Сергей Гарнага: "Приговаривая "Какой здоровый "укроп"!", боевик несколько раз ударил нашего раненого ножом в живот"
Для украинских военных Сергея Гарнаги, Вадима Кирпиченко, Александра Макухи и Сергея Дмитрука суббота 20 февраля стала одним из счастливейших дней в их жизни. На блокпосту возле Марьинки ребят обменяли на шестерых пленных сторонников «ДНР». Обмен состоялся после долгих, сложных переговоров.
*Сергей Гарнага: «Мы до последнего боялись радоваться — а вдруг обмен сорвется?» (на фото: Сергей (слева) и спасенные вместе с ним Александр Макуха и Сергей Дмитрук) (фото из «Фейсбука»)
С одним из освобожденных — Сергеем Гарнагой — корреспондент «ФАКТОВ» встретился в киевской больнице. А когда материал готовился к печати, Сергей сообщил еще одну приятную новость: на прошлой неделе он расписался со своей бывшей женой Людой, с которой в последние годы они были в разводе. Совет им да любовь!
Сергею Гарнаге — 45 лет. В молодости служил в ракетных войсках. Работал на деревообрабатывающем комбинате. Имеет троих детей и троих внуков.
*Оказавшись дома, Сергей решил вновь сочетаться браком с бывшей женой Людмилой (фото из семейного альбома)
— Когда началась АТО, призвали моего младшего брата, — рассказывает Сергей Гарнага. — Я решил тоже отправиться в армию. Сам пошел в военкомат, выпросил повестку. В марте 2015 года поехал в учебку связи в Полтаву. На гражданке работал связистом.
После подготовки меня направили в 28-ю пехотную бригаду, сразу на передовую. Стояли мы в поселке Славное под Донецком. Напротив Еленовка — это уже территория «ДНР». Нас регулярно обстреливали, в основном из минометов. В то время было перемирие, серьезных боев не велось. Но диверсионно-разведывательные группы противника регулярно совершали вылазки. Боевики тихонько подползали, ставили растяжки, делали другие пакости. Близко подходили снайперы, однако нам везло — потерь личного состава за время моего пребывания не было.
В мае деревья и кусты зазеленели, многие участки местности перед нашими окопами перестали просматриваться. Боевики активизировались. Утром 31 мая, на Троицу, мы решили укрепить новый блиндаж. На «Урале» я и еще пятеро сослуживцев поехали в сторону Новой Михайловки. Стояла неимоверная жара. Нам передалось предпраздничное настроение местных жителей. Мы расслабились. Думали, «дээнэровцам», которые говорят, что они верующие, будет не до войны. И практически без оружия (взяли только два автомата), одетые не по форме — в майках, шортах и шлепанцах, — поехали за стройматериалами.
Тем временем боевики тихонечко пробрались по посадкам к нам в тыл и устроили засаду. Местных пропускали, а по нашей машине стали стрелять. Автоматчик Роман Копаци, стоявший на кузове, попытался отстреливаться. Его ранило, и он упал. Машина съехала на обочину и остановилась. Я попытался стащить раненого на землю. Но бревна в момент резкого торможения придавили его. Все было в крови. Я подумал, что Роман мертв. Дверь со стороны водителя открылась, но он не вышел — скорее всего, погиб.
Из кабины выпрыгнули командиры роты и взвода. Прозвучала команда прятаться. Я бросился убегать по полю. В этот момент словно огнем обожгло ногу. Пуля со смещенным центром тяжести разворотила мышцы. Бежать уже не мог. Оборачиваюсь — и вижу, как добивают моих товарищей. Подумал: вот и все… Меня оглушили прикладом и закинули на машину. Пришел в себя от тряски на кочках. На мне сверху сидел ополченец. Рядом лежавший Рома пошевелился. Один из боевиков взял нож и ударил его раз семь-восемь в живот, приговаривая: «Какой здоровый „укроп“!» Роман был очень крупный. Боевики боялись, что он попытается подняться и сбросит их.
Нас везли в плен на нашей же машине. На выезде из села проехали украинский пост. Ребята не могли слышать бой — оружие у сепаратистов было с глушителями. Но когда увидели, что машина поехала в противоположную сторону, поняли: что-то произошло. Однако отбить нас не попытались — некому было отдать приказ! Оба командира находились в нашей машине… Из шестерых нас двоих взяли в плен, троих застрелили. Одному удалось сбежать. Позже мы узнали, что за время праздников около 80 диверсионно-разведывательных групп противника пробрались на нашу территорию и наделали много беды.
Все происходило как в кошмарном сне. В голове лишь одна мысль: что с нами будет? В Донецке нас сгрузили с машины. Майор российской армии обколол обезболивающим и сделал перевязку. Сказал: «Запомните, вы остались живы благодаря мне. Вы нужны нам живыми». Они рассчитывали внедрить практику обмена пленными на уровне полевых командиров. Однако украинская сторона не пошла на это. Как можно отпускать без суда и следствия сепаратистов и бандитов?
Подогнали другую машину. Я погрузил Рому. Нас привезли в областную травматологию и около сорока минут держали в приемном отделении. Рома просил воды, внутри у него все горело. Его мучили множественные раны живота. Товарища отправили в реанимацию. Сначала к нам отнеслись с сочувствием. Но когда сопровождавший сказал, что мы «укропы», отношение поменялось. Стали обзывать скотами, спрашивать, зачем пришли на их землю. Одна женщина подвела ребенка, и он спросил: «Укроп, ты почему моего папу убил?» Но врачи, спасибо им, меня прооперировали, обработали раны, дали позвонить жене… Позже я узнал, что всех поступивших в первый же день избивают. Исключение — раненые и те, кто был в плену у казаков. Казаков сами «дээнэровцы» недолюбливают. Особо жестоко избивали контрактников с Западной Украины. Извините, всю правду о плене рассказать я не могу…
Мне повезло, что нас взяли практически безоружными. На руку сыграло и то, что я весь в наколках: в шальные 90-е отсидел срок за мелкую кражу. Я уверял, что не идейный, в армию идти не хотел, но не смог отмазаться. Утверждал, что бывшим зэкам оружие в руки не дают, а используют только на работах. Они проверили эту информацию. «Дээнэровские» контрразведчики принесли даже распечатку из базы МВД с моими отпечатками пальцев и фотографиями!
С охранниками я быстро нашел общий язык. «Востоковцы» в большинстве своем бывшие зэки. Угощали сигаретами, могли на планшете включить видео посмотреть. Условия были, как у обычных больных, только нас никто не проведывал и на улицу не выпускали. Поразило меня то, что там нет красиво одетых, веселых женщин. По улицам девушки ходят только в военной форме.
Рому в июне прямо из больницы вернули его маме. Он находился в коме, они не хотели мороки с таким. Меня после месяца госпиталя перевели в «избушку» — здание их «министерства госбезопасности», бывшего СБУ. На нашей территории пленные сепаратисты сидят по законам Украины: в камере телевизор, положены передачи, звонки, врачи. Могут пригласить прокурора, написать жалобу. У нас же в плену условия были, мягко говоря, спартанские. Поселили в помещении архива — большой комнате со стеллажами. На этих стеллажах мы и спали. Они хоть и широкие, но расстояние между полками 45 сантиметров. Дали матрас, подушку. Там нас собралось около сорока человек.
Подъем был в половине шестого. Убирали территорию. Потом нам сообщали, кто на какие работы идет. В туалет водили строем, три раза в сутки. Мы старались заработать на бутылку воды, чтобы можно было ею пользоваться, если приспичит в неурочное время. Воду тоже набирали в пятилитровые бутыли. Иногда после работы нам разрешали принять душ. Даже самая тяжелая работа была своего рода отдушиной. Хотя в случае отказа могли наказать — забрать радио, книги, нарды, сигареты или перевести в камеру без окон. С работы приходили — сразу спать, чтобы выспаться. Выходных у нас не было.
На работу нас мог выписать любой человек, как военный, так и гражданский. Благодаря этому один наш пленный успешно совершил побег. Он десантник-контрактник из известного 3-го Кировоградского полка, который славится хорошей подготовкой кадров.
Основным развлечением пленных в свободное время было радио. «Дээнэровские» каналы искажали суть происходящего, но все же мы были в курсе последних новостей. Иногда от скуки могли поругаться.
Там была неплохая женщина-медик. Всегда оказывала нам помощь. Заболел зуб или что-то другое — организовывала поездку в больницу, таблетки. В декабре вызывала мне врача, который достал из ноги пулю. Лекарства доставляли волонтеры. Миссия «Черный тюльпан» привозила одежду, масляные радиаторы, еду. Но нам от этих передач оставалось немного. Мы разгружали, нас фотографировали на фоне ящиков, а потом налетала толпа ополченцев и все разбирала.
На работах мы много общались с местными жителями. Сепаратисты пытаются взрастить новое поколение с чувством ненависти к Украине. Радиопередачи направлены на очернение «Укропии». Масла в огонь подливают стычки в Верховной Раде. Сепаратисты из этого делают информационные бомбы, все больше отдаляющие простых людей.
Кормили нас в столовой дважды в день, еды хватало. Сложнее было с информационным голодом. Книги все перечитали. Многие ребята начали учить иностранные языки. Женевские конвенции «ДНР» не выполняет. К пленным здесь относятся как к рабам. Конвойный мог сутки не выпускать нас в туалет. Либо ночью разбудить и заставить чистить плац от снега. Однажды лейтенант построил нас всех и стал угрожать пистолетом: «Мои родственники сейчас стоят на блокпосту в Марьинке. Если сюда не доедут — я вас всех завалю. Молитесь, чтобы „укропы“ их пропустили!..» И мы несколько часов молились…
Знаю, что «дээнэровцы» без проблем ездят на украинскую территорию к родственникам. Даже в Киев. Переоделся — и он обычный украинец. А у меня дома защиты от них никакой…
Самое сложное, что люди отбывают плен, не зная своего срока. Уголовник в тюрьме и то его знает. Хорошо, что хоть изредка разрешали звонить родным. Но сейчас у них появился свой оператор «Феникс». С него можно звонить только абонентам на территории «ДНР» или в Россию. Оставшимся ребятам будет сложно.
Механизм отбора кандидатов на обмен отсутствует. Подозреваем, что некоторые родственники платят за освобождение. Почему в этот раз выбрали именно нас, не знаем. Моя жена не платила. У нее нет денег. На взаимодействие в освобождении пленных иногда идут родители с обеих сторон. Конечно, находятся дельцы, которые занимают эту нишу в бизнесе.
Обидно, когда не попадали в обмен больные, раненые и контуженые. Нуждающиеся в лечении или те, у кого сложные семейные обстоятельства. У пленного Петра Ерошевича (о нем тоже писали «ФАКТЫ» в рубрике «Помогите найти!» на странице «Полевая почта». — Ред.) торчат осколки из шеи. Мы его прозвали Ежиком. Машинкой постричь невозможно. Парень плохо видит и слышит, донимают головные боли…
На обмене мы видели, каких откормленных и отдохнувших в камерах «дээнэровцев» отдавали украинцы. С вещами, в чистой одежде. Контраст между ними и нами весьма ощутим. Однако после предыдущих обменов их привозили в «избушку» и несколько дней держали в соседнем с нами помещении, допрашивали. Это длится дня три, а то и неделю. Если подозрительный — могут посадить в яму-гауптвахту.
О предстоящем обмене мы узнали по радио. Женщину в столовой попросили посмотреть фамилии в Интернете. Увидев свои — боялись даже радоваться. Вдруг что-то сорвется в последний момент. Уже столько этих обменов при нас было… Но в душе, конечно, все ликовало. Хотя по радио новости были разные, все еще могло измениться. Утром, как обычно, нас повезли на работы, а часов в девять забрали. Только тогда поняли, что обмен таки состоится. Привезли в нашу комнату, дали собрать вещи, привести себя в порядок. Только вывели, как налетели российские журналисты. Потом лидер «Новороссии» Олег Царев предупредил нас, чтобы второй раз к ним не попадали. Дескать, в плен брать не будут, сразу расстреляют.
Нас посадили в микроавтобус, и колонна двинулась к месту обмена. По прибытии туда мы еще с полчаса ждали. Даже в этот момент мелькала мысль: а вдруг все сорвется?
Потом нас привезли в штаб АТО. Первым делом, конечно, офицеры СБУ опросили. Там же мы и переночевали. А оттуда на Киев. Два дня обследования в больнице — и по домам. Очень порадовала встреча с родственниками, которые ожидали нас в столице. Меня встречать приехали еще и наши белоцерковские волонтеры, и мой боевой товарищ. Волонтеры очень поддерживали, помогали нашим семьям, пока мы были в плену. Спасибо им.
9224Читайте нас у Facebook
