Яков костюковский: «на просмотре «кавказской пленницы» брежнев смеялся так, что стены тряслись. Узнав, что фильм запрещен, он распорядился немедленно выпустить его в прокат»
«Мы не раз обводили чиновников-цензоров вокруг пальца»
— Наш творческий союз с Леонидом Гайдаем продлился ровно семь лет, — рассказывает Яков Костюковский. — За это время мы сделали четыре картины. Первой была «Операция «Ы», затем «Кавказская пленница» и «Бриллиантовая рука». Гайдай всегда принимал самое активное участие в написании сценариев, поэтому его можно заслуженно зачислить в соавторы. Вообще мне кажется, что сценаристы сами должны были платить Леониду Иовичу деньги за возможность работать с ним. Гайдай в шутку называл себя «приходящим сценаристом». В том, что мы писали сценарии совместно, были огромные плюсы. Нам не нужно было писать «рыбу» (черновой вариант. — Авт. ) — все шло сразу в чистовик. В процессе работы Гайдай добавлял в текст нужные, по его мнению, эпизоды, «гэги» (смешные сценки. — Авт. ), шутки, миниатюры, диалоги. Это экономило огромное количество времени, простоев почти не случалось. Ради работы Гайдай был готов буквально на все, и иногда складывалось такое впечатление, что у него в жизни ничего нет, кроме работы. Конечно, он мог посидеть в компании, поговорить, поиграть в карты, которые очень любил, но, когда Леня начинал работать, он погружался в творческий процесс с головой.
Мы с Гайдаем выработали свой принцип работы на зрителя: «А что скажет бабушка в Йошкар-Оле?» Эта бабушка была для нас главным критиком. Ни Госкино, ни ЦК, ни КГБ, а некая гипотетическая бабушка. Как ей понравится тот или иной эпизод? Поймет ли она его? Ведь для Гайдая награды и звания не имели принципиального значения, главным была реакция зрителя. И чтобы зритель нас услышал, мы не раз обводили чиновников-цензоров вокруг пальца, с помощью незатейливых трюков оставляя в фильме нужные эпизоды. Например, эпизод со «стриптизом» Светличной в гостиничном номере в фильме «Бриллиантовая рука». Известно, что Гайдай вмонтировал в конце ленты кадры… атомного взрыва и заявил чиновникам, что скорее вырежет эпизод со Светличной, чем с атомным взрывом. Чиновники воспротивились: нет, уж лучше взрыв убирайте. А Гайдаю только это и нужно было.
- Но говорят, что в случае с картиной «Кавказская пленница» даже хитрые уловки не помогли бы, если бы не заступничество Брежнева.
- Да, так и есть. Эту ленту мы сдавали председателю Госкино Алексею Романову, человеку довольно хмурому. Посмотрев наш фильм и ни разу(!) не улыбнувшись, он вынес вердикт: «Эту антисоветчину зритель увидит только через мой труп!» Я тихо шепнул расстроенному Слободскому: «Тоже вариант!» Романов, услышав это, незамедлительно отреагировал: «А вот это уже хулиганство!» Вскоре было назначено совещание по гайдаевской «антисоветчине». Судя по людям, которые работали в Госкино и называли себя друзьями Леонида Иовича, ничего хорошего нашему фильму не светило. Вдобавок с нами сразу перестали общаться. И вдруг после заседания к нам выбежал раскрасневшийся Романов, обнял Гайдая и… поздравил с удачной картиной. Уже потом знакомые нам рассказали, что Брежневу захотелось посмотреть какую-нибудь новую комедию. За неимением выбора дали фильм Гайдая «Кавказская пленница». Говорят, генсек смеялся так, что стены тряслись. За выходные дни Леонид Ильич посмотрел фильм несколько раз, а когда узнал, что он запрещен, распорядился немедленно выпустить ленту в прокат. Брежнев очень любил этот фильм, особенно эпизод, где Никулин говорит: «А еще в соседнем ауле жених украл члена партии».
- Эти слова должен был сказать Фрунзик Мкртчян, ведь так?
- Да. Но он испугался. А Никулин, увидев это, заявил: «Давай я скажу! Мне как клоуну простительно». Фрунзика Гайдай не осуждал, ведь в фильме имелось достаточно текста, так сказать, с «перцем», и недвусмысленность намеков также была очевидной.
«Гайдай очень любил Вицина и Никулина, но неоднозначно относился к Моргунову»
- Это правда, что Шурика Леонид Иович лепил, что называется, с себя?
- Не совсем так. Конечно, Гайдай добавил в образ Шурика что-то свое, но сам персонаж был создан еще до начала работы с Гайдаем. В мастерской Ивана Пырьева (выдающийся советский режиссер, снявший фильмы «Кубанские казаки», «Сказание о земле Сибирской», «Свинарка и пастух», «Идиот», «Братья Карамазовы», был директором «Мосфильма». — Авт. ) лежал наш со Слободским сценарий, который назывался «Смешные истории». Главным героем там был Владик Орьков. Потом нас заставили его переименовать в Шурика. Мол, возникают ассоциации с… Владимиром Ильичом Лениным. Именно Пырьев свел меня и Слободского с Гайдаем, тогда еще молодым режиссером, так прямо и сказав: «Леня, это твои авторы».
Иван Александрович Пырьев был весьма неоднозначной личностью, но мы ему очень многим обязаны. Когда Гайдая брали, что называется, за горло, именно Пырьев, пользуясь своим авторитетом, защищал Леню перед высокими чинами. Причем защита эта могла быть оформлена в довольно жесткую форму. Зная связи Ивана Александровича, чиновники не ввязывались с ним в полемику и уступали ему до поры до времени. Хотя, может быть, именно поэтому он и не продержался долго на посту главы «Мосфильма». Так вот, при Пырьеве мы с Гайдаем начали работать вместе, решив раскручивать уже довольно известную тогда тройку — Вицин, Никулин, Моргунов.
- Отношения Гайдая с этой знаменитой троицей, насколько я знаю, не всегда складывались.
- К каждому из актеров Гайдай имел индивидуальный подход. Леня очень любил Вицина и Никулина, но неоднозначно относился к Моргунову. Вицин прошел огромную театральную школу (он ведь закончил ГИТИС) и поэтому все предложения Лени схватывал на лету. В этом плане он был очень схож с Александром Демьяненко. Они, кстати, любили общаться друг с другом в перерывах между съемками, причем разговоры носили исключительно интеллектуальный характер: часами напролет могли беседовать об искусстве. Хотя оба были замкнутыми людьми, но с первых минут знакомства они почувствовали духовное родство.
Георгий Вицин — это вообще отдельная история. Истинный интеллигент, спокойный и добрый, он никогда не капризничал во время работы. Между прочим, он был абсолютно непьющим. Поклонники, завидев Вицина на улице, рысью бежали к нему с твердым намерением угостить любимого актера водкой: «Георгий Михайлович, третьим будете?» На что Вицин отвечал гениально: «Я привык быть четвертым и менять привычку не собираюсь!» Конечно, были у него и свои странности. К примеру, когда у Вицина выпали зубы, он не захотел вставлять протезы, мотивируя это тем, что «так захотела природа».
Кстати, именно Георгий Михайлович стал одной из причин нашего ухода от Гайдая. Когда Леонид Иович сказал, что в «Бриллиантовой руке» в главной роли будет снимать Никулина, то пообещал, что затем даст нам задание написать что-нибудь для Вицина. Однако не сдержал своего слова, и сценарий фильма «Неисправимый лгун» я отдал другому режиссеру. Вицин справился с той ролью прекрасно. Он был блестящим импровизатором. Самой знаменитой его отсебятиной считаю фразу в фильме «Кавказская пленница»: «Чей туфля? А! Мое. Спасибо».
А вот с Моргуновым отношения у Гайдая как-то сразу не заладились. Евгений Александрович на любое предложение Гайдая всегда имел свое контрпредложение, что нередко приводило к жарким дискуссиям, а порой и к откровенным ссорам. Моргунов был очень талантливым человеком: имел прекрасный музыкальный слух, потрясающе играл на фортепиано, знал наизусть все произведения Чайковского. Но нередко позволял себе недопустимые вещи: мог сказать лишнее, сыграть не то, о чем договаривались, причем не совсем удачно. До поры до времени Гайдай с этим мирился, хотя и в ущерб дисциплине и творческой атмосфере на съемочной площадке. Все было более или менее спокойно, пока однажды Моргунов, что называется, не перегнул палку. Он сильно опаздывал на репетицию фильма «Кавказская пленница», и Гайдай очень нервничал, ведь у Моргунова там одна из ключевых ролей, и без него репетировать было просто невозможно. Появление же Моргунова и вовсе привело Леонид Иовича в бешенство: пьяный актер пришел с бутылкой водки в руке и в компании двоих девушек. Леонид Иович мгновенно распорядился отправить Моргунова домой и вычеркнуть из сценария все эпизоды, в которых был занят Евгений Александрович. На этом история их взаимоотношений, по сути, прекратилась.
Что касается Никулина — тут все было предельно ясно. Они были близкими друзьями, часто бывали друг у друга в гостях, дышали практически одним воздухом, никогда не ссорились. В основном Гайдай и общался с Никулиным на съемках.
«Леонид Иович долго думал, потом произнес: «О, Саахов — хорошая фамилия!»
Кстати, первоначально фамилия героя Владимира Этуша в «Кавказской пленнице» была Ахохов, но Гайдая что-то в ней не устраивало. А нам со Слободским было все равно, главное — чтобы зритель не мог определить национальную принадлежность этого персонажа, кто он — грузин, таджик, узбек… Мы предлагали Гайдаю массу вариантов, но он все отвергал. Уже и Этуш начал нервничать. Гайдай долго думал, потом произнес: «О, Саахов — хорошая фамилия!» И все с ним согласились. Начались съемки. И вдруг оказывается, что на «Мосфильме» есть человек по фамилии Сааков. Причем не кто-нибудь, а… секретарь парткома! Представляете себе масштаб? Таким образом Гайдай, как выяснилось, решил свести счеты с чиновником, отказавшимся написать ему характеристику, из-за чего Леонид Иович не смог поехать по путевке за границу. Но нам-то, сценаристам, Гайдай ничего не сказал! В результате на «Мосфильме» закатили дикий скандал, грозили, что лента не выйдет на экраны. Выручила Фурцева (министр культуры СССР. — Авт. ). Позвонив на киностудию, она сказала, что фамилию менять не следует, «но если уж сильно хотите, то за счет самого «Мосфильма». На том, как говорится, и разошлись, ведь переснимать никто не позволил бы.
В «Бриллиантовой руке» Гайдай, по сути, проиграл все кадры сам. Он репетировал перед зеркалом, разговаривал сам с собой, кривлялся. Понимаете, задачей Гайдая в этом фильме было не просто создать комедию. Он ставил перед собой цель РЕАЛЬНО показать весь идиотизм той жизни, которой мы жили, все то ханжество, показуху, быт. Причем показать таким образом, чтобы власть этого не заметила. На острие этого сатирического сюжета была, конечно же, Нонна Мордюкова, на которую ложилась колоссальная ответственность за каждую реплику и интонацию.
Критика, обрушившаяся на этот, как и на другие наши фильмы, была серьезной. Звучали, например, упреки в том, что Гайдай, дескать, много внимания уделяет образам пьяниц. Мол, что, у нас других людей нет, только пьяницы? Однако, по правде говоря, в наших фильмах пьянства было гораздо меньше, чем в жизни. Нам не верили не только чиновники, но, к сожалению, порою даже друзья. Совсем недавно я листал стенограмму обсуждения худсоветом наших работ. Какие люди выступали против нас! Говорили, что мы снимаем пошлые картины, которые потакают низкому вкусу зрителей.
- Что вы чувствовали в тот момент, когда узнали о смерти Гайдая?
- Я не склонен к сентиментальности, но ощутил комок в горле и слезы в глазах. К сожалению, я не смог присутствовать на панихиде, поскольку находился в Израиле. Но я нашел возможность выступить на одном из израильских русскоязычных каналов и сказать все, что чувствую к только что ушедшему дорогому для меня человеку. Тогда меня буквально потряс и тронул тот факт, что все(!) израильские телеканалы прервали вещание, чтобы сообщить о смерти Гайдая, — настолько велико было в Израиле уважение к Леониду Иовичу.
Полностью интервью читайте в цветном еженедельнике «СОБЫТИЯ» (»ФАКТЫ» по понедельникам), который выйдет 15 декабря
843Читайте нас у Facebook
