Анна Варпаховская: "Папа думал, что его отпустят через три дня. Но освобождения пришлось ждать 18 лет"
Жизнь семьи Варпаховских неразрывно связана с Киевом. Сюда в 1950-х приехал работать талантливый режиссер Леонид Варпаховский (на фото в заголовке), вернувшийся из гулаговских лагерей. В Театре русской драмы имени Леси Украинки он поставил «Давным-давно», «Мораль пани Дульской», «На дне» — спектакли, которые принесли Леониду Викторовичу успех и любовь зрителей. Потом были «Дни Турбиных» — постановка, которую зрители так и не увидели. Спектакль был запрещен, а Варпаховский обвинен в искажении смысла произведения Михаила Булгакова. Леонид Викторович не стал конфликтовать, забрал жену и дочь и уехал в Москву. Потом он еще несколько раз приезжал в Киев, ставил спектакли в Театре имени Ивана Франко и Оперном театре, называл Украину «своей любовью». Теперь наша страна стала родной для дочери Леонида Варпаховского Анны.
Популярность пришла к Анне Варпаховской после роли взбалмошной Лизы в кинофильме «Суета сует». Актриса, с успехом игравшая в московских театрах, в конце 1980-х вместе с семьей все же решила уехать из страны и поселилась в Канаде. Там Анна Варпаховская организовала театр и и стала часто бывать с гастролями в Украине. Теперь она приезжает в нашу страну и на съемки. Последнее время Анна Леонидовна — востребованная сериальная актриса. Недавняя ее работа — одна из главных ролей в сериале StarMedia «Восточные сладости».
*Анна Варпаховская. Фото Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»
— Так уж случилось, что в Киеве я провожу большую часть времени, — рассказывает Анна Варпаховская. — Уже девять лет играю здесь в спектаклях Театра имени Леси Украинки по приглашению Михаила Резниковича, снимаюсь. Поэтому Канада и Москва постепенно отходят на второй план. Хотя после съемок в Киеве я лечу в Канаду, где соберется вся наша большая семья. Буду играть «роль» хорошей жены и мамы.
— Киев ведь чуть не стал родным городом для вашей семьи?
— Мы с родителями приехали сюда в 1956 году. Папа в это время только вернулся из лагерей. Помню, нас поселили в общежитии при Театре имени Леси Украинки — в маленькой комнатке с общей кухней. Правда, пробыли мы в Киеве недолго. Папа поставил несколько спектаклей в театрах имени Ивана Франко и Леси Украинки, я пошла в первый класс, но в это время разразился скандал: закрыли постановку пьесы Булгакова «Дни Турбиных». Для отца это была страшная обида. Буквально за несколько дней он решил навсегда уехать из Киева. Отец очень переживал, потому что этот спектакль, по признанию многих, был одной из вершин его творчества. Работа заняла несколько месяцев, но премьера так и не состоялась. Постановку запретили после первого прогона за закрытыми дверями. В зал не пустили даже работников театра и актеров труппы. Сидели лишь несколько чиновников Министерства культуры.
— Чего же они так боялись?
— Леонида Варпаховского обвинили в неправильном прочтении произведения, приписав ему антисоветчину. Вообще все, что долгие годы происходило в жизни моего отца, было уму непостижимо. Я говорю о 18 годах, проведенных в лагерях. Папу арестовывали трижды. Сначала обвинили в контрреволюционной агитации. Дядя первой жены моего отца был троцкистом. Папа видел того дядю пять минут в своей жизни, но и этого хватило, чтобы получить срок. Отец попал в ссылку в Алма-Ату, где, правда, позволили работать в театре. После второго ареста папе дали десять лет. Я видела протоколы допросов, которые проводились на Лубянке. Было написано, что Леонид Варпаховский — антисоветчик и не одобряет карательную политику советской власти.
— Ваш отец ведь имел дворянское происхождение.
— Это тоже сыграло свою роль в том, что он попал под репрессии. Третий раз папу посадили по доносу певца Вадима Козина. Состоялся военный трибунал, и Козин рассказал, что в одном из концертов Варпаховский использовал музыку «Реквиема» Моцарта. «Это старый религиозный хлам, он служил сигналом Америки для восстания против Советского Союза!» — заявил Козин. Полный бред! Папа разбил все обвинения, и мама, присутствовавшая на трибунале, была уверена, что его оправдают. Она пошла домой готовить обед, но оказалось, что отца «задержали» еще на год. Потом он рассказывал, что следователь сказал: «На свободу ты не выйдешь никогда!» Но отца освободили через год.
— Кто же его вытащил?
— На самом деле, даже в то время среди стражей порядка были порядочные люди. Папа сидел в одиночной камере, и несколько раз в неделю по ночам на допрос его вызывал следователь — интеллигентный человек. Он кормил моего отца, поил, давал курить и рассказывал ему о том, какой потрясающий фильм вышел на советские экраны, имея в виду «Подвиг разведчика». Когда папа вернулся из тюрьмы, сразу спросил у мамы: «Дуся, у нас идет в кинотеатре «Подвиг разведчика»?" И они пошли в кино. Правда, отец остался недоволен картиной. Признался: «Следователь рассказывал гораздо интереснее».
— Как познакомились ваши родители?
— Оба сидели в лагере. Первого мужа мамы расстреляли как антисоветчика, ее сослали. А познакомились родители на сцене театра в Магадане. Папа ставил «Травиату», мама исполняла арию Виолетты. Когда они вышли на свободу, надо было выбирать, кто из них займется творчеством. Мама сказала: «Я буду заботиться о семье». С тех пор она никогда не выходила на сцену.
Я родилась, когда родители жили в небольшом поселке в 300 километрах от Магадана. Папе разрешили работать в местном клубе. И у отца, и у мамы в паспорте была строка, запрещавшая им проживать в 36 крупных городах страны. Несмотря на запрет, родители все же поехали в Тбилиси, где папа стал работать в местном драматическом театре. После первого же спектакля — это была «Чайка» — отца вызвали в органы и приказали покинуть город в течение 24 часов, потому что он не имеет прописки. На что папа ответил: «Да я у вас тут на всех заборах прописан!» — и показал афишу спектакля, на которой большими буквами была написана его фамилия. Родителям дали разрешение на проживание в городе в течение шести месяцев. В Тбилиси папу увидел представитель Театра имени Леси Украинки и пригласил работать в Киев. Мы приехали в Украину, и одновременно родители получили документы о полной реабилитации.
— Неужели Леонид Варпаховский не смог отстоять «Дни Турбиных»?
— Он был не из тех, кто вступает в конфликты. Если возникала проблема, просто отходил в сторону. Отцу безумно хотелось остаться в Киеве, но предпринимать какие-то действия он не стал. Мы переехали в Москву, ему дали квартиру в центре. Знаете, мне всегда казалось, что для папы было очень важно вернуться в родную Москву, состояться там и доказать, что он чего-то стоит. По сути, на творчество отцу было отведено всего лишь 23 года. Лагеря отобрали у него половину жизни.
— Отец хотел, чтобы вы стали актрисой?
— Папа был категорически против, потому что знал все тяготы этой профессии. Но мама настояла, сказав: «Пусть Аня делает как считает нужным». И я ни разу не пожалела о своем выборе, хотя в жизни были разные периоды. Знаете, мне, наверное, повезло с характером, доставшимся от родителей. Мама была одесситкой, папа — москвич с дворянскими корнями. Я все время находилась с ними рядом. В нашу московскую квартиру приходили Павел Луспекаев (Верещагин из «Белого солнца пустыни». — Ред.), Фаина Раневская, Леонид Утесов. Я всех их называла дядями и тетями, слушала их рассказы, широко открыв глаза.
Помню, как в Театре имени Моссовета шла папина постановка «Странная миссис Сэвидж» с Фаиной Раневской в главной роли. После прогона «Сэвидж» мама пришла в гримерку к Фаине Георгиевне. Раневская говорит: «Ваш муж — скотина, посадил меня на первый план, с моим-то 
носом!» А мама: «Фаина Георгиевна, вы — красавица». Та радостно: «Правда?! Тогда буду сидеть на первом плане».
*Фаина Раневская в спектакле Леонида Варпаховского «Странная миссис Сэвидж»
Обычно отец смотрел два первых спектакля, потом делал большой перерыв. И вот как-то после перерыва он вновь пришел в театр, а вернувшись домой, пожаловался маме: «Дуся, что на сцене вытворяет Фаина Георгиевна! Она выходит и поет «Мне не страшен серый волк», да еще и пританцовывает. Конечно, это гениально. Но никакого отношения к ее героине — американской миллионерше — не имеет!» И тут звонит по телефону Раневская: «Леонид Викторович, актеры такое несут в спектакле! Надо бы вам прийти, посмотреть и «почистить» его». Папа отвечает: «С удовольствием, только начну с вас». Раневская: «С меня?! Ну тогда не приходите, старый дурак», — и повесила трубку.
— Где Варпаховский познакомился с Павлом Луспекаевым?
— В Тбилиси. Павел играл у него в «Чайке», и они безумно подружились. Собственно, папа и пригласил Луспекаева с собой в Киев. Конечно, условия здесь были гораздо комфортнее. Помню, когда мы жили в Тбилиси, я спала в чемодане! Это был реквизит для спектакля «Коварство и любовь». Папа с мамой спали на тюфяке, брошенном на пол. Мы страшно нуждались, мама по вечерам рассказывала мне сказки, а я чувствовала лишь голод. И вот однажды к нам в гости пришел Павел Луспекаев с куском сыра. Ничего вкуснее в своей жизни я не ела.
Еще папа дружил с Александром Менакером — отцом Андрея Миронова. Менакер был удивительным рассказчиком. Помню, он, вернувшись с отдыха в Израиле, даже разыграл у нас дома сценку из жизни. На море шел дождь, отдыхающие сидели у бетонной стены на пляже. Сел там и Менакер. К нему тут же обратился какой-то мужчина: «Как вам погода?» Менакер: «Плохая очень». Сосед продолжает: «А девочки-цветочки? А молочные продукты? А белки-шмелки? И вообще, вы знаете, она меня так успокаивает…» Менакер удивленно: «Кто — она?!» И мужчина, чуть картавя, произносит: «Морэ…»
— Правда, что Леонид Варпаховский — создатель первого джазового оркестра в Советском Союзе?
— Да, это было еще до арестов. Папа был удивительно музыкален и стал одним из создателей ПЭКСА — первого экспериментального камерного сочетательного ансамбля. Отец играл на бутылках. У него даже остался на руке шрам от разбившегося «инструмента». По сути, папу посадили в то время, когда его карьера только набирала силу. Отец рассказывал, что его забрали ночью, он ехал в «черном воронке» по пустой Москве на Лубянку и думал: «Как обидно, что сегодня пятница! Только в понедельник разберутся с моим делом и меня отпустят». Освобождения ему пришлось ждать 18 лет.
— Что ему помогало все эти годы?
— Папа говорил, что у него есть звезда, которая его охраняет. Знал, что, несмотря на невзгоды, ему суждено выжить. Он и правда выходил из самых тяжелых ситуаций. Сломался лишь в конце жизни. Помню, как папа плакал и говорил: «Ненавижу театр. Мне опять снился лагерь».
Какое-то время в Москве мы жили в квартире вместе с сыном моей мамы от первого брака Гришей. Он был большим поклонником женского пола и часто приходил домой под утро. И вот однажды, когда Гриша вернулся глубокой ночью, позвонил в дверь, ему открыл мой папа. Отец был в черном пальто, шапке и сжимал в руках небольшой кулек. Потом оказалось, что в кульке были сухари и пара белья. Он сказал Грише: «Когда ты звонишь в квартиру так поздно, мне кажется, что это пришли за мной». С тех пор Гриша никогда не приходил позже полуночи.
Перед смертью у отца была жуткая депрессия. Знаю, что однажды папа сказал актеру Театра имени Ермоловой Георгию Бахтарову, которого встретил на Тверской: «Жора, я скоро умру».
— Вы играли в последней постановке отца — спектакле «Волки и овцы»?
— Это было в 1976 году. Специально для меня в Театре имени Станиславского Леонид Варпаховский поставил пьесу «Волки и овцы», в которой я играла Глафиру. Отец очень нервничал и говорил маме: «Дуся, меня осудит вся театральная общественность!» Однако мама настояла. Папа приходил на прогоны и был очень доволен. Но так случилось, что он умер за день до премьеры. Помню, мама тогда сказала: «Аня, папа не разрешил бы отменить премьеру». Я вышла на сцену, играла в спектакле, и слезы катились по моему лицу.
— После смерти Леонида Викторовича вы еще около 20 лет прожили в Советском Союзе, стали популярной актрисой, но в конце концов уехали из страны.
— Я уехала с семьей в Канаду, забрав маму. Знаете, в середине 1980-х у меня была какая-то эйфория, казалось, что жизнь в стране налаживается, а потом все вокруг начало тонуть в преступности. Когда мы уезжали, я полагала, что ставлю крест на своей карьере актрисы. Но через шесть месяцев в Канаде уже играла чеховский водевиль на французском языке в составе французской труппы. Я стала работать еще больше, чем в Советском Союзе. Так продолжается, слава Богу, до сих пор. Я жадная до работы. К сожалению, от этого страдают мои близкие, которые разбросаны по нескольким странам. Но к моему характеру они уже давно привыкли.
8517Читайте нас у Facebook
