"Чтобы обойти цензуру, Стус в письмах заменял слова: "тюрма" на "юрма", "Україна" на "Батьківщина"
«Як добре те, що смерті не боюсь я і не питаю, чи тяжкий мій хрест. Що вам, богове, низько не клонюся в передчутті недовідомих верств», — эти строки Василя Стуса были выгравированы на барельефе автора, установленном на фасаде корпуса филологического факультета Донецкого национального университета. В мае 2015-го мемориальная доска исчезла со здания вуза, где учился поэт. При жизни Стуса его преследовала советская власть, после смерти с памятью о нем воюют сторонники «Русского мира», орудующие сейчас в Донецке. Ни им, ни их предшественникам не дано постичь горькую правду о системе, которой они поклоняются, и о которой 40 лет назад поэт написал: «…Изо всех возможных героизмов при наших условиях существует только один героизм мученичества, принудительный героизм жертвы. Пожизненным позором этой страны будет то, что нас распинали на кресте не за какую-то радикальную общественную позицию, а за сами наши желания иметь чувства самоуважения, человеческого и национального достоинства».
Василя Стуса, активно выступавшего против арестов украинской интеллигенции и реставрации культа личности, советские власти арестовывали дважды. Первый раз — в 1972 году — он получил пять лет лагерей в Мордовии и два года ссылки в Магаданскую область по статье «Антисоветская агитация и пропаганда».
*1972 год. Снимок из первого уголовного дела, по которому правозащитника осудили на пять лет лагерей за антисоветскую пропаганду
Вернувшись в Украину, Стус пробыл на свободе всего лишь восемь месяцев. В 1980 году в ходе предолимпийской зачистки Киева от неблагонадежных элементов поэта, как «особо опасного рецидивиста», приговорили к 10 годам лагерей особого режима и пяти годам ссылки. «Отягчающим обстоятельством» стал тот факт, что Стус на воле вступил в ряды Украинской Хельсинской группы (УХГ). Выйти на свободу из специальной зоны для политических, куда в ноябре 1980-го доставили правозащитника, ему не удалось. Спустя пять лет, в ночь с 3 на 4 сентября, Василий Стус погиб в карцере лагеря особо строгого режима в селе Кучино Чусовского района Пермской области. Причина его смерти достоверно не известна по сей день.
*Василь Стус сидел в этой камере колонии строгого режима в Кучино. В 1996 году на территории лагеря открыли музей истории политических репрессий «Пермь-36». В прошлом году РФ отказалась финансировать мемориальный комплекс, он был закрыт…
«Здесь за ним следили особо, — воспоминает диссидент и правозащитник Василий Овсиенко, который наряду с членами УХГ Левком Лукьяненко, Олесем Бердником, Михаилом Горынем, Петром Рубаном и другими также сидели в лагере в Кучино. — Большинство написанного на строгом режиме Стус как-то сумел переслать на волю. Иногда писал стихи в сплошную строку и заменял неудобные для цензуры слова: „тюрма“ на „юрма“, „колючий дріт“ на „болючий світ“, „Україна“ на „Батьківщина“. На особом же режиме разрешалось писать одно письмо в месяц. Так уже его вылизываешь, а таки найдут „непозволительную информацию“, „условности в тексте“, или просто скажут, что письмо „подозрительное по содержанию“. И конфискуют. Или посылают твое письмо на перевод в Киев, а потом решают, отсылать ли его адресату. Предлагали: „Пишите на русском — скорее дойдет“. А как это жене, родной матери или ребенку писать на чужом языке?»
С 1983 года Василя Стуса начали особо активно «прессовать» и под любым предлогом старались упечь в карцер. Василий Овсиенко в своих воспоминаниях пишет, что Стус сидел в камере вместе с русским писателем Леонидом Бородиным. «Камера маленькая, раскинешь руки — и достанешь стены. Двойные нары, две табуретки, одна на двоих тумбочка и параша. На нарах можно находиться лишь 8 часов в сутки. Сидеть на них в другое время — нарушение режима, — вспоминает Овсиенко. — Однажды ночью солдат на вышке громко пел. Бородин поднялся, нажал кнопку звонка, вызвал надзирателя и попросил позвонить солдату, чтобы не мешал спать. Назавтра „оказалось“, что это Стус разбудил всю тюрьму — и его бросили в карцер на 15 суток. Бородин ходил доказывать начальнику лагеря майору Журавкову, но тот сказал, что доверяет своим подчиненным. У него уже была другая задача: уничтожить Стуса».
Через несколько дней после карцера, а именно — 27 августа 1985 года Стус взял книжку, положил ее на свои верхние нары и так читал, оперевшись локтем о постель. Как пишет Овсиенко, «в глазок заглянул прапорщик Руденко: «Стус, нарушаете форму заправки постели!». Василь занял другую, разрешенную позу. Но дежурный офицер старший лейтенант Сабуров, надзиратель Руденко и еще один надзиратель составили рапорт, что Стус в рабочее время лежал на нарах в верхней одежде и на замечание контролера вступил в пререкания. 15 суток карцера. Выходя из камеры, Стус сказал Бородину, что объявляет голодовку. «Какую?» — «До конца».
Василий Овсиенко вспоминает, что за несколько дней до смерти Стуса водили по коридору к начальству. Возвращаясь, он умышленно громко сказал в коридоре: «Накажу, накажу… Да хоть и уничтожьте, гестаповцы!» Так он оповещал друзей о том, что ему угрожали новым наказанием.
3 сентября 1985 года около 17 часов политзаключенный, эстонец Энн Тарто, проходивший в сопровождении конвоя по коридору, услышал, что Стус просит валидол. Надзиратель ответил, что нет врача. Тогда Энн Тарто сам сказал лагерному врачу, и тот дал Стусу валидол…
Напротив карцера, в камере № 7 работал днем Левко Лукьяненко. Если рядом не было надзирателя, он кричал: «Василь, здравствуй!». Или: «Ахи!». Стус отзывался. Но 4 сентября Василь не откликнулся. Вместо его голоса Левко услышал, как около 11 часов утра в коридор по запасному входу зашло начальство лагеря. Они открывали дверь карцера и о чем-то тихо переговаривались. А потом — какая-то необычная тишина…
«Еще теплилась надежда, что Стуса отвезли в больницу на станцию Всехсвятская, — пишет Василь Овсиенко. — Но в конце сентября меня самого повезли туда. 5 октября вызывают меня два кагебиста… В разговоре с ними я называю умерших кучинских заключенных: Андрей Турик, Михайло Курка, Олекса Тихий, Иван Мамчич, Юрий Литвин, Валерий Марченко, Акпер Керимов, Ишхан Мкртчян, Василь Стус… «Ну, Стус… Сердце не выдержало. С каждым может случиться», — сказал кагебист. Тут и мое сердце упало… Он подтвердил мои сомнения… Вполне возможно, что смерть наступила от сердечного приступа. Учтите, что Стус держал голодовку в холодном карцере. На нем были только куртка, брюки, трусы, майка, носки и тапочки. Постель не выдается. Разве что тапочки под голову. Температура тогда днем вряд ли достигала 15 градусов. Солнце в тот карцер не заглядывает…
А могло быть так. Во время «отбоя» надзиратель говорит карцернику: «Держи нары». Потому что они держатся на штыре. Надзиратель из коридора через дыру в стене вынимает штырь — и нары падают вниз, заключенный должен их плавно опустить. Под нарами прикреплена к полу табуретка, на которой только и можно было сидеть. Надзиратель мог неожиданно вынуть штырь — и нары ударили Стуса по голове…"
За четыре года до своей гибели, в августе 1981 года Василий Стус в письме своему сыну Дмитрию написал: «Как-то так получилось, что мне, романтику, с детства хотелось пристать к этому племени — непришпиленных цыган, что таборятся в местах своей воли, своей радости. Это — судьба, а не преимущество, не претензия на что-то. Судьба, которой так тесно на земле, для которой часто на земле и вовсе нет места. Вот почему люди растут не по зову судьбы, не по ее веленью, а — без нее (как выйдет, как будет — то есть буду таким, как все, а прочее — химеры, а потом выяснится, что химеры эти и были моими подлинными чертами, в химерах — все имя человека, его очерченность, живая сущность. Общее — мертво; живое — индивидуально). Судьба — великое слово. …У судьбы нет цели (для чего растет дерево? течет река?), она просто есть, и в самом ее существовании уже есть цель (не ее собственная, а Господняя, цель создавшего ее, очертившего). И в этой широте судьбы, которая шире (и несравненно!), чем цель — настоящая роскошь жизни. Хотя роскошь эта своеобразна: от нее не сходят синяки со лба, на голову так и сыплются орехи, и яблоки, и тяжелые комья. Но судьба не ограждает нас от боли, не придает ей значения. Так и человек настоящий не обращает внимания на боль».
*Василий Стус с супругой Валентиной Попелюх и сыном Дмитрием. 1978 год
Первым местом упокоения Василя Стуса стало кладбище в селе Кучино Пермской области. Спустя четыре года, 19 ноября 1989-го, правозащитника и поэта перезахоронили на Байковом кладбище в Киеве. В 2005 году Василю Стусу посмертно присвоили звание Героя Украины.
1876Читайте нас в Facebook
