Альпинист Владимир Горбач: «После восхождения на Эверест я полгода пролежал в больнице, перенес девять операций»
Увы, Первая украинская экспедиция «Эверест-99», предпринятая в марте-мае этого года, закончилась весьма драматично. Из первой тройки восходителей успешно спустился вниз только один -- Владислав Терзеул. Второй, Владимир Горбач, не успев найти дорогу к штурмовому лагерю до наступления ночи, провел на высоте более 8500 метров полтора суток и получил сильнейшие обморожения. Вниз его пришлось нести на руках. Третий, Василий Копытко, навсегда остался в гималайских снегах. Поиски пропавшего альпиниста велись несколько дней, но не увенчались успехом. Членам национальной сборной пришлось возвращаться домой с тяжелым чувством горечи в душе. 45-летнего Владимира Горбача удалось спасти. Когда спортсмену стало немного лучше, корреспондент «ФАКТОВ» навестил его в ожоговом центре, где он находился на лечении. А выписавшись, мастер спорта международного класса Владимир Горбач сам пришел к нам в редакцию.
«За два дня на Горе я потерял 20 килограммов»
-- Владимир, как вы себя сейчас чувствуете, как здоровье?
-- В Киевском ожоговом центре, куда я попал в конце мая сразу после возвращения из Катманду, я провел полгода. Перенес девять операций. Обморожение кистей рук и обеих стоп было очень сильным. Кожа на них почернела, будто обуглилась. По мере лечения чернота отступила, но не до конца. Пришлось ампутировать пальцы на ногах и частично на левой руке. Правая, как видите, восстановилась. Сделали две пластические операции на лице -- отмороженный кончик носа тоже пришлось удалить, вместо него пришили лоскуток кожи. Заключительный этап лечения предстоит весной -- мне будут вытягивать фаланги пальцев на левой руке и корректировать форму носа. Большое спасибо всему коллективу ожогового центра за теплое отношение ко мне.
-- А протезы ног будут делать? Хотя, на мой взгляд, походка у вас вполне уверенная.
-- Ну что ж, я рад. Спасибо. Протезы уже готовы, но я решил обойтись без них. По-моему, получается неплохо. Даже в футбол играю. В носок кроссовка вкладываю специальную массирующую стельку, и боль постепенно отступает.
-- Интересно, были ли застрахованы члены Первой украинской экспедиции на случай несчастья?
-- Да, и на приличную сумму. Причем украинская страховая компания «Utico» выполнила свои обязательства без задержек. Они оплатили мне лечение и изготовление протезов, выплатили страховую компенсацию семье Василия Копытко.
-- Насколько я знаю, в больницу вы попали в тяжелейшем состоянии. Катастрофическая потеря веса, обезвоживание организма…
-- За два дня на Горе я потерял 20 килограммов. При росте 160 см весил около 40 килограммов. Когда меня несли вниз, давление упало до 60/10. Помню, как меня нашли, как подошел Ковалев. А вот тот момент, когда меня несли вниз, я уже не помню. Иногда приоткрывал глаза и тут же снова проваливался в забытье. Хотя припоминаю, как шерпы -- местные носильщики, помогавшие спускаться вниз, периодически принимались довольно сильно бить меня руками по туловищу. Наверное, для того, чтобы не было воспаления легких.
В Катманду медики местного госпиталя объявили, что не умеют лечить обморожения. Я лежал под капельницей в гостинице под наблюдением врача. Медики опасались воспаления легких. Перед глазами все время проносились видения -- как будто две чаши весов. На одной чей-то сладкий голос убеждал меня закрыть глаза и сдаться. На другой были родные лица жены и детей (у меня двое сыновей 9 и 12 лет). Я знал, что отключаться нельзя, и боролся с забытьем как мог. Постепенно зовущий голос становился тише, а действительность все четче и четче -- и я понял, что останусь жив.
-- Больно было?
-- Сильной боли не было. Но когда кололи сосудорасширяющие препараты, все тело ныло. Гораздо сильнее физической была душевная боль, когда я смотрел на свои руки, ноги и понимал, что со мной произошло. Хорошо, что ко мне в больницу постоянно приходили друзья, поддерживали морально.
«У Славы оставались силы, чтобы идти первым и облегчить спуск другим»
-- На днях я разговаривала с председателем медкомиссии Федерации альпинизма Павлом Белошицким. Он сказал, что ваш случай уникальный. Провести полтора суток без палатки на высоте более 8300 метров в условиях кислородного голодания тканей, на морозе и при шквальном ветре -- и выжить… Интересно, а сколько градусов мороза было на вершине Эвереста?
-- Думаю, больше пятидесяти. Во всяком случае, когда в четыре утра мы выходили из штурмового лагеря (8300 м), то, пока пристегивали «кошки», руки задеревенели так, что пришлось отогревать их с помощью газовой горелки. Однако самый злейший враг альпиниста -- это даже не мороз, а ветер. Шквальный ураган сбивал нас с ног. Меня сдувало несколько раз, я удерживался на склоне лишь благодаря тому, что был пристегнут к веревке. К тому же еще на подъеме я остался бз очков.
-- Почему?
-- Я дышал через шерстяную маску, и пар от дыхания попадал внутрь, под стекла очков. Поэтому их приходилось постоянно снимать и протирать. Потом очки заледенели так, что сквозь них уже ничего не было видно. К тому же погода начала портиться, солнце спряталось, стемнело. Вася Копытко как врач сказал мне: «Снимай». Сам он к этому времени уже снял очки. Поэтому до вершины и назад я шел без очков. Правый глаз, видимо, подмерз и видел очень плохо. Левый я старался беречь, прикрывал. Так и шел с закрытыми глазами: открою глаз, гляну, три шага сделаю, снова приоткрою, посмотрю. А утром, на следующий день после холодной ночевки, было солнечно, и я, ожидая товарищей, сидел на снегу с закрытыми глазами. Почти месяц после этого просыпался по утрам с ощущением, будто под веками скопились холодные острые льдинки. Но зрение сохранилось.
-- А еда с собой какая-то была?
-- В четыре утра, перед выходом, мы буквально заставили себя поесть. Чтобы не тащить лишнего, взяли с собой немного -- шоколадки, курагу, изюм. Идти и так тяжело -- одеты, закутаны. К тому же на такой высоте есть не хочется. Только пить. Перед выходом из палатки мы растопили снег, вскипятили на горелке, разлили по термосам. Но когда я пережидал ночь, вода в моем термосе замерзла.
-- А нельзя было его держать как-то поближе к телу, чтобы отогреть?
-- Термос был укутан хорошо: в пуховую рукавицу да еще в пуховой куртке. Но периодически я его доставал, открывал, чтобы сделать глоток. И вот когда достал в четвертый раз, оказалось, что вода больше не льется.
-- Насколько я знаю, из первой тройки вы взошли на вершину последним.
-- Да, я немного отстал от Василия Копытко и Славы Терзеула. Поднимался один, уже когда они спускались вниз. Идти было очень тяжело. Дыхание было затруднено из-за нехватки кислорода. Все время хотелось сделать вдох поглубже, но было нечем.
-- Вам удалось сфотографироваться на вершине?
-- У меня был свой фотоаппарат. На ледоруб надел все флаги и вымпелы, которые нес с собой. Каждый восходитель нес флаг Украины. Кстати, хотел сфотографироваться и с номером своей любимой газеты «ФАКТЫ», который тоже нес с собой в рюкзаке. Но не удалось. Фотоаппарат замерз и не сработал.
-- Чувство эйфории от победы было?
-- Никакой эйфории, чувства удовлетворенности не было. Было не до того. Обычная работа, которая бывала сотни раз за годы восхождения на вершины. Достиг -- надо сделать снимки. И мысль: быстрей, быстрей -- вниз… Рация была все время включена. Достигнув вершины, я сообщил об этом на базу тренеру Мстиславу Горбенко. И еще спросил, почему не видно треноги, оставленной китайцами. Дело в том, что долгие годы эта тренога считалась ориентиром вершины. Горбенко ответил: «Какая тренога? Ее нет давно! Давай срочно вниз, погода портится!» Я начал спуск. Минут через двадцать встретил поджидавшего меня Василия. Слава ушел вперед, чтобы поднимать из-под снега веревки.
-- Наверное, легче было бы спускаться всем вместе?
-- Считаю, что Слава сделал правильно. В тот момент у него оставались силы, чтобы идти первым и облегчить спуск другим. Тем временем погода окончательно испортилась, наступила темнота. Мы поняли, что веревки нам не найти. И Вася ушел на гребень, чтобы посветить вниз фонариком. Я прошел немного вперед в поисках веревки. У большого камня мы с Васей условились встретиться. Но больше я его не видел.
-- Володя, о чем вы думали ночью, оставшись один на один с ледяной горой?
-- Я боялся заснуть, спрятался от ветра за камнями. Все время думал о семье, сыновьях, жене и матери. Заставлял себя не спать. Утром мне пришла в голову мысль, что я мог бы спуститься другим путем. Но я продолжал оставаться именно на том месте, где мы расстались с Васей, -- думал, что он ушел к палатке, которую мы оставили на пути наверх, заночевал там и утром вернется. Я не мог поверить в то, что молодой, сильный и здоровый парень мог замерзнуть или сорваться. Ожидая его, я потерял чувство времени.
-- А подать сигнал, покричать или фонариком посветить?
-- Сильно не покричишь -- голос сел. Единственный не вышедший из строя фонарик Вася унес с собой. При мне была рация. Вечером мы не смогли ею воспользоваться, так как сели батарейки. А утром я снова попытался выйти на связь. И случилось чудо: часов в шесть утра внизу, в базовом лагере ребята услышали мой голос: «База, база, я Горбач». Они поспешили на помощь.
«Жаловаться мне грех -- я остался жив»
-- Возможно, если бы каждый из восходителей имел с собой кислородный баллон, экспедиция обошлась бы без потерь. Интересно, кому принадлежала идея бескислородного восхождения?
-- В спортивном плане бескислородное восхождение считается более престижным. Все члены национальной сборной команды -- опытные альпинисты, прошедшие жесткий отбор, -- чувствовали себя вполне готовыми к нему. Решение было принято руководством, но идею поддержали все. Кто не хотел -- мог отказаться на любом этапе. Кстати, идею идти без кислорода поддерживал погибший Вася Копытко, врач по образованию. Конечно, от первой национальной экспедиции ждали иного результата. Два года усиленных тренировок на Кавказе, восхождения на гималайские вершины Пумари (7161) и Ама-Даблам (6586) прошли вполне успешно. Спортсмены тренировались в барокамере, где искусственно создаются условия высоты восьми-девяти тысяч метров. То есть подготовка была очень хорошей. Но предугадать, например, такие вещи, как изменение погоды, невозможно. Ежегодно на Эвересте гибнут десятки альпинистов. Только поднимаясь по тропе вверх, я насчитал шесть трупов. Один был босиком, раздетый до пояса. Очень тяжело проходить мимо этих закоченевших тел. Я старался на них не смотреть, глядеть только на веревки и вверх.
-- Не слишком ли большой оказалась для вас цена за восхождение на Гору? Если бы вы знали, чем все кончится, пошли бы?
-- Трудно ответить… Думаю, да. Все равно бы пошел. Но -- с надеждой, что судьбу удастся изменить. Мне жаловаться грех. Гора оставила мне жизнь -- самое дорогое, что есть на свете.
-- Володя, какие у вас дальнейшие планы на жизнь?
-- Конечно, в первую очередь пройду до конца курс лечения. А там -- посмотрим. Если честно, хотелось бы вернуться в горы. Будут еще экспедиции, будут и победы.
13389Читайте нас у Facebook
