«Когда Максим пришел к нам, мы его жалели. Но потом оказалось, что он всех подозревал в разворовывании имущества»
Во вчерашнем номере наша газета сообщила о том, что летом нынешнего года в Днепропетровском доме-интернате для детей-инвалидов умер 15-летний воспитанник, страдавший тяжелейшим пороком развития — отсутствием мочевого пузыря. Игорь Марченко умер, потому что почки перестали справляться с нагрузкой. Но друзья мальчика, бывшие воспитанники интерната Максим Мелецкий и Саша Мельник (имя и фамилия последнего по его просьбе изменены), рассказали «ФАКТАМ», что коротенькая жизнь Игоря была полна издевательств и мучений. Больше всего ребенку-инвалиду доставалось от нянек и медсестер, брезговавших лишний раз поменять ему мочеприемник. Игоря могли обозвать, ударить. В апреле 2010-го года в интернате произошло беспрецедентное ЧП: нянька, желая наказать ребенка за нарушение вечернего покоя… укусила его за ухо.
*Воспитанник интерната четырехлетний Тарасик, с рождения страдающий тяжелой формой ДЦП, лишь на днях начал говорить. Такие тяжелые детки, которые делают успехи в развитии, становятся предметом особой гордости педагогов
То, что мы узнали о педагогическом коллективе и остальных сотрудниках детского интерната от бывших воспитанников, которым, по их выражению, «больше нечего бояться», вызвало шок. Корреспондент «ФАКТОВ» отправилась в командировку в Днепропетровск.
«Почитаешь такое — и больше не хочется работать, стараться для этих детей»
Первой будущую статью в «ФАКТАХ», за три дня до ее опубликования в пятничном номере, прочитала директор дома интерната для детей-инвалидов Виктория Бабанская. Одетая в строгий деловой костюм, женщина внимательно изучала несколько страничек, распечатанных на принтере, а я разглядывала двух гигантских, в полтора человеческих роста, игрушечных зайцев, восседавших на директорском кожаном диване. Интересно, зачем таких зайцев шьют? Их же испугаться можно…
— Фу, как будто ведром помоев облили! — дочитав распечатку, передернула плечами директор. — Сколько же это будет длиться? Мелецкий уже два года как отсюда уехал, а продолжает во все инстанции жалобы писать. Почитаешь такое — и больше не хочется работать, стараться для этих детей.
Виктория Евгеньевна с ходу охарактеризовала двух бывших воспитанников и уволенного воспитателя, с чьих слов была написана статья:
— Максим Мелецкий был очень трудным подростком, грубым, непослушным, с манией величия и явно выраженными приступами агрессии. Считал себя чуть ли не директором детского дома, постоянно вмешивался в воспитательный процесс. Воспитатель Виктор Конюшко, который подтверждает его слова, не проработал у нас и года, причем болел в два раза чаще, чем выходил на работу. Непрофессиональный, безразличный к детям…
Только о Саше Мельнике директриса отозвалась положительно:
— Это был очень одинокий мальчик. ДЦП в тяжелой форме, инвалид-колясочник. Он считался «родительским»: отец и бабушка брали его домой на каникулы, иногда приезжали в интернат. Но с каждым годом визиты становились реже, Саша болезненно это переживал, замкнулся. А когда в интернате появился Игорек Марченко, Саша ожил, он стал больному малышу старшим братом, даже больше! Поддерживал его, когда Игорь лежал в больнице, выгораживал, когда мальчик шалил.
Постепенно в кабинет директора стали приходить и другие сотрудники.
— Когда я ругала Игоря за какие-то проделки, Саша подъезжал в своем кресле под дверь, прислушивался, — вспоминает методист-дефектолог Виктория Легкая. — Аж дрожал от переживаний за товарища. Я не выдерживала, открывала дверь: «Ну что, Саша, заходи, вместе поговорим!»
— Значит, Саша Мельник действительно был для Игоря самым близким человеком, лучше всех знал его проблемы?
Педагоги дружно закивали.
— Но ведь именно Саша после смерти Игоря рассказал, как медсестры детдома отказывались промывать ему трубочку-мочеточник, как ребятам самим приходилось из полиэтиленовых кульков мастерить мочеприемники…
— Ох, убила бы, если б узнала, что они этим занимаются! — тихонько прокомментировала начальница детдома.
— В медпункте ему всегда оказывали своевременную помощь, — заявила педиатр Наталья Паламарчук. — Другое дело, что он не любил лечиться. Ждал, что само полегчает, доводил свое здоровье до крайности, когда уже необходимо было срочно мчаться в больницу.
Что касается издевательств со стороны нянек (которые, по словам названного старшего брата, обидно обзывали мальчика «бесполым», ругали за мокрые штанишки и требовали «научиться ходить в туалет, как все люди»), детдомовские дамы также были единодушны.
— Игоря все жалели и любили, — уверяет дефектолог Виктория Легкая. — Ни о каких издевательствах, о которых рассказал вам Мельник, мы не слышали. Что касается стычек с няньками… У Игоря был неровный характер, внезапно мог стать агрессивным. В апреле произошел неприятный случай. Няня велела ему идти спать, он не слушался. Она начала ругаться — он в долгу не остался. Потом рассказывал, якобы няня повалила его на кровать и укусила. Нянька клялась, что просто задела по уху связкой ключей. Мы ей поверили. Но все-таки провели собрание коллектива, объявили ей выговор. И тут примчался Мелецкий (Максим тогда учился на втором курсе Каменец-Подольского планово-экономического техникума. — Авт. ). Схватил ребенка, потащил на экспертизу. Там написали: «Укушенная рана». На следующий день няня уволилась.
Мы все очень переживали смерть мальчика в августе. Вины интерната в его смерти нет, он умер из-за своей болезни. На похоронах были все воспитатели, многие воспитанники. На Сашу Мельника было страшно смотреть…
«Проверяющие никогда у нас не обедают, даже питьевую воду приносят с собой!»
Максима Мелецкого, выпускника интерната 2008-го года — главного «жалобщика», истребившего тонны бумаги на заявления в санэпидемстанцию, прокуратуру и министерство труда и соцполитики, педагоги обрисовали как исчадие ада.
— Когда он пришел к нам, все его жалели, — говорит Виктория Бабанская. — Максим рассказал, как нехорошо поступила его бывшая опекунша, обобрала его до нитки. Судился с ней, чтобы забрать свою пенсию. Но потом оказалось, что он и нас подозревал в разворовывании имущества. Все выслеживал, вынюхивал. В кабинет к директору иначе как с диктофоном не входил. По вечерам из-за кустов выскакивал на работниц кухни, выхватывал сумки, чтобы проверить, кто что несет. У одной женщины в сумке оказалась чугунная сковородка, которую она приносила из дома, чтобы напечь ребятам блинов. А он решил, что она посуду из кухни выносит.
— Максим рассказывал, что его терпение лопнуло, когда комиссию из санэпидемстанции, пришедшую в интернат с проверкой, угощали котлетами и свежими помидорами, а детям дали вчерашнюю кашу с кусками вареного сала.
— Проверяющие никогда у нас не обедают, даже питьевую воду приносят с собой! — воскликнула Виктория Бабанская. — Ведь какой будет скандал, если узнают, что инспекторы объедают сирот! Тогда Максим показал им свою порцию, у него на тарелке был очень жирный кусок. Санэпидемстанция заинтересовалась, отправились в кладовую. Оказалось, в тот раз мы закупили чересчур жирную свинину. Ну нельзя детям такое. Хотя на котлеты, может, и сгодилось бы… Все получили выговоры — и я, и повар, и диетсестра.
Что касается питания педагогов в интернатской столовой, то бухгалтерия ведет строгий учет каждой съеденной порции, в конце месяца мы расплачиваемся по ведомости. За сентябрь, например, я «наобедала» на 25 гривен. (К слову, на питание каждого ребенка в интернате приходится 21 гривня в день. )
И детские пенсионные деньги, по словам директора, тратятся только на оговоренные законом нужды: одежду, памперсы, дополнительное питание.
— Хотя этим детям, сколько ни дай, все съедят. У них отсутствует чувство насыщения, — просветила меня дефектолог Виктория Легкая. — Тот же Мелецкий. Постоянно хватал все что видел съедобное. Например, заходит в кабинет преподавателей, мы пьем чай. Он: «А нет у вас чего-нибудь покушать?» Схватит пряник, возьмет у кого-то из-под носа чашку, выпьет. Так после того случая ему в столовой стали давать огромную порцию еды, просто гору. Чтоб уж наелся! Дети даже возмущались.
— Странно, он совсем не произвел на меня впечатление обжоры. Наоборот, худенький. Даже пошатывается от слабости.
— Значит, он в техникуме недоедает. Кто ж там побеспокоится о нем, как здесь? — заключили мои собеседницы. — У нас он выглядел крепче.
«Утром воспитатель часто являлся с запахом перегара. Но дети его любили»
Мы поднялись в жилую часть интерната. Симпатичные игровые комнаты, много учебных пособий, мягких игрушек. Не слишком уютные спальни с идеально застеленными кроватями. Большинство детей были на занятиях в школе. В интернате остались только самые тяжелые, их около 30 человек, так называемые необучаемые дети. Не дай Бог кому-то видеть таких детей! Как закутанные куклы, они лежали в кроватках, ни на что не реагируя. Застывшие в гримасе страдания лица, глаза без выражения.
— Вот Владик, ему девять лет, весит восемь килограммов, — указала врач на вытянувшегося на спине младенца с трубочкой в носу. — Тяжелейшая форма ДЦП, отсутствует глотательный рефлекс. Кормим через зонд. А вот маленькая Диана. Пролежав четыре года, девочка самостоятельно села в кроватке, начала улыбаться при виде входящих.
Педагоги смотрят на нее с надеждой. По их словам, воспитанники, которых удалось «поднять» с самого тяжелого уровня, для интерната являются предметом особой гордости. Научить умственно отсталых деток разговаривать и самостоятельно себя обслуживать — уже победа. А если такой ребенок закончит школу и поступит в вуз — это предел мечтаний! Но такое бывает очень редко.
Из окна детской спальни видна площадка с качелями, лестницами и горкой-трубой. Наверное, это та самая, в которой, по словам бывших воспитанников, веселились на Пасху подвыпившие воспитательницы, а в самый разгар праздника одна из них застряла в узкой трубе.
— После заявления Мелецкого о повальном пьянстве воспитателей я опять собрала коллектив, стала расспрашивать об этом случае, — с улыбкой прокомментировала методист-дефектолог Легкая. — И вдруг воспитательницы признались: «Да мы все в той горке-трубе катались!» Я оторопела. Потом выяснилось: многие детки боялись скатываться по трубе: там страшно, темно. И воспитатели, чтобы их подбодрить, полезли на горку вместе с ними.
— Представьте, какой это труд! Ребенок-колясочник по лестнице сам не взберется, нужно поднимать его на руках. Потом съехать вниз, взять на руки второго желающего. Конечно, мы раскраснелись, — засмеялась одна из воспитательниц — участниц катания. — А старшие ребята, видно, приняли нас за пьяных.
— Ребята рассказывали в основном о воспитателе, который практически постоянно выпивал прямо на рабочем месте. Мог сам упасть, нечаянно уронить неходячего ребенка из коляски на пол…
Тут даже руководство интерната возразить не могло.
— Не знаю, как насчет выпивки во время рабочего дня, но с утра этот воспитатель довольно часто являлся с запахом перегара, — вздохнула Виктория Легкая. — Я проводила с ним беседы — не помогало. Но педагог он хороший. Дети его любили. С мальчишками он мог по-мужски что-то обсудить. Где-то подсказать, а где-то и одернуть. Недавно он по возрасту ушел на пенсию.
Удалось мне пообщаться и с несколькими детьми — в основном с теми, кого специально для этого вызвали со школьных занятий. Ребята с болью вспоминали о хорошем друге Игоре Марченко, критично отзывались о жалобщике Мелецком.
— Меня в интернате все устраивает: кормят хорошо, педагоги добрые, — сказал 13-летний Никита, лихо выруливая по комнате на инвалидной коляске и болтая ногами без ступней. — Мама меня бросила, отца не было. А здесь я выучусь, стану мастером по дереву, буду деньги зарабатывать.
Не чувствуя подвоха, ребенок заявил:
— А самый лучший воспитатель был — Виктор Викторович Конюшко! (Тот самый, который после увольнения рассказывал о коллегах нелицеприятные вещи. — Авт. ) Замечательный человек, самый большой для меня авторитет!
Прочитали статью о детдоме и в школе для детей, больных церебральных параличом. Она расположена в ста метрах от интерната, и большинство учеников составляют детдомовцы.
— Мы пытались поддерживать дружбу с руководством интерната, устраивать общие педсоветы, праздники. Но это не прижилось, отношения между нашими заведениями прохладные, — пожала плечами исполняющая обязанности директора Светлана Александровна. — Поэтому особых подробностей из жизни детдома я не знаю, только со слов детей.
Но думаю, что написанное в статье, правда. Хотя Игорь Марченко, придя в школу с раненым ухом, нам не жаловался и не хотел рассказывать об инциденте. Но иногда, разоткровенничавшись, дети жалуются на грубость нянек. Мы и сами видим, как те относятся к детям. После занятий няньки никогда не приходят за детьми-колясочниками, хотя обязаны. Учителя сами везут ребят, иногда по три-четыре коляски на одного. Довозят до крыльца, ставят у лифта. Няни выглядывают в окно — и все равно не выходят. Дети мерзнут на улице. Приходится втаскивать их в лифт, развозить по этажам, потом идти ругаться к директору. Ребята часто жалуются, что голодные. Осенью мы всегда устраиваем ярмарку, на которой угощаем детдомовцев домашними блюдами. Вы бы видели, как дети набрасываются на еду! Многие из них видят рагу или холодец впервые.
В отделе защиты прав и свобод несовершеннолетних областной прокуратуры «ФАКТАМ» сообщили, что проводят регулярные проверки дома-интерната для детей-инвалидов. В 2007-м году многие факты, изложенные в заявлении Максима Мелецкого,
подтвердились. Но с тех пор особых нарушений не было. Что касается дела о нападении няньки на ребенка-инвалида, прокуратура опротестовала отказ милиции в возбуждении уголовного дела, и сейчас оно снова находится на расследовании в Кировском РОВД Днепропетровска.
1420Читайте нас у Facebook
