Актер и режиссер михаил козаков: «андрей миронов очень хотел играть хоботова в «покровских воротах», но я ему сказал: «ты слишком знаменит для жителя коммунальной квартиры»
Вот уже два года известный актер и режиссер Михаил Козаков ждет показа по российскому телевидению своего сериала «Очарование зла», снятого по реальным историческим событиям, повествующим о карательной работе Объединенного государственного политического управления (ОГПУ) в тридцатые годы. Дела давно минувших дней, но… Оказывается, технология шпионажа с тех пор нисколько не изменилась, и раскрывать ее секреты российские власти не позволят.
«Награды, чины и звания Фаина Раневская называла «похоронными принадлежностями». И была права»
- Михаил Михайлович, как случилось, что вы взялись за постановку сценария «Очарование зла», который давно был написан Александром Бородянским и режиссером Николаем Досталем?
- Мне позвонил продюсер Владимир Досталь с предложением прочитать сценарий, который изначально, как я понимаю, был написан для его брата Коли. Внимательно прочитав сценарий, я почувствовал там свою тему — взаимоотношение части эмиграции тридцатых годов с СССР. Это многофигурная история, написанная по документам, где один из главных персонажей — Марина Цветаева. Как известно, ее мужем был Эфрон — в прошлом белогвардейский офицер, воевавший в первую мировую вместе со своим другом Константином Радзевичем (в сценарии он назван Болевичем). Наступила революция, и Цветаева с Эфроном эмигрировали. До Парижа они были в Чехословакии. Там у Марины Ивановны случился реальный — не литературный — роман с Радзевичем. Она даже думала расходиться с Эфроном. Но этого не произошло, а Радзевич так и остался их другом. В тридцатые годы Марина Ивановна вместе с Эфроном оказались в Париже, туда же приехал и Радзевич. Эфрон из числа настоящих патриотов, но у него было искривленное представление о том, что происходило в это время в Советском Союзе. Короче говоря, Эфрон стал агентом ОГПУ. Представьте себе ситуацию: Марина Ивановна с ее честностью и неподкупностью — и ее муж, ставший советским резидентом в Париже.
- Почему фильм не показывают по российскому телевидению?
- Он прошел по RTVI — мировой телесети, которой руководит Гусинский. Его видели даже в Грузии и, как мне сказали, в Украине. Фильм также вышел на DVD. А РТР, купивший этот фильм, не показывает его вот уже два года! Когда я спрашиваю Владимира Досталя: «Почему кино не идет?» — он говорит: «Вы что, маленький? Не понимаете, что в нашей стране есть цензура?» И она хитрая.
- Артисты, как и шпионы, живут чужими жизнями. Почему вы выбрали актерскую профессию?
- Я принимал участие в самодеятельности, читал стихи. Мне это доставляло удовольствие, и я поступил в 1952 году в Школу-студию МХАТа с надеждой играть в театре и, если получится, в кино. Так оно и произошло. А потом я пришел в режиссуру.
- Успех был определяющим в выборе профессии?
- Нет. Определяющими были желание и некоторое дарование, подтверждающиеся тем или иным успехом: от того, как тебя воспринимает публика.
- Видели скучающего зрителя в зале?
- Конечно, доводилось играть в спектаклях, которые не имели успеха. По счастью, их за мою жизнь было немного.
- Когда вы уходили из «Современника», то сказали, что «чины приелись». Разве чины — это плохо?
- «Чины людьми даются, а люди могут обмануться», — писал Грибоедов. Думаю, главное у Бродского не то, что он лауреат Нобелевской премии, а то, что он великий поэт. В то время мне предложили сниматься в фильме «Вся королевская рать», где нужно было не только играть, но и режиссировать, и отказаться от такой работы я не мог. Попросил академический отпуск, мне его не дали, тогда я уволился… Позднее из «Современника» ушел и Ефремов — во МХАТ, куда пригласил и меня в качестве режиссера-стажера. Что касается наград, чинов и званий, то Раневская называла это «похоронными принадлежностями». И была права.
- Но ведь чины могут служить выразителем успеха.
- Нет. Разве у Нуриева было звание «народный артист Франции»? Позднее он получил орден «Кавалер Франции» и, очевидно, имел на это право. Но в одном случае орден дается Нуриеву, а в другом — Пупкину. Например, у Высоцкого не было ни одного звания, как и у Даля. Так что, Даль от этого хуже народного артиста Ланового? Надо все соотносить. Лишь иногда, по счастливой случайности, чины могут иметь отношение к успеху.
«Жена прочитала в Интернете, что я похож на бомжа»
- В 1960-х вместе с популярностью вы приобрели автомобиль и стали одеваться «а ля америкэн».
- В молодости мне очень хотелось иметь автомобиль. Я с трудом купил «Москвич». При этом залез в жуткие долги. Потому вскоре и продал его.
Что касается одежды, то моя жена недавно нашла в Интернете информацию, что меня видели в метро и я был похож на бомжа. А я не считаю, что похож на бомжа. Конечно, надо одеваться чисто, но все же одежда должна быть удобной. Моя мама любила цитировать: «Мы умрем, и никто никогда не узнает наш вкус». Когда в России женщины носили, пардон, зеленые штаны с резинкой в качестве нижнего белья, а шелковые чулки считались признаком роскоши, то мне, двадцатилетнему, хотелось иметь собственный стиль. Нравилось, как был одет замечательный драматург Артур Миллер: у него был пиджак из букле, серые брюки, черные ботинки, элегантная рубашка с галстуком. И мне тоже захотелось когда-нибудь приобрести такую одежду. Так у меня появились пиджак из букле и штаны, но ничего во мне от этого не изменилось. Меня многие считали пижоном, надменным человеком, но сам я так не думал.
- Где вы приобрели эти вещи?
- Я достал отрез букле, и в какой-то советской мастерской мне сшили из него пиджак и брюки. Конечно, это было не так, как у Миллера…
- Но вы были довольны?
- Два дня! Такие вопросы, как купить хорошую тряпочку, для мужчины заканчиваются очень быстро. Конечно, когда я выхожу на эстраду, одеваю черный или серый костюм. Но в жизни предпочитаю спортивную одежду: свитер, джинсы… Например, галстуки не любил никогда — они меня душили.
- Ваши поиски смысла существования дали какой-то результат по сравнению с молодыми годами?
- Гете считал старость лучшим временем жизни. Я так не полагаю, потому что у старости есть масса минусов: не только мысли о смерти, но и о существующих или предстоящих болезнях, уходы близких людей и, как писал Пушкин: «Томит меня тоскою однозвучной жизни шум». Очень серьезная строчка. В молодости об этом не думаешь, мрачные мысли легко отогнать. Молодость более открыта к восприятию радостей жизни: биологических, психологических. Радостей от того, что увидел новую страну. Разве я могу сравнить впечатление, которое Италия произвела на меня в 1968 году, с тем, какое бы сегодня произвела, скажем, Япония, где я никогда не был?
- И все же вы каким-то образом определили для себя смысл существования?
- В метафизическом смысле это сложнейший вопрос. А в бытовом — стараться жить согласно своим убеждениям, чтобы совесть не особенно мучила, когда ты засыпаешь, выполнять свой долг перед близкими, в том числе материальный, быть честным в ремесле. Был такой период, когда меня сильно поджимала нужда. Но когда участвуешь в фильме, который тебя настолько раздражает, что выбрасываешь диск в мусоропровод, и кто-то естественно замечает, что ты опустился до того, что участвовал в таком дерьме, — вот это расстраивает очень.
- Только ли нужда является причиной?
- Нет. Иногда не получается. Например, я репетировал роль у Эфроса в «Мертвых душах». Спектакль назывался «Дорога». С какого-то момента мне стало ясно, что ничего не получится. Эфрос был не согласен и считал проявлением моего дурного характера споры с ним. Но, к сожалению, я оказался прав. А причинами были плохая инсценировка этого великого романа, дальше — неудачная режиссура, и как следствие — неудавшееся исполнение…
- Понимание ничтожности приходит сразу?
- Да. Я всегда старался трезво смотреть на произведенное мною.
- Одно время, в первой половине девяностых, вы метались между Россией и Израилем.
- У меня родился сын, на мне была жена Аня, не имевшая работы, ее родители с нищенскими пенсиями. А я не тот человек, который мог бы, как некоторые, воспользовавшись переменой политической ситуации, пробраться к «пирогу» в своем деле. И не я один: некоторые в итоге очень дурно кончили, в том числе и самоубийством.
В конце восьмидесятых уже появились люди, которые, используя свои связи, стали выезжать за границу и зарабатывать гастрольной деятельностью. И когда мой фильм «Тени, или Может быть, все обойдется» был завершен, директриса сказала: «Миша, когда вы начинали снимать, фильм стоил 2 миллиона рублей, а теперь стоит 4 миллиона… » И я испугался. Потому что я умел либо снимать телевизионное кино, либо сниматься в нем. А такого не предвиделось. Концертная деятельность никого не интересовала. Это, так сказать, материальное объяснение.
- Второе: мы с женой евреи, — продолжает Михаил Козаков. — А в то время были вспышки реального фашизма — появились чернорубашечники, и я подумал, почему бы нам, как и другим, не уехать на какое-то время или даже навсегда из России? У меня было депрессивное состояние, но я нашел в себе силы изучить иврит, чтобы играть на нем, собрал семью и уехал в Израиль, где прожил четыре с половиной года. Я довольно много успел там, создал русскую антре-призу. И когда приехал с гастролями в Россию и увидел, что мы имеем успех, твердо решил вернуться на родину.
- Интерес к исторической родине был мотивом для эмиграции в Израиль?
- Мотивом это не было. Я православный, крестился в 16 лет… Но это вопрос сложный: если б я родился в Италии или Польше, то, может быть, стал католиком. Или протестантом. В большей степени Израиль заинтересовал меня, когда я туда приехал.
- Авантюристом себя не считаете?
- Нет. Я человек, принимающий решения, но многое, что со стороны может показаться авантюрой, для меня вполне логично. Это вытекает из моего характера, а характер — это судьба. Я принимал радикальные решения — переходил из театра в театр, переезжал из страны в страну, менял профессии — для меня это было абсолютно органично.
- Почему вы решили вернуться в Россию, ведь 1996 год в материальном плане был еще более сложный, чем 1992-й?
- Заскучал по русской публике, языку, друзьям, мыслящим так же, как и я. В 1996-м мне было легче, потому что я приехал с антрепризой, которая пользовалась успехом от Сибири до Нью-Йорка. Я открыл для себя новые возможности.
- И приобрели профессиональную независимость?
- Я всегда к ней стремился. Пушкин говорил: «Независимость — словечко-то ерундовое, но уж больно сама вещь хороша!» Конечно, я человек русской культуры. Но это не означает, что не люблю другие культуры. И смею думать, что кое-что неплохо знаю — ставил и «Фауста» Гете, и пьесы Артура Миллера, люблю джаз и американское кино…
- Современное в том числе?
- Есть замечательные американские фильмы. Только их надо отбирать. В Америке не бывает года, чтобы не вышло пяти хороших фильмов. Вообще, я думаю, что кинематограф, как и футбол, — не русская игра. Это не исключает Эйзенштейна с его открытиями во второй серии «Ивана Грозного», Калатозова с фильмом «Летят журавли», Абуладзе с его «Покаянием» или картин Германа и Тарковского. Но, в принципе, кинематограф, как и мюзикл, в лучших своих проявлениях — это искусство Америки. Или гениев типа Феллини, Бергмана.
- Российским кино интересуетесь?
- Иногда смотрю, когда узнаю о фильме, вызвавшем резонанс у публики, независимо от моего отношения к теме или жанру. Мне понравилась картина «Свои» Месхиева, сериал Прошкина «Доктор Живаго»…
- А «Мастер и Маргарита» Владимира Бортко?
- Смотрел, но не понравилось. Для сериала мне достаточно десяти минут, чтобы определить, стоит смотреть или нет.
- Почему вы, актер, взялись за режиссуру?
- Я постепенно шел к этому, хотя Олег Ефремов в «Современнике» очень рано стал тянуть меня в это дело. Поначалу я отказывался. Начал в 60-х годах с очень маленьких, скромных телеспектаклей. Я довольно много поставил. Затем постепенно перешел к телефильмам, первым из которых стала «Безымянная звезда». Я люблю телевизионное кино. И когда «Покровские ворота» мне предложили ставить как кинофильм, я отказался и сделал фильм для телевидения.
- Когда вы как режиссер выбираете актерский состав, чем при этом руководствуетесь?
- Для меня очень важно совпадение психофизических данных актера с той ролью, которую я ему предлагаю. Плюс актерское дарование.
- Комфортность в общении учитываете?
- Нет. У меня редко бывали конфликты с актерами. Сначала я рассказываю, что это будет за фильм, как я намерен строить роль, и говорю: «Если тебе это не подходит, не соглашайся». Некоторые считают меня диктатором, потому что я способен показать, как надо играть тот или иной кусок, добиться интонации и нужного темпоритма. Но если я сталкиваюсь с суперталантом, таким, например, как Олег Даль, игравшем в моем телеспектакле «Удар рога», то всегда прислушиваюсь к тому, что он привносит от себя. Это феномен актерской личности. Но и в данном случае мы шли синхронно, внимательно слушая друг друга. За все отвечает режиссер: за сценарий, кастинг… Если актер плохо играет, значит, ты не сумел объяснить ему, что тебе надо, либо неверно выбрал артиста.
- У вас есть друзья среди коллег-актеров?
- Большие друзья ушли…
- Они не обижались, если вы не приглашали их в свои фильмы?
- Не знаю… Правда, однажды Андрюша Миронов, с которым мы дружили, сказал: «Что ж ты взял в «Покровские ворота» Равиковича, а не меня?» Это на роль Хоботова. Я ответил: «Андрюша, ты слишком знаменит, чтобы играть жителя коммунальной квартиры». Правда, на пробах он был хорош — смешно играл. Но он Миронов, а мне нужен был типичный еврей с такой себе «виннипушестостью». У меня был выбор: звездный состав или незвездный. Я остановился на незвездном. Конечно, лучше выбирать актеров среди друзей, но если ты дружишь с ними не только по принципу рюмки водки, а еще и по сходству мировоззренческих и эстетических взглядов.
1992
Читайте нас у Facebook
