Правозащитник Евгений Захаров: «В советские времена в моем роду были репрессированы 14 человек»

Преследование инакомыслящих было одним из самых мрачных пятен в истории СССР. Тех, кто был не согласен с генеральной линией большевистской, а затем Коммунистической партии и очередного вождя, либо уничтожали, либо сажали в тюрьмы, высылали в лагеря, либо закрывали в психиатрических учреждениях. Но советской системе так и не удалось искоренить в своих согражданах дух инакомыслия. Пройдя репрессии, многие советские диссиденты стали идеологами демократических преобразований на одной шестой части суши и могильщиками самого большого в мире тоталитарного государства.

О диссидентском движении в СССР и его самых ярких представителях «ФАКТАМ» рассказал известный украинский правозащитник, в прошлом диссидент и сопредседатель харьковского правозащитного общества «Мемориал», а сейчас председатель правления Украинского Хельсинкского союза по правам человека Евгений Захаров (на фото).

— Евгений Ефимович, с чего начиналась ваша борьба за права человека в СССР?

— С перепечатки самиздата. Я появился на свет в семье, 14 представителей которой подверглись репрессиям. Расскажу только о деде и бабушке по материнской линии — Рахлине Давиде Моисеевиче и Блюме Моисеевне Моргулис.

Они с 1918 года были комсомольцами, а в 1920-м вступили в партию. Дед служил полковым комиссаром, преподавал политэкономию в Военно-политической академии имени Н. Г. Толмачева в Ленинграде, а бабушка работала секретарем райкома партии. В этом же городе в 1925 году родилась моя мама — Марлена Рахлина. В 1934-м после убийства первого секретаря Ленинградского горкома партии Сергея Кирова, которого моя бабушка знала лично, Сталин начал избавляться от старых большевиков. И в 1937 году Давида Рахлина исключили из партии только за то, что на заре советской власти он, 20-летний, один раз имел неосторожность поддержать мнение Льва Троцкого. От ареста деда на какое-то время спас переезд из Ленинграда в Харьков. Однако в 1950-м Давида Моисеевича и его жену как «троцкистов» осудили по печально известной 58-й статье на десять лет лагерей.

Бабушка отбывала срок в Мордовии. Там она тяжело заболела травматической эпилепсией, «благодаря» чему ее освободили по так называемой актировке, то есть по состоянию здоровья. А дед, отбывавший заключение в одном из самых страшных лагерей ГУЛАГа — в Воркуте, вышел на свободу в конце 1956-го, причем его освобождения и реабилитации пришлось очень долго добиваться, поскольку «троцкизм» даже после смерти Сталина (5 марта 1953 года. — Авт.) считался преступлением. Давид Моисеевич умер через полтора года после своего освобождения, а бабушка — в 1964 году. Она ничего не рассказывала о пережитом; о лагерях мне позже рассказала мама.

— Марлена Рахлина, ваша мама, — известная поэтесса и переводчик. У нее весьма нестандартное имя…

— Да, ее назвали в честь МАРкса и ЛЕНина, а дядю Феликса — в честь Дзержинского. Дедушка и бабушка были убежденными большевиками.

— Как же так получилось, что в семье идейных большевиков вырос диссидент?

— Такая участь не миновала многие семьи советских и партийных работников. Можно вспомнить одного из участников проходившей на Красной площади в августе 1968 года «Демонстрации семерых» против ввода советских войск в Чехословакию — Павла Литвинова, внука наркома иностранных дел СССР Максима Литвинова. Создавший в 1969-м Инициативную группу по защите прав человека в СССР Павел Якир был сыном видного советского военачальника Ионы Якира, расстрелянного в 1937-м. А внучка министра украинского правительства Владимира Затонского Ирина Рапп стала сопредседателем Харьковской правозащитной группы…

— Марлена Рахлина тоже участвовала в диссидентском движении?

— Да, во время учебы на филфаке Харьковского университета она познакомилась и подружилась с молодыми поэтами Борисом Чичибабиным, Юлием Даниэлем и его будущей женой Ларисой Богораз.

*Марлена Рахлина и Юлий Даниэль

В молодости Юлий Маркович сказал моей маме: «Если бы я знал, что попаду в лагерь, то лучше бы покончил с собой». После того как в 1966 году Даниэля и Андрея Синявского за антисоветчину осудили соответственно на пять и семь лет лагерей, мама активно с ними переписывалась. А своего жениха Бориса Чичибабина трижды навещала в Воркуте. Как известно, в 1946 году он был приговорен к пяти годам лагерей за стихи «Песенка на все времена», в которых были такие строки:

Пропечи страну дотла,
Песня-поножовщина,
Чтоб на землю не пришла
Новая ежовщина!

Моя мама была принципиальным, с обостренным чувством справедливости человеком, всегда отстаивавшим свои взгляды. Когда в 1946 году по всей стране собирали молодых поэтов и писателей, чтобы они дружно заклеймили творчество Михаила Зощенко и Анны Ахматовой и каялись сами, Марлена Рахлина отказалась участвовать в этом фарсе. Покидая собрание, она сказала: «Вы сравнили меня с Ахматовой — известным, состоявшимся поэтом. Я еще только начинаю ходить, а вы меня бьете по ногам»…

А в 1963-м случайно выяснилось, что наше жилье прослушивается. У соседки с верхнего этажа отвалилась половица — и под ней обнаружился маленький магнитофончик. Позже во время бесед с мамой и бабушкой сотрудники КГБ озвучивали записи разговоров, которые велись у нас.

…Незадолго до своей смерти в 2010 году мама горько пошутила, что на ее надгробии можно написать: «Вся жизнь покойной была связана с советской тюрьмой». Ведь в заключении побывали не только родители, но и очень близкие ей люди: жених Борис Чичибабин, друзья Юлий Даниэль и Генрих Алтунян.

— Даниэль бывал у вас дома?

— Да! Я поддерживал с ним отношения, и когда в 1970—1980-х годах наведывался в Москву, то останавливался у него или у его первой жены Ларисы Богораз (впоследствии она вышла замуж за другого известного диссидента и правозащитника — Анатолия Марченко). И Лариса, и Юлий были благородными людьми, невероятно обаятельными. Помню, 29 августа 1965-го Юлик приехал в Харьков на день рождения моей мамы. Как вскоре выяснилось — прощаться. Через две недели его арестовали. После освобождения в 1970 году Даниэль снова нас навестил.

И Лариса стала мне настоящим другом. В 1989-м она позвала меня в Московскую Хельсинкскую группу.

— Лариса Богораз была одним из организаторов «Демонстрации семерых» на Красной площади против введения советских войск в Чехословакию. Как она решилась на такой отчаянный протест?

— Идея акции принадлежала ей и Павлу Литвинову. Тогда восемь человек: Константин Бабицкий, Татьяна Баева, Лариса Богораз, Наталия Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов и Виктор Файнберг — развернули плакаты с лозунгами на русском и чешском языках «Позор оккупантам!», «Руки прочь от ЧССР!», «За вашу и нашу свободу». Через несколько минут протестантов арестовали, но об их поступке узнал весь мир. Об этом позаботились организаторы акции. Так, например, жена Бабицкого Татьяна Великанова непосредственного участия в демонстрации не принимала, но скрупулезно фиксировала все происходившее на Красной площади, а потом передала информацию на Запад.

— В вашей семье были запретные темы?

— Нет, родители от нас с сестрой ничего, в том числе и своих оценок власти, не скрывали. Самиздат (сообщения о событиях и фактах, которые замалчивались советской властью) я читал с детства, распространял его, еще будучи школьником. Из-за этого едва сам не сел. А дело было так. Из Москвы я привез книгу ученого-биолога Жореса Медведева «Культ личности и биологическая наука», рассказ о разгроме советской биологии, убийстве выдающего ученого-генетика Николая Вавилова.

Прочитанное потрясло меня, и я решил перепечатать и распространить книгу. Двух моих друзей арестовали — в Харькове и Новочеркасске, изъяли копии этой машинописи, но кагэбисты не догадались, что их делал один и тот же человек, и я остался на свободе.

Кстати, в самиздате гуляли и стихи моей мамы. Ведь после того как ее произведения опубликовал в Париже русский эмигрантский журнал «Континент», Марлену Рахлину вызвали в КГБ, пригрозили арестом, но «ограничились» запретом издаваться в СССР. Табу сняли только во время перестройки, в конце 1980-х, когда маме было за 60. И это при том, что она прекрасно и писала стихи, и переводила, в том числе и поэзию Васыля Стуса.

— Евгений Ефимович, как вы считаете, у свободы должны быть границы? Что вы думаете по поводу эпатажных девушек из Femen?

— Мне кажется, это движение несколько перепутало понятия. В их действиях просматривается не столько стремление к свободе, сколько своеволие. Но я не осуждаю девушек. Они таким вот экстравагантным образом пытаются самовыразиться.

— А как же мораль, нравственность?

— Вы знаете, в нашей насквозь пронизанной коррупцией стране есть много гораздо более аморальных вещей. А Femen, на мой взгляд, вряд ли заслуживают пристального внимания. Я считаю, что свобода выражения взглядов не должна ограничиваться. Украина декларирует приверженность общечеловеческим ценностям, стремление присоединиться к Евросоюзу. А в системе европейского права есть масса ограничений, в том числе и моральных. Но как человек не может запретить себе думать, так и государство не должно запрещать гражданам выражать свои мысли.

— Тогда может получиться так же, как в России с Pussy Riot, которые после своей выходки стали едва ли не «знаменем свободы» для Запада?

— Оскорблять чувства верующих нельзя, и я не одобряю поступка девушек из этой группы. Но реакцию властей (арест и заключение) считаю неадекватной. Когда речь идет о правах человека, то обеспечение прав одних может привести к ущемлению прав других. Еще Монтень заметил, что счастье одного человека покоится на несчастии другого. Так устроена жизнь, а значит, нужно стараться находить баланс соблюдения прав всех и каждого. Но лишать человека свободы за то, что он выражает свое мнение, пусть даже таким экстравагантным способом, — неправильно!

Напомню случай в Херсоне, где студентов, которые расклеивали листовки с критикой в адрес главы государства, задержали, грозили уголовным преследованием. Зачем? В Японии, например, в офисах стоят манекены с лицом начальника. Каждый сотрудник может подойти и ударить манекен, выразив таким образом свое отношение к руководству. Ведь лучше бить манекен, чем живого человека. То же и в истории со студентами: пусть лучше они что-то пишут на бумаге, нежели действительно будут замышлять более радикальные действия. То есть люди должны иметь возможность выплескивать свои эмоции. Это им необходимо, и наказывать за такое неразумно.

— На ваш взгляд, как сейчас обстоят дела с соблюдением прав человека в Украине?

— Нужно признать, что в 2010−2012 годах ситуация в этой сфере резко ухудшилась. Государство начало применять силу против своих оппонентов. И не только в отношении политиков, но и бизнесменов, а также простых граждан. Но в последнее время ситуация, на мой взгляд, начала несколько меняться к лучшему. И не потому, что в верхах чрезмерно озаботились соблюдением прав человека. Думаю, руководство страны начало понимать, что от закручивания гаек государство больше теряет, чем приобретает. Ведь многие представители власти имеют недвижимость и бизнес за рубежом, счета в западных банках, учат там своих детей, проводят отпуск чаще всего за пределами Украины. Естественно, им хочется хорошо выглядеть в глазах Запада, считаться там своими. А для достижения этой цели нужно не только заявлять о приверженности европейским ценностям, но и демонстрировать практические результаты. Поэтому политики готовы что-то менять хотя бы в тех сферах, где это не навредит их политическим и экономическим интересам. Так, началось реформирование уголовного законодательства, введены в действие законы об общественных объединениях и об адвокатуре. К сожалению, данные шаги можно сравнить с ложкой меда, попавшей в бочку дегтя. И дегтя, увы, еще много. Например, в Украине до сих пор отсутствует независимое судопроизводство. А ведь еще в IV веке Блаженный Августин говорил, что государство без независимого суда — это не государство, а шайка разбойников.

Читайте нас у Facebook

Зробіть «ФАКТИ»
обраним джерелом
у Google News