Душевная неустроенность инны началась с того, что, когда она была маленькой, мать привязывала ей левую руку за спиной -- «переучивала» быть левшой
Самое страшное, что может случиться в жизни психического больного, это стигма -- клеймо, сопровождающее его с момента постановки на учет и до смерти. Если у вас болит печень или нет ноги, такого не случится. Зато если врач констатировал у вас психическое расстройство, можно быть уверенным, что ваши даже самые замечательные идеи будут рассматриваться сквозь призму болезни. Хоть мир и историю движут вовсе не так называемые нормальные люди. Вспомните хотя бы Высоцкого с этим его: «настоящих буйных мало, вот и нету вожаков» или приглядитесь к некоторым действующим политикам -- диагноз на диагнозе. Не говоря уже о художниках, писателях и прочих людях искусства. Кто светел, кто безумен -- все относительно. Так что примем всеобщее легкое безумие за аксиому и присмотримся к тому, что происходит за стенами «желтых домов», как в старину называли психиатрические больницы. Ведь на месте их пациентов может оказаться каждый.
Как в смелянской больнице трупы перепутали
В начале мая в Черкасской областной психиатрической больнице (находится в городе Смела Черкасской области. -- Авт. ) умер Иван Иванович. Забирать тело из больничного морга приехали зять и бывшая жена умершего. Забрали, привезли домой, где и выяснилось, что им выдали не своего, а чужого покойника. Подмену обнаружила его сестра. За годы, прошедшие с тех пор, как бывшая жена виделась с Иваном Ивановичем, он изменился до неузнаваемости -- кожа да кости. Зять же сроду не видел тестя -- так что произошедшее неудивительно. В день похорон больничная машина привезла родственникам их покойника, забрав чужого назад. Все как будто обошлось. Больничное начальство обвинило в случившемся родных Ивана Ивановича, и в этом оно право только частично -- согласитесь, там, где царят порядок и добросовестное отношение к делу, трупы не перепутывают…
А в конце лета в Ассоциацию психиатров Украины пришло письмо от родственников пациентов смелянской психиатрической больницы. «Ездим мы в больницу уже более 10 лет. Положение все хуже и хуже, -- пишут они. -- Наших родственников сотрудники больницы используют как рабсилу, случаются рукоприкладства, исчезновение передач… Больные умирают голодной смертью… Откуда такая информация? Мы живем рядом с больницей и знаем о делах в ней. Об этом говорят во всех пригородных автобусах и электричках. Говорят и о том, что хоронят безродных голыми в братских могилах… Несколько раз пытались обратиться к заведующему облздравом, но, как нам ответила его секретарь, у нас нет высшего образования и поэтому нас может принять только его заместитель. Помогите нам».
Конечно, слухи и разговоры в электричках -- не основание для выводов, другое дело -- голодные безумные глаза родного человека, синяки на его теле. Пару лет назад в 17-м отделении больницы погиб больной. Экспертиза установила у него перелом ребер, разрыв печени, почек. Подозрение пало на одного из санитаров, однако возбужденное городской прокуратурой дело до суда не дошло. Жители домов, прилегающих к кладбищу, на котором хоронят умерших в больнице, жаловались на то, что захоронение происходит в братских могилах и собаки растаскивают по окрестностям человеческие останки. Прокурор Смелы Юрий Заплотинский подтвердил, что такие жалобы действительно поступали, но подтверждения не нашли. Покойников хоронят хоть и в полиэтиленовых пакетах, но в индивидуальных могилах. Впрочем, сотрудники больницы, пожелавшие сохранить свои имена в тайне, утверждают, что хоронить в персональных могилах начали только в последнее время.
Тому, что больные использовались как бесплатная рабочая сила на подсобных хозяйствах сотрудников больницы, тоже имеются подтверждения -- когда это несколько лет назад оказалось зафиксированным. Тогда сор был вынесен из избы потому, что, возвращаясь с работы на огороде медсестры, больные раздели на улице двух подростков. Главврачом были приняты меры реагирования. Однако ни в одном из случаев (даже когда «на горячем» попалась медсестра, выносившая из больницы лекарства) никто не был уволен -- в Смеле это не принято. Совершившие правонарушения здесь увольняются вполне по-советски. «По собственному желанию».
Дневной рацион больных состоит из кипятка и супа, в котором плавает крупа. Часто без картошки и жира
Огромная территория Черкасской областной психиатрической больницы утопает в цветах и зелени. В яркий октябрьский денек мне даже показалось, что это то самое место, где можно обрести душевный покой. Начмед Петр Деревянченко на мою просьбу показать больницу нехотя ведет меня в явно «показательные» отделения. Мужское и женское. Чисто, аккуратно, в мужском стены расписаны картинами, а в одном из помещений творит пациент больницы -- художник. На мой вопрос, не голодают ли они, больные отвечают по-разному. Многие из них очень худы. Но на умирающих от голода все же не похожи. Впрочем, на голодный паек жаловались родственники больных из других отделений. Прошусь в одно из таких, в 14-е. Оно находится в старом корпусе. «Почему именно туда?» -- начмед недоволен, но ведет. Убогое здание, только что вымытый к нашему визиту пол и застеленные серым постельным бельем кровати без одеял не скрывали нищеты и запустения.
Все больные во дворе. Играют в карты, кучкуются. Поговорить с ними свободно невозможно -- врачи ходят по пятам и активно комментируют, всем видом показывая, как журналисты мешают их работе. Тем не менее мрачный мужчина, глядя исподлобья, сообщает, что не хватает даже хлеба, а о том, какой вкус сливочного масла или мяса, больные забыли уже давно. Дневной рацион состоит из кипятка и супа, в котором плавает крупа, часто без жира и картошки. «Да что его слушать, -- недоумевают врачи. -- Он же алкоголик!» Интересный аргумент, но я что-то ни разу не слышала, чтобы алкоголизм и недееспособность были синонимами…
На медицинском совете в больнице до сотрудников была доведена информация о том, что за 8 месяцев 2000 года смертность здесь возросла (4,5% против 3,5% за тот же период прошлого года), хотя официальные таблицы, вывешенные в кабинете начмеда, говорят об уменьшении этой самой смертности. В прозекторском журнале (журнале смертности. -- Авт. ) больницы самая распространенная причина смерти -- миокардиодистрофия. Диагноз «кахексия» (истощение), по словам патологоанатома больницы Виктора Балака, ставится, в основном, туберкулезным больным. Случаются и насильственные смерти, причем каждая из них становится достоянием прокуратуры. Пока вина больницы не была установлена ни в одном из таких сомнительных случаев, сообщил прокурор города. «Мы, в основном, разбираемся со случаями, когда в эту больницу госпитализируют не требующих врачебной помощи людей. Но это, скорее, вина не врачей, а милиционеров, участвующих в такой принудительной госпитализации», -- сказал Ю. Заплотинский.
Подходя к пищеблоку, я заметила мужчин и женщин с полными сумками, чем-то сверху прикрытыми, которые выходили из дверей здания. Даже напрягая воображение, я не смогла найти законного объяснения этому явлению. Продуктовый склад больницы ломился от круп, на кухню в тот день Бог послал борщ, ленивые голубцы и молоко (разбавленную сгущенку). Признаков голода не наблюдалось, но позже выяснилось почему: в больнице работало КРУ. Да и сезон овощей со счетов не сбросишь.
После ухода КРУ все вернулось на круги своя -- в день сдачи этого материала в печать больным давали кипяток с заваренной в нем травой, суп с фрагментами овощей и «пустую» кашу.
Главврач больницы Рита Кутысская не стала отрицать, что продуктов и медикаментов не хватает. Выживают только благодаря помощи областного управления здравоохранения, общественных и религиозных организаций, спонсоров. Но, в основном, за счет энтузиазма и милосердия сотрудников, которые приносят из дому продукты и этим поддерживают больных. Реально на питание одного больного в день выделяются 2 гривни 20 копеек.
С лекарствами дела обстоят еще хуже, рассказывает начмед: при необходимых на медикаменты 12 грн. в день больница получает… 33 копейки на одного больного. «Что делать? Просим о помощи родственников, организации, в которых работали больные. Остальным же мы можем лишь смягчить состояние».
Петр Деревянченко не отрицал, что при наличии растительного масла, глюкозы и воды в водопроводе в больнице используют хоть и не запрещенные Минздравом (правда, только с согласия больных или родственников), но малогуманные методы: сульфозинтерапию, инсулиновый шок и холодные ванны. Если кто не знает, сульфозин -- это растворенная в кипящем масле сера, применение которой очень болезненно и вызывает длительное повышение температуры. Печально, конечно, что наша психиатрия не в силах отказаться от таких «пещерных средств». По сути, только на мой вопрос о лоботомии, начмед отмахнулся: «Ну, это вы фильмов насмотрелись!»
В психиатрических больницах больше нет «наполеонов», нет даже «народных депутатов» -- видимо, последние так и не стали властителями народных дум. Пару-тройку лет назад был настоящий бум «контактеров» и «экстрасенсов», позже в палатах стали появляться «счастливчики», выигрывавшие миллионы в многочисленных телеиграх. Врачи, кстати, поделились наблюдениями, что многие их хронические пациенты в начале 90-х (как говорят, когда все стало можно) возглавили ячейки различных партий радикального направления.
К сожалению, по мнению врачей, отсутствие ярких персонифицированных маний тоже свидетельствует о разобщенности, растерянности общества, отсутствии в нем идеалов.
«Несколько раз дочь выходила ко мне в синяках. Ее били»
… В одном из сел неподалеку от Смелы живет мать Наташи, которая больна уже более 20 лет. Хорошенькая веселая женщина, у которой врачи вовремя не установили менингит, стала неизлечимой пациенткой больницы в Смеле. Где-то далеко растет ее дочь, по которой она скучает в редкие периоды ремиссии. Мама Наташи, которая с внучкой не видится (чтобы на ребенке не было клейма дочери душевнобольной), не плачет уже много лет.
-- Я как будто окаменела. Заберу ее ненадолго домой, все же, думаю, здесь ей лучше. Но она уже через несколько часов становится сама не своя, бьется, дерется, особенно сильно на нее действует огонь -- в печь летит все: и деньги, и вещи. И я, не в силах справиться с дочерью, вызываю от соседей «скорую» -- отвезти ее обратно. Но и в больницу мне страшно ее отдавать -- голод, сульфозин ей колют (она сама говорила), несколько раз она ко мне выходила вся в синяках. Ее били. Денег у меня нет. Чем я могу ей помочь? Полпенсии обязательно оставляю на лекарства Наташе, даю то мешок моркови, то капусту, то картошку с огорода -- чтобы больным в ее отделении полегче было. Сейчас она еще в хорошем отделении -- здесь у меня не требуют денег для врачей, не бьют ее. Я знаю, что, наоборот, и врач, и сестра тут добрые -- из дому несут продукты, чтобы подкормить своих пациентов. Зато в больнице ремонты делают -- и это когда есть совсем нечего! Беда у нас, в которой никто не поможет -- в облздраве уже наших жалоб столько было! Все спускают для проверки в саму больницу.
Кому здесь хорошо, так это Валентине. Закончив в свое время общенаучный факультет Львовского университета, она работала переводчицей. Побывала в 63 странах, переводила даже Горбачеву. А потом стала слышать голоса. Сейчас с горящими от осознания своей миссии глазами худенькая седая женщинка в изящных туфельках и с накрашенными губами спасает цивилизацию. Кипы схем, чертежей космических кораблей… Сыпя замысловатыми терминами из фантастических романов, она рассказывает, как ей пригодились ее познания в физике, полученные в свое время в университете. Она счастлива и не скрывает этого: «Я ведь спасаю цивилизацию!» Больше я не встречала счастливых в этом храме умиротворения.
Главврач считает, что «в наше трудное время» она делает все возможное, чтобы огромная (на 1250 коек) больница жила. Вот и новые котлы поставили -- теперь тепло будет! Хоть лучшие времена у смелянской больницы явно позади -- врачи, сохранившие потребность в профессиональном развитии возможностей таких не имеют -- единственный компьютер установлен в бухгалтерии больницы.
Может, действительно, наши больницы и больные обречены и главврач бессилен что-либо сделать? Чтобы выяснить это, еду в Житомирскую областную психиатрическую больницу.
Единственным другом девушки была собака по кличке Ядвига Степановна
… Когда Инна пришла в консультативно-терапевтическое отделение Житомирской областной психиатрической больницы, она была глубоко несчастна и агрессивна. Девушка только-только ушла из религиозной секты, в которую ее привела мать. Сама мать, одна воспитывавшая Инну, осталась убежденной сектанткой, из-за чего конфликты в доме происходили постоянно. Инна не могла общаться с людьми. Единственным ее другом была собака Ядвига Степановна. А еще она постоянно ждала, когда ей позвонит отец, давным-давно ушедший от матери. У него была новая семья, и он редко звонил взрослой дочери. Та же после очередного звонка сотни раз перебирала в памяти каждое отцовское слово, словно смакуя его такие теплые интонации.
В больнице девушке предложили… рисовать. Сначала медсестра Елена Туча предложила ей тему «Воспоминания детства». Инна нарисовала, как перед огромным темным окном на высоком стуле на коленках стоит маленькая девочка с привязанной за спиной рукой. Когда Елена Юрьевна спросила ее, что значит эта привязанная рука, девушка ответила, что она родилась левшой и мама таким образом «переучивала» ее. «После этого мы поняли, что с самого начала ее личность формировалась под воздействием этого насилия». Девушке предлагались новые темы для рисования: радостные воспоминания, обида, остров счастья, любовь, конфликт…
Иннины рисунки оказались очень красноречивыми. Любовь девушка воспринимала как омут с острыми камнями на дне, путями выхода из конфликта считала молчание, молчание и еще раз молчание, внешнее (!) дружелюбие и внутреннее отмежевание от всего, что тебя не касается… Религию рисовала в виде черной повязки на глазах, себя ассоциировала с зубастой щукой. Она боялась мужчин, одиночества, церкви, высоты и уколов и в то же время мечтала о ребенке, хоть и не верила, что он у нее когда-нибудь будет. Единственным членом своей семьи она назвала четвероногую Ядвигу Степановну (правда, вдали маячил бледный образ отца), а на необитаемый остров не взяла бы ничего (и никого), кроме книг.
Обладая интеллектом и имея явно выраженную склонность к поэзии (рисунки часто сопровождались ее стихами), она, «если бы была волшебницей», собрала в один «бокал ума» все богатства человеческой мысли и духа -- там уместились и зороастрийская свастика, и мальтийский крест, и меч нибелунгов, и другие символы. По мере того как протекало лечение, у девушки проснулось ранее задавленное чувство юмора -- страстную любовь она изобразила в виде смотрящих друг на друга довольно веселых крыс (одна из них, правда, непонятно какого пола). По-разному представлялся ей и образ самой себя. Если в начале лечения это было яйцо депрессивного синего цвета с плотной скорлупой (этакая вещь в себе), то ближе к его окончанию по нежно-салатному цвету пошла явно видимая трещина. Внешне же это проявлялось в том, что девушка занялась поисками работы, по субботам все так же приходя к Елене Юрьевне. Здесь, в больнице, сложился своеобразный клуб бывших пациентов. Они приходят сюда, доделывая начатые во время лечения работы, общаясь с доброй и внимательной медсестрой. Скоро клуб таких вот одиноких сердец будет создан в городе. Может, рецидивы их болезней станут более редкими. Не знаю, что по этому поводу говорят медики, но, как по мне, половина душевных болезней происходит от одиночества.
Когда врач заходит в палату, становится светлее
В Житомире, конечно, лечение не ограничивается рисованием. Арт-терапия -- только составная часть комплексного лечения, включающего и медикаментозное, и групповую терапию, и лечение занятостью. Оказывается, с депрессией гораздо легче справиться, поделившись своими переживаниями с такими же страдальцами, анализируя адекватность столь глубокого отчаяния его причине. А психолог поможет научиться реагировать на что-то не так остро, а на что-то -- даже положительно. Комната же, где лечат занятостью, выглядит и вовсе по-домашнему. В уголке сматывают пряжу женщина из медперсонала и больная девушка. «Вы из газеты? -- радуется она. -- Напишите обязательно, что врачи 5-го и 8-го отделений -- лучшие в мире. Когда они заходят в палату, в ней становится светлее». Я обещаю написать, правда, потом подобных просьб оказывается так много, что выполнить их все было бы сложно.
Но вот о чем действительно невозможно не написать, так это о том, что все эти замечательные врачи и медсестры -- герои, потому что, получая зарплату от 100 до 200 гривен и уплачивая, как и все наши люди, все платежи, они находят силы ежедневно излучать добро и тепло. Гвозди бы делать из этих людей или -- лучше -- нагревательные приборы: надежнее бы их не было.
Случается, что душевнобольные преступники… «косят» под душевнобольных
В отделении для принудительного лечения житомирской больницы (так называемом тюремном) есть решетки на окнах, но нет вооруженной охраны. «Если бы мы посадили здесь даже переодетого милиционера (их же видно, несмотря на одежду), больные бы чувствовали себя не на лечении, а в тюрьме. Хоть это совсем не так. Больной -- даже не инструмент преступления, он такая же жертва болезни, как и пострадавший от него. И преступления, совершенные больными, по сути, являются несчастными случаями», -- считает главврач больницы Виктор Шумлянский.
Быт отделения напоминает быт любого места, где вынужденно собрались мужики. Смешки, шутки-прибаутки… В день нашего визита находящиеся здесь по приговору суда вырезают деревянные ложки. Одну из них я получаю в подарок от… закоренелого вора. Сам-то он эту ложку не сделал (»я вообще ничего не люблю делать руками»), а привычно ловко распоряжается плодами чужого труда. 15-летний Василек, радостно улыбаясь, подходит ко мне. Он себя чувствует хорошо, только скучает за домом. «А как вы здесь оказались?» -- спрашиваю его, и лицо парня на глазах темнеет. «Убийство… » -- выдавливает он, и становится понятно, что вспоминать об этом ему невмоготу.
Кстати, Виктор Шумлянский отрицал возможность «закосить» под душевнобольного. Опытного врача не обманешь. Хотя бывают накладки, когда действительно больной человек, совершив преступление, с перепугу решает «закосить»… под больного.
«Тетенька, возьмите меня к себе, я вам все по дому сделаю, я все умею, -- подходит еще один пацан. -- Мне отсюда идти некуда, я сирота». «Возьмите его, он и правда все умеет», -- начинают пристраивать товарища остальные. «Мы, конечно, стараемся адаптировать излечившихся больных к жизни, для этого у нас работает целая служба социальных работников», -- говорит главврач.
Другая часть «принудительных» -- это те, кто совершал преступление в прошлом, уже выходил на волю и теперь помещается в больницу только во время рецидивов. Они очень рады гостям и спешат поделиться своими историями.
-- В 1979 году я поступал в Омское военное училище, -- рассказывает похожий на главного «довгоносика» страны плотный мужчина. -- Четыре дня перед экзаменом нас не кормили. Ослабление организма и нервное истощение сделали свое дело, и после экзамена я подошел к майору и, сорвав с него погоны, закричал: «Ты как стоишь перед генералом?» Он, наверное, решил, что я генерал (а я-то им не был), и меня арестовали и судили. С тех пор я попадал в разные больницы, переехал в Украину, закончил КПИ, работал. Мне кажется, что с тех пор, как Украина стала независимой, к нам, больным, относятся гораздо лучше. Теперь мы чувствуем себя людьми. Здесь, в Житомире, нас всегда выслушают.
«Когда было больше денег, я отдыхала в Ялте, а сейчас езжу сюда, в больницу»
По средам в Житомирской больнице -- танцы. Самые настоящие -- в зале, под льющуюся из мощных динамиков музыку и с «ди-джеем» -- фельдшером. Все напоминает дискотеку в каком-нибудь санатории Крыма в межсезонье. В обнимку танцующие девушки, церемонные танцы -- пары среднего возраста и тут же лихо отплясывающие рок-н-ролл пары помоложе. Мужик лет 60-ти просит врачей поменять музыку -- что, мол, за старье у вас играют? На белый танец дамы наперебой приглашают фельдшера, главврача и фотокора «ФАКТОВ». Увы, безуспешно! Фельдшер рассказывает, что так бывает далеко не всегда и частенько (под настроение) он принимает подобные приглашения. «Они так ждут среды, наряжаются, красятся, заводят романы!» -- рассказывает он. Ко мне подсела симпатичная блондинка с немигающими глазами.
-- Я здесь уже 13 лет лечусь, не подряд, конечно, а так -- выйду, поработаю, станет хуже (меня мучают страхи), и опять сюда. И замуж я здесь вышла четыре года назад -- муж тоже здесь лечится. Я всегда сюда рвусь, как в Ялту. Раньше, когда было больше денег, ездила на юг, сейчас же возвращаюсь из больницы, как с курорта. И еще долго вспоминаю дома это праздничное ощущение. Здесь говорят не о деньгах, как на работе, а больше интересуются друг другом.
-- Часто случаются романы в вашей больнице? -- спрашиваю у Виктора Шумлянского.
-- Бывает, конечно, но браки и романы требуют времени, а сроки пребывания у нас близки к европейским -- до 40 дней.
-- И у вас больные не живут годами, как в других больницах?
-- Конечно, не живут. Зачем? В области существует несколько форм оказания психиатрической помощи: диспансерная, стационарная и Дома инвалидов. Наши больные, в основном (кроме принудительных, представляющих опасность для общества) лечатся осознанно. Такое сознательное отношение очень ускоряет лечение.
-- Хватает ли у вас денег на питание и лекарства?
-- Конечно, с голоду не умирает никто. Да и вообще смерть у нас в больнице -- случай исключительный. В этом году умерли шесть человек (в зависимости от потребностей количество коек в больнице варьирует от 500 до 600. -- Авт. ). И на питание, и на лекарства в день приходится по 2 гривни. Правда, помогают родственники наших пациентов, делающие добровольные взносы. Эти средства идут только на медпрепараты.
-- Сульфозин применяете?
-- Наши врачи уже и забыли, наверное, что это такое.
-- Получается, материально вы обеспечены не лучше других больниц… Значит, положительный эффект в лечении достигается здесь, благодаря комплексности?
-- Да. Но случилось это не от хорошей жизни. Понимая, что экономическая ситуация в ближайшее время не улучшится, я решил действовать. Конечно, как и всем, нам помогают, в том числе и с гуманитарной помощью. Но все это капля в море. И мы начали искать возможность, как хотя бы частично заменить медикаментозное лечение? Наши врачи ездили в Европу, учились там, да и в больнице есть информационный центр с компьютерами и Интернетом -- чтобы не отрываться от современных достижений в психиатрии.
Заведующая отделением для поступающих самостоятельно Оксана Процак, побывав в Мюнхене, привезла оттуда методику вывода из депрессии, успешно применяемую сейчас в больнице. Врач рассказала, как во время своего недавнего визита в Житомирскую больницу немецкие психиатры признали, что здесь работают эффективней. Здесь даже контракты заключают между больным, врачом и, если надо, родственниками больного с взаимными обязательствами сторон.
Что в этой больнице еще приятно удивляет, так это открытость! И врачей, и сестер, и больных. Ходи где хочешь, говори с кем интересно. Конечно, встречались больные, которые умоляли отпустить их домой. Но они как раз самыми тяжелыми и выглядели. На самом деле, мне кажется, что только в таком состоянии можно рваться в большой сумасшедший мир, бушующий за воротами больницы.
Наверняка не все больные и их родственники довольны работой больницы, возглавляемой Виктором Шумлянским. Но вряд ли кто-то станет отрицать то, что действительно не в лучшие времена, переживаемые нами, в Житомире не клянчат, не ноют, а ищут и находят выход. Впрочем, это уже относится к роли личности в истории. Отдельно взятой больницы в том числе.
Ответственный секретарь Ассоциации психиатров Украины Семен Глузман, узнав о моей поездке в обе больницы, кстати, рассказал:
-- Я достаточно часто получаю письма из психиатрических больниц. Совсем недавно, после посещения больницы N. инспекционной группой экспертов Совета Европы, я получил письмо от пациента этой больницы. В тексте -- претензия к администрации, не давшей возможность именно этому пациенту встретиться с инспекторами. В Нидерландах или Великобритании такое, несомненно, вызвало бы общественный резонанс. Ну, а здесь… все иначе. Другие реалии. Внимательно рассмотрев конверт от пришедшего письма, я порадовался за положительные изменения в больнице N. Почему? Да все очень просто: конверт был отослан не подпольно, а самой администрацией больницы N. ! Из психиатрической больницы в г. Смеле таких, легальных, писем не было никогда. Вероятно, там не повода для жалоб и заявлений. Благоденствуют.
3414Читайте нас у Facebook
