отпустили, — мы движемся вперед. Так сошлись звезды, что я имею возможность работать по этому делу и вносить свой вклад.
— Берясь за дело Савченко, вы понимали, что оно станет настолько громким, таким резонансным?
— Мы с коллегами — Марком Фейгиным и Николаем Полозовым — еще до плена Надежды обсуждали, что можно взяться за какое-то подобное дело. Фейгин и Полозов — политические адвокаты. Много лет я занимался экономическими делами, а в последнее время, что называется, для души, защищаю людей, которые мне симпатичны. Или несимпатичны, но дело представляет профессиональный интерес. Адвокатов часто спрашивают: «Как вы можете защищать мерзавца?» Это сложный вопрос, но кто-то же должен это делать. У меня есть тотемное животное — скунс. В московском зоопарке можно взять на содержание зверушку. Платить за корм. Чаще всего берут всяких симпатичных и пушистых. Банки опекают слонов, их дорого кормить, зато престижно. А я взял скунса. Это такой посыл, что даже если клиент несимпатичный, найдется адвокат, который будет о нем заботиться. Необязательно восторгаться своим подзащитным, чтобы видеть интерес в его деле и качественно его защищать. Но в деле Савченко все совпало. Я абсолютно симпатизирую Наде. У нас с ней установились доверительные человеческие отношения.
Так вот, когда мы с коллегами обсуждали возможность взяться за резонансное дело, пришла новость: мол, где-то в Воронеже есть какая-то Савченко, а Министерство иностранных дел Украины ищет российских адвокатов. Пазл совпал. Мы поехали в Воронеж. Савченко приняла нас в качестве защитников, и мы начали работать.
*Илья Новиков: «Как-то в разговоре Надя сообщила: „Ты знаешь, я в ПАСЕ — член комитета по беженцам“. И все четко разложила, как следует поступать»
— Друзья, родственники, знакомые говорили вам: «Куда лезешь? Зачем тебе это надо?» Кто-то прекратил с вами общаться из-за этого дела?
— Нет. Мне повезло с друзьями.
— А как отдыхаете? Ездили ли в отпуск в этом году?
— Мой отпуск занимает три-четыре дня. Этого хватает. Научился спать в самолетах. Кстати, очень полезная привычка. У меня нет острой необходимости на месяц уезжать и лежать на пляже.
— Отключив при этом телефон…
— Это даже не обсуждается. Телефон всегда включен.
— Вы получаете плату за защиту украинцев?
— За Карпюка пока никто не платит, это называется pro bono, благотворительная защита. За Савченко мы получаем символические деньги. Если бы мне пришлось работать по делу такого же объема, исходя из денежных интересов, я бы мог взять раз в пять-десять больше. Но дело Савченко — скорее, миссия. И бесплатно работал бы, если бы пришлось.
— Вы уверены в том, что ваши подзащитные не делали того, в чем их обвиняют российские следователи?
— Да, абсолютно. Обвинения полностью фальшивые. Но надо отделять их от того, что у каждого было в жизни в другие периоды. Надю прямо спрашивали: «Вы убивали людей?» Она честно ответила: «Да». Тут же российская пресса заломила руки: «Ужас, ужас, ужас!» А что скрывать моей подзащитной? Она военный человек.
— Как вы это воспринимаете?
— Нормально. Так было с незапамятных времен и, видимо, долго еще будет. Во всяком случае, до тех пор, пока в мире идут войны. Стоимость жизни сейчас — копейка. Многое мы воспринимаем искалечено. Такое время.
— Чем удивляет Надежда?
— Мы с ней часто говорим о разных отвлеченных вещах, потому что она своим делом не очень занимается. Понимаем: оно фальшивое. Во время встреч в СИЗО, как правило, просим вспомнить Надю какие-то детали. А читать, анализировать — это она предоставляет нам. Так что большую часть времени общаемся, чтобы поддержать ее, отвлечь. Когда в ходе разговоров оказалось, что у Нади наивные представления об экономике, а она к тому времени стала народным депутатом, сама сказала: «Значит, надо развиваться». Поэтому я таскал ей книги по экономической теории. И вот в какой-то момент мы начали обсуждать тему беженцев в Европе. Савченко четко разложила, как следует поступать. Я ей сказал: «Надежда, европейцы без нас разберутся». «Ты знаешь, — ответила она, — я в ПАСЕ — член комитета по беженцам». Надо же, мы об этом забыли, а она помнит. Надя реально считает — в тюрьме или не в тюрьме, — что у нее есть обязанности. Но ее суждение по поводу беженцев вряд ли будет приятно европейцам. Надежда по своим убеждениям скорее правый политик. Считает, что молодые мужчины не должны претендовать на статус беженца, а оставаться у себя в стране и воевать с теми, кто их оттуда пытается выгнать. Как она найдет общий язык со своими европейскими коллегами, когда выйдет на свободу, не представляю. Но это будет интересный персонаж в политике. Неожиданный.
— Когда Савченко объявила голодовку, вы опасались, что это может привести к ее гибели?
— С самого начала. Было два тяжелых периода. На третьей-четвертой неделе и в самом конце. Третья неделя — это когда организм перестраивается и начинает по-другому работать. Я просто видел, как ей физически плохо. Надя потеряла почти тридцать килограммов, на ней болталась одежда, она шаталась. Я каждый раз ехал в СИЗО и не знал, застану ее или нет. Надя могла в любой момент оказаться в реанимации. Но пронесло. Пока.
— Что просит принести Надежда?
— Ее интересуют новости, информация, а не материальные вещи. Ей необходима связь с миром. Для нее это важнее, чем все остальное. Хотя, если бы попросила ведро икры, принесли бы.
— Откуда вы знаете украинский язык?
— Я его учил лет десять назад. Просто читал книги. Произношению и ударениям меня учила Савченко. На любом языке нужно разговориться. Вот я и разговорился в российских СИЗО. Мне нравится ваш язык. Еще я знаю польский, его тоже учил по книгам.
— Вы успеваете вести еще какие-то дела в судах?
— Когда начался суд над Савченко, все свои дела я передал коллегам. Процесс перенесли в Донецк Ростовской области, и теперь в Москве я провожу две ночи в неделю. Это в лучшем случае, когда не летаю в Киев. А теперь еще стал летать и в Грозный… У меня недавно закончился ремонт в квартире. Пора переехать, но некогда это сделать.
— Как вы думаете, возможно когда-нибудь примирение между нашими народами?
— Вспомните: французы и немцы воевали в двадцатом веке. Они положили столько людей с обеих сторон. А сейчас отлично живут. Не то чтобы любят друг друга, но общий язык находят. В историческом масштабе, конечно, мы примиримся. Но что будет в ближайшие годы — не знаю.
— Можете дать прогноз о судьбе России?
— Думаю, все будет плохо. С каждым месяцем становится только хуже, это видно невооруженным глазом.
— Но и у нас изменений к лучшему не видно…
— Здесь нет такого чувства безнадеги, как в России. В Украине не стыдно быть идеалистом. В России если человек говорит: «Вы что, не видите несправедливость?», над ним в лучшем случае посмеются. А в Украине благодаря тому, что произошло на Майдане, не так. Может, сейчас здесь жить плохо, но не возникает ощущения, будто нет выхода. А Россия катится в пропасть. И мы еще погоняем, кричим: «Э-ге-ге, уступи дорогу!» Это, конечно, жутко.
— Киев вам нравится?
— Я и раньше любил здесь бывать. И сейчас атмосфера очень нравится. В городе ощущается моральное напряжение в хорошем смысле. При Януковиче был застой. Теперь же что-то куда-то движется. И людям небезразлично все, что происходит. В России, особенно в глубинке, настроение другое: едите меня мухи с комарами. У вас такого нет.
*"В Украине не стыдно быть идеалистом, — говорит Илья Новиков. — Может, сейчас здесь жить плохо, но нет чувства безнадеги. А Россия катится в пропасть. И мы еще погоняем, кричим: «Э-ге-ге, уступи дорогу!»
— Вас удивляет то, что украинцы добровольно пошли защищать свою страну?
— Хорошо это понимаю. На меня пришлось бы сильно надавить, чтобы я лично взял автомат и отправился на фронт. Одна ситуация — человек из Горловки, у которого «хрущевка», а в ней телевизор постоянно промывает мозги. Другая — мотивация у бизнесмена из-под Киева, дело которого загибается из-за наездов ментов. У меня свой фронт. Я точно знаю, что с автоматом бегал бы гораздо хуже многих других. А то, чем занимаюсь сейчас, делаю лучше, чем почти любой другой на моем месте. И это мой вклад в общую ситуацию.
— В «Фейсбуке» вы иногда пишете: «Когда-нибудь расскажу, как мы получили ту или иную подпись Надежды, как выносили документы»…
— Ставить в СИЗО подписи на документах, которые не имеют отношения к защите, незаконно. Если я сейчас скажу, что дал на подпись что-то подобное, это будет поводом для разбирательств дисциплинарной комиссии моей адвокатской палаты. Поэтому догадайтесь сами, как документы оказываются в Киеве… Нам помогают люди, которым совершенно не важно, чтобы об их действиях знали.
— В Москве и России много людей, которые понимают, что на самом деле происходит между нашими странами?
— Очень много. Как только морок спадет, вы их увидите и удивитесь: где они раньше были? Я уверен: холодильник выиграет у телевизора. Да, мы сейчас в меньшинстве. Но ничего. Дураки всегда были в большинстве и еще долго будут.
8306Читайте нас у Facebook
