Продюсер Елена Канишевская: "Герои нашего фильма думали, что уходят из дома на три дня, а вернулись через 30 лет"
Новая работа известного украинского продюсера Елены Канишевской «Лазурная пыль» выйдет на канале «Украина» 26 апреля — в день 30-летия Чернобыльской катастрофы. Елена стояла у истоков множества нашумевших документальных проектов: «Код нации», «Планета обезьян. Куда исчезают умные дети», «Обыкновенные зомби. Как работает ложь», «Украина. В поисках себя». Команда Елены Канишевской готовила проект, посвященный Чернобыльской катастрофе ровно восемь месяцев. Ее герои — жители Припяти, люди, чью судьбу изменила страшная авария. Режиссер фильма — Илларион Павлюк — признался, что самым сложным в картине был откровенный разговор с теми, кто на протяжении тридцати лет ни на день не забывает о случившемся…
— Елена, почему такое название — «Лазурная пыль»?
— Основной элемент, которым заражена зона отчуждения и создает там гамма-фон, цезий. А цезий в переводе с латыни — лазурный, небесно-голубой. Это такой образ. Дело в том, что радиоактивные вещества, которые были выброшены в воздух из реактора, можно было поместить в обычное ведро. Полведра этих веществ осело там же, вокруг Чернобыльской атомной станции, а остальное разнеслось по всему миру. Это и есть то количество радиоактивных отходов, которыми была заражена вся зона отчуждения. Такое сравнение помогает понять, как ничтожно мало нужно «лазурной пыли», чтобы наделать столько беды.
*В зону отчуждения Елена Канишевская ездила несколько раз
— Сколько длились съемки вашего документального фильма?
— В августе прошлого года мы начали активно готовиться к проекту. Съемочный период начался в сентябре. Четыре раза мы с командой ездили в зону отчуждения, в Припять. И один раз целенаправленно на Чернобыльскую атомную электростанцию. Впервые я попала в Припять летом. Наверное, в это время года Припять — самое ужасное зрелище.
— Почему?
— Она выглядит как лес, в котором стоят дома. Летом становится очевидно, что город мертвый. Ты понимаешь, как мало надо времени, чтобы следы человека были полностью стерты с лица земли. Бросаются в глаза куски бетона и арматуры. В Припяти до сих пор можно увидеть много предметов, которые встречались только в советское время. Возле домов детские площадки с железными горками-ракетами, выкрашенными во все цвета радуги. Повсюду висят надписи «Миру — мир», и возникает ощущение, что ты попадаешь в прошлое, неразрывно связанное с твоим детством. Такая параллельная реальность, в которой совершенно нет людей.
— Проверяли уровень радиационного фона во время поездок?
— Конечно, мы все время ходили с дозиметрами, которые измеряют как минимум два диапазона. Контролировали гамма-излучение и бета-активность. Жить в зоне отчуждения нельзя, но находиться там какое-то время можно. Мест, которые сильно загрязнены радиоактивной пылью, в Припяти очень мало. Как правило, о них все знают. Некоторые даже служат туристическими объектами. Как, например, ковш экскаватора, который использовали в ликвидации аварии на ЧАЭС. Проводники аккуратно подводят к нему туристов, держа перед собой дозиметр в вытянутой руке. Фон там зашкаливает. В подвале медсанчасти в Припяти находятся формы пожарных, участвовавших в ликвидации. Сейчас он засыпан песком, но фон и бета-активность там высочайшие. Если пойти туда без средств защиты, то будет огромная вероятность получить массу проблем в виде радиоактивной пыли в легких, глазах. Мы знали это заранее.
*Так выглядит сейчас центральная площадь Припяти (фото Игоря Емельяненко, «ФАКТЫ»)
— Вы спускались в этот подвал?!
— Да, участники съемочной группы проводили там съемки, но полностью подготовились к такой опасной работе. У них была специальная одежда, разработанная для защиты от радиоактивных элементов. Это костюм, похожий на малярный, но сделанный из очень плотной ткани, не позволяющей проникать даже мельчайшей пыли. Поверх капюшона на голову надевается специальная маска с двойными фильтрами. Обязательны перчатки и бахилы. Готовя проект, мы поняли, что не сможем обойтись без съемок в этом подвале. Он позволяет показать зрителю, насколько жуткими были последствия аварии на ЧАЭС. Когда ты спускаешься туда через 30 лет, а приборы зашкаливают, то думаешь только об одном: что случилось с пожарными, одежда которых хранится в подвале.
*Во время работы в Припяти члены съемочной группы были одеты в специальные костюмы, защищающие от радиации
— Несмотря на это, в Припяти много туристов?
— Почти каждый раз, приезжая туда, мы видели группы. Правда, зимой пару раз город был абсолютно пустым. Для туристов, приезжающих легально, там уже есть безопасные маршруты. Никто не пускает их ходить по зарослям и отдаленным местам. Припять постепенно разрушается. Скоро, думаю, там ничего уже нельзя будет увидеть. Хотя мне кажется, этот город должен стать мемориалом, и туда будут ездить люди. От увиденного там они будут испытывать ужас и задумываться над своей жизнью.
*Ковш от экскаватора, который применялся в ликвидации аварии на ЧАЭС, в настоящее время стал туристическим экспонатом
— Видели там животных?
— Нам встречались лоси, гулявшие по Припяти. Этих красивых животных видели и на подъезде к Чернобылю. Один лось чуть не попал к нам под колеса, мы вовремя его объехали. В зоне запрещено находиться с любым огнестрельным оружием, поэтому животных никто не отстреливает. Видели лошадей Пржевальского, оленей, следы кабанов. Общались с биологами — француженкой и британцем, которые изучали там подводный мир. С точки зрения популяции этим представителям фауны настолько хорошо без человека, что в зоне отчуждения наблюдается многообразие видов животных и птиц, которые редко встречаются в других уголках Украины.
— Герои вашей картины — два бывших жителя Припяти.
— Мы долго их искали. Один из них сейчас работает профессиональным гидом по Припяти. А наша героиня — жительница города, которая должна была подвергнуться процедуре принудительного аборта, потому что во время аварии была беременна. Это две очень сильные трагические житейские истории. Мы ездили с героями к ним домой, в Припять. Конечно, было тяжело наблюдать эмоции, возникшие у этих людей при виде родного города. Они рассказывали, как все случилось. Думали, что уходят на три дня, поэтому животных не забирали, насыпали им корма на несколько суток. Взяли с собой лишь сумки, в которых была смена белья и зубная щетка, а вернулись домой через 30 лет. Наши герои рассказали, как их расселяли в отдаленных районах Киева: на Троещине, Харьковском массиве. Селили компактно, чтобы меньше распространялась информация. И каждую неделю в этих многоквартирных домах с переселенцами из Чернобыльской зоны были похороны…
— Встречались ли вы с самоселами в зоне?
— Да. Мы ездили в некоторые отдаленные села. Людей там осталось очень мало. Самоселы живут в тех местах, где чисто и нет радиации. Это старики в Богом забытых деревнях. Никто ими не занимается, живут они там нелегально. Сразу после аварии всех жителей насильно вывезли, но через какое-то время некоторые вернулись. Их истории очень грустные — об одиночестве и угасании.
— Одна из ваших командировок была и на Чернобыльскую атомную станцию. Что сейчас она собой представляет?
— Там работают люди, которые выводят станцию из эксплуатации. И будут выводить еще 70 лет. Весь процесс прекращения работы ЧАЭС занимает 100 лет. Работники приезжают из Славутича, никто не ночует на станции. И вечером она пустеет. Четвертый реактор ЧАЭС находится под саркофагом. Это место, где высочайший уровень радиации, смертельную дозу можно получить за три минуты. Настоящая могила. Сейчас там строится огромный «термос», который надвинут на бетонный саркофаг реактора, чтобы он не продолжал разрушаться.
— Что говорят люди, которые сейчас работают на станции? Они не боятся радиации?
— У меня сложилось впечатление, что у тех, кто работает на ЧАЭС, происходит некая профессиональная деформация. Знаете, когда люди разбираются, что такое радиация, они начинают так или иначе оценивать все с точки зрения возможности получить смертельную дозу. Понятно, что места, где ведутся работы, относительно безопасны, хотя никто не может дать однозначный прогноз, какие последствия на организм человека может иметь проникающая радиация. Это напоминает лотерею. Есть люди, которые подверглись смертельной дозе облучения и выжили.
— И что же заставляет их продолжать играть в эту лотерею?
— Мне кажется, это просто привычка. Внутри станция ничем не отличается от любого другого чистого помещения. Ты ничего не видишь и не чувствуешь. У каждого человека дозиметр, и все сотрудники говорят, что показания соответствуют нормам. Приводят данные о том, сколько тысяч часов надо простоять, чтобы получить лучевую болезнь. Поэтому им не страшно. К тому же у всех нормальные условия работы и хорошее материальное обеспечение.
— Какой момент съемок был для вас самым сложным?
— Наверное, откровенный разговор с нашими героями. Когда человек рассказывает тебе самую большую трагедию своей жизни и при этом разговор причиняет ему невероятную боль.
2743Читайте нас у Facebook
