Андрей Щекун: "Главным обезболивающим при пытках была мысль о том, что жена и трое детей успели уехать"
В Крыму сейчас люди с журналистами не откровенничают. За слово «оккупация» и «незаконное присоединение» запросто можно схлопотать пять лет тюрьмы. Собираться несанкционированно тоже нельзя: тебя сфотографируют, идентифицируют, а на следующий день пришлют уведомление о штрафе. Если четыре человека что-то обсуждают вместе, это уже нарушение закона, а если собрались больше трех журналистов, это приравнивается чуть ли не к угрозе национальной безопасности!
— Такое впечатление, что вернулся 37-й год, — жалуется моя ялтинская подруга, которая однако на своей странице в соцсети постит верноподданнический лозунг: «Не стареет и не гнется, Вова Путин не сдается!». Так безопаснее.
— Что вы хотите? — говорит лидер крымского Евромайдана Андрей Щекун. — Люди боятся. Они разочарованы. Полуостров приходит в упадок. Крым превращается в военную базу. Там уже 40 тысяч российских вояк стоят. Сейчас пошла вторая волна «эмиграции»: если сначала выезжали политрепрессированные и несогласные с путинским режимом, то сейчас из Крыма уходит бизнес.
Андрей, которого в марте 2014 года захватили и держали в плену активисты «Русской весны», вынужден был покинуть полуостров одним из первых. «Временно. Пока Крым не станет украинским», — подчеркивает он.
Год назад, 26 февраля, руководитель движения «Евромайдан — Крым» Андрей Щекун вместе с крымскими татарами пытался отстоять здание Верховного Совета республики.
— Когда 27 февраля в 4.20 утра здание захватили люди без опознавательных знаков, стало понятно: это оккупация, российский спецназ, — рассказывает Андрей Щекун, с которым я встретилась в одном из киевских кафе. — Мы никогда бы не поверили, что «самооборона» захватила здание исключительно по местной инициативе, «самообороновцев» там было не более тридцати процентов.
В первые дни крымчане не радовались. Был страх. Никто не знал, что происходит, поэтому люди боялись проявлять свою позицию. Для нас, украинских активистов, встал вопрос: заявить протест или выжидать, сохраняя жизни людей. Ведь мы тогда еще не знали, на что способны «зеленые человечки», никаких указаний, как действовать, из Киева не поступало, а учитывая, что в последнее время нашу организацию преследовали представители Партии регионов (поджигали офис, избивали активистов, следили за нами), мы решили зря не рисковать.
*"В первые дни оккупации крымчане не радовались. Был страх. Никто не знал, что происходит и на что способны «зеленые человечки», — вспоминает Андрей Щекун
Тем временем в Крыму собрались корреспонденты многих мировых информационных агентств. Мощная массовка из пророссийских активистов (они собирали по три — пять тысяч человек) изображала бурную радость по поводу прихода «русского мира», и могло сложиться впечатление, что так думает весь Крым.
Мы приняли решение: вывести 1 марта наших активистов на митинг протеста против оккупации. Пришли сорок человек. И двести иностранных журналистов. В присутствии прессы нас не тронули. После этого наши митинги стали многолюднее: мы перестали бояться. Крымская «самооборона» начала лютовать: они набрасывались на активистов, требовали убраться, угрожали. Мы старались ходить по несколько человек, чтобы отбиваться от них.
В конце концов я сказал жене: «Нужно вывозить детей». Сначала 4 марта уехали мой старший, 17-летний, сын вместе с младшим, которому исполнилось шесть с половиной. Позже еле смог уговорить жену выехать со средним сыном, 10-летним. Она не хотела меня оставлять. Мы оба словно чувствовали: что-то случится.
Девятого марта у нас должна была состояться очередная акция. Мы с моим побратимом Анатолием Ковальским и еще несколькими активистами поехали на симферопольский вокзал встретить поезд и забрать переданную нам из Киева украинскую символику: ленточки, флажки. А я в то время был уже довольно известен: ни одно политическое ток-шоу на крымских телеканалах во время революции не обходилось без моего участия. Ведь мы регулярно отправляли людей на киевский Майдан: там побывало не менее семи тысяч крымчан, помогали Майдану деньгами, вещами, продуктами. На телепередачах я всегда находился в рядах оппозиции. Так что мое лицо было многим знакомо.
На перроне Анатолий Ковальский, заметив слежку, предупредил: «Кажется, тебя вычислили». Я бросился в сторону вагона: старался оторваться от друзей, чтобы их не арестовали. Но Ковальский кинулся за мной. Потом говорил: «Как я мог тебя оставить?»
В поезде я забрал коробку с переданной из Киева украинской символикой, а затем «самообороновцы», бежавшие следом, выволокли меня на перрон. Увидев флажки и ленточки, бандиты взбесились. Стали таскать меня по перрону со словами: «Мы тебя зароем! Что ты делаешь на нашей земле?»
Нас с Ковальским увезли в линейное отделение милиции. «Фольксваген» Ковальского, на котором мы приехали на вокзал, «самообороновцы» забрали, и больше он машину не видел.
В милиции похитители заклеили нам глаза скотчем и переправили в симферопольский военкомат. Милиционеры делали вид, что все, что с нами происходит, их не касается…
Заведя нас в камеру, похитители сорвали с нас крестики и раздели догола. Пересмотрели всю одежду: искали средства спецсвязи. Через какое-то время я попросил одного из охранников: «Верни крестик. Это подарок моей матери». «Кто у тебя посмел сорвать крестик? — возмутился тот. — Пойду разберусь». Пока он ходил, пришел другой охранник: «Ты знаешь, я просто так вещи не отдаю… Ты согласен поменять ухо на крест?»
Сквозь залепленные глаза мы могли рассмотреть: нас охраняли от пяти до восьми автоматчиков. Пару раз звучало: «Аллах акбар!» Но были ли это чеченцы, не знаю.
Допрашивали поочередно эфэсбэшники и охранники. Меня подозревали в контактах с «Правым сектором», хотя «Евромайдан — Крым» не был связан с этой организацией. Просили назвать источники финансирования, но мы сами себя финансировали. Сотрудники ФСБ подозревали, что я собираюсь сорвать «референдум», назначенный на 16 марта, пытались выяснить, на каких участках намеревался это сделать. Эфэсбэшники мучили меньше, а вот охранники отрывались по полной: по утрам заходили в камеру и с идиотским смехом стреляли из пневматики по людям. Однажды прострелили мне руки.
Привязывали меня к стулу, подключали ток, а когда я терял сознание и падал, приводили в чувство: били ногами. Потом опять мучили. Анатолия Ковальского, к счастью, не трогали. Должно быть, из-за немолодого возраста. Вместо пыток кто-то из охранников склонял его к побегу. Он отказался, счел это провокацией. Возможно, им нужен был повод, чтобы расстрелять нас «при попытке к бегству».
— Кроме вас, кто-то еще был в камере?
— Привезли парня, который попал в переделку случайно. Юра Шевченко, бывший десантник, ехал из Павлограда в гости к другу в Симферополь. Оккупантам не понравилась его военная выправка. Он был подвыпивший, во время задержания оказал сопротивление, тогда они прострелили ему ноги. Позже отрезали кусок уха. Притащили Юру в камеру на матраце. До этого он два дня пролежал связанный в коридоре, его даже в туалет не отпускали.
Поразительно, что при всех зверствах похитители присылали каждый день… врача, который интересовался нашим состоянием здоровья. Парню с простреленными ногами даже капельницы ставили. Это была высшая степень цинизма — днем и ночью пытки, а утром врач: «На что жалуетесь?»
В камеру попал и наш активист Миша Вдовченко. 11 марта он участвовал в митинге против оккупации Крыма и шел домой с флагом Украины.
Один из охранников по прозвищу Дэн ненавидел меня люто: «Если бы была такая возможность, я бы тебя убил». Вырезал у меня на левой стороне груди свастику. Другой, эфэсбэшник, тыкал в тело ножом, делая надрезы. Однажды он сказал: «В Сомали у таких, как ты, я вырезал печенку и жарил».
— У вас был страх?
— Не было. Моим главным обезболивающим стала мысль: «Жена и дети успели уехать. Они в безопасности». Это давало возможность терпеть пытки.
У меня была одна задача — держаться, не выдать на допросах своих товарищей. Когда спросили, кого из крымских татар я знаю, ответил: «Да у меня целая улица знакомых татар!» Мой арест стал предупреждением для других украинских активистов, моих друзей: Сергея Мокренюка, Любы Калмаковой, Сергея Ковальского. Они успели выехать из Крыма.
Позже я не раз размышлял: «Почему Киев не давал крымчанам, которые хотели жить в Украине, никаких внятных указаний? Почему никто не говорил, как себя вести и что делать? Почему не связались с нами, активистами, и не сказали: «Ребята, прекращайте сопротивление. Переезжайте в безопасное место»? Было ощущение, что Киев равнодушно наблюдает за тем, как маленькая группа крымских активистов борется за сохранение Крыма в составе Украины, и судьба этих людей центру безразлична.
— Тем не менее вас вырвали из плена.
— Нас дважды пытались обменять, вывозили в поле. Но оба раза ничего не получилось. В конце марта все-таки обменяли. На кого — не знаю. Семерых человек, похищенных в первые дни оккупации Крыма и находившихся в разных местах, в том числе сына Анатолия Гриценко Алексея(Алексей — один из лидеров киевского Автомайдана, он был задержан, когда вез с другом гуманитарную помощь в украинские военные части в Крыму. — Авт.), освободили 20 марта. Нас привезли на Чонгар. Помню, в автобус зашел украинский военный и сказал: «Каждый называйте свою фамилию, будете выходить по одному». У меня тогда появилось невероятное ощущение счастья и свободы. Всех, кто находился в плену, сразу же забрали в херсонскую больницу, где врачи оказали первую помощь. Потом мы поехали в Киев.
— Вас чествовали как героев? Ведь вы храбро защищали свою страну, поднимали население, организовывали многочисленные митинги и марши протеста…
— О крымских активистах даже не вспомнили. И по сей день с нами никто из руководителей государства не встретился, не пожал руку. Я считаю, что к гражданским лицам, отстаивавшим украинский Крым, отнеслись абсолютно равнодушно. Приехав в Киев, мы не получили никакого статуса, хотя потеряли все: малую родину, жилье, работу… Тогда ведь еще не были приняты соответствующие законы.
Помогли нам волонтеры. Они нашли фирму-застройщика, которая разрешила нескольким семьям крымчан временно разместиться в новых домах в Киевской области, за что мы очень благодарны. Платили тогда жильцы только за коммунальные услуги. Через полгода мы с женой более или менее наладили свои дела и стали оплачивать еще и аренду.
*Андрей Щекун с детьми (слева направо: шестилетний Назарий-Иван, десятилетний Володя и 17-летний Алексей) на майдане Незалежности после освобождения из плена
Моя супруга — журналист. Она устроилась (позже ее сократили) в отдел по работе с вынужденными переселенцами при Администрации президента. Благодаря этому нам, активистам, удалось добиться внесения в Верховную Раду законопроекта «О правах и свободах внутренне перемещенных лиц». Теперь вынужденные переселенцы получают на протяжении полугода выплаты на семью — не более 2400 гривен в месяц. В законе поднимаются также вопросы о социальном жилье, устройстве на работу, медицинской реабилитации, но, к сожалению, не все нормы документа работают. Власти объясняют: «Денег нет. Все идет на войну».
— Ваше имя то и дело мелькает в новостях. Вы предлагаете создать в Украине Министерство по делам Крыма, Верховный Совет Крыма…
— Да, но пока нам удалось организовать лишь Государственную службу по вопросам Крыма, да и та еще не действует. Также по нашей инициативе в Верховной Раде появилось межфракционное объединение «Крым».
— Как вы считаете, Крым вернут Украине?
— Уверен в этом на все сто. Я не провидец, но, думаю, через полтора года уже можно будет поднимать данный вопрос. А пока мы, крымские журналисты и активисты, работаем, ведем информационную войну на материке: на базе Черноморской телерадиокомпании, которая после ее разгрома в Крыму переехала в Киев, на Банковую, выходит передача «Голос Крыма». Созданы информационный сайт «Под прицелом», агентство «Голос Крыма».
— В Крыму по-прежнему сильны антиукраинские настроения. «Многие крымчане сидят без света и продуктов, но продолжают восхвалять Путина и ненавидеть украинцев», — это строчка из «Фейсбука». Вам не кажется, что ваш труд сизифов? Стоит ли спасать и просвещать тех, кто не хочет быть спасенным?
— Стоит. Там не все «ненавидящие». Есть нейтральные обыватели. И 30—35 процентов крымчан, которые ЗА Украину. Мы не должны их бросать.
— Что можно для них сделать?
— Вам, газетчикам, нужно чаще об этом писать. Крым в последнее время исчез с газетных полос и телеэкранов. Разве полуостров уже не Украина? Мы, активисты, стараемся, чтобы крымский вопрос не потонул тихо и безвозвратно, продолжаем бороться с путинским режимом.
Я возглавлял и возглавляю общественную организацию «Украинский дом». По приезде в Киев из Крыма получил гранты от посольства США и Европейского фонда на развитие украиноязычных организаций, пропаганду украинского языка и национальных традиций.
Переехав в Киев, мы совершили культурную «диверсию»: подорвали систему российского образованияв Крыму. Реально! Выиграв грант Фонда Сороса на дистанционное обучение крымчан, теперь будем учить украинских ребятишек заочно. Порядок такой: крымский ребенок выбирает любую школу в Украине, пишет онлайн заявление о приеме и дистанционно учится в этом заведении. В конце каждого учебного года ездит сдавать экзамены на материк, в школу. Получает украинский аттестат. Так мы не потеряем своих граждан.
— Отличная идея. Наше Министерство образования знает о вашей инициативе?
— Да. Мы получили от них рекомендательное письмо, которое одобряет эту новацию. Кроме того, многие крымчане могут учить мову дистанционно. Преподавать им будут крымские педагоги, уехавшие с полуострова.
— Мы сейчас можем влиять на какие-то события в Крыму?
— Безусловно. Сегодня наша задача номер один — спасти молодых людей, чтобы они не пошли служить в российскую армию. С 1 апреля там призовут 80 тысяч новобранцев. Нельзя допустить, чтобы украинцы, оставшиеся в оккупации, стреляли в украинцев, находящихся в зоне АТО. Это стало бы величайшей трагедией для страны. Поэтому, я думаю, должны проводиться какие-то публичные акции, чтобы крымская молодежь не присягала на верность России. Возможно, украинскому президенту следует обратиться к крымским призывникам.
— Вы знаете, какие настроения нынче у сторонников Украины в Крыму?
— Двадцать тысяч из них уже выехали с полуострова, половина — крымские татары. Уезжают с большими потерями: продают жилье по бросовым ценам. С 1 января крымчане, не принявшие гражданство России, платят 30-процентный налог при продаже жилья. По данным Торгово-промышленной палаты Крыма, количество частных предпринимателей уменьшилось в пять раз. Люди стараются продать свой бизнес. Правда, желающих его купить все меньше. Еще в январе были возможны такие сделки, в основном бизнес по дешевке приобретали россияне, сейчас интерес к Крыму у них упал.
— Где сегодня крымские побратимы, которые были с вами в плену?
— Анатолий Ковальский возглавляет в Черновицкой области комитет по лесному хозяйству при обладминистрации. Кстати, его сын, тоже наш активист, переехал в Киев, налаживает свой бизнес, который был разрушен в Крыму. О бывшем десантнике Юре Шевченко, которому прострелили ноги и отрезали кусок уха, я давно ничего не слышал. Студент Миша Вдовченко учится в столичном медуниверситете.
18297Читайте нас у Facebook
