«Заплыв в сторожку, я увидел под потолком старика. «Сынок, — говорит, — я свое прожил, спасайся сам!»
Накануне, в воскресенье, молодой рабочий Валера Шельвинский вместе со своим другом Аркадием Брызгиным были приглашены на новоселье к товарищу, получившему квартиру в новой хрущевке на улице Сырецкой. После застолья парни решили проветриться и вышли прогуляться к огромному озеру на месте бывшего Бабьего Яра.
Вода после зимы в озере стояла чистая, как слеза. Кто-то из компании предложил окунуться. Что они, бывалые спортсмены и моржи, незамедлительно и сделали. Настроение у купальщиков было отличное. Его ничуть не портило даже заиленное дно возле берега, где ноги чуть ли не по колено проваливались в жидкую вязкую глину.
Думал ли Валерий, что ему придется окунаться в ледяную купель и завтра, и это «купание» запомнится ему на всю жизнь?
* На фото: Выжить в куреневском аду Валерию Шельвинскому помогла спортивная закалка.
«В гигантском озере грязи плавали вырванные с корнями большие деревья»
Утром в понедельник, обдавшись, как всегда, до пояса холодной водой под краном во дворе старого дома на Подоле, а затем попив чаю, Валера отправился на работу и в полвосьмого уже был на заводе, где ремонтировал станки-автоматы.
— Где-то без четверти восемь прихожу в механический цех, — вспоминает Валерий Шельвинский. — А там темно, света нет, работяги спрашивают, почему станки не включаются. «Как не включаются?» — удивляюсь и, нажимая на кнопки, убеждаюсь, что действительно в цехе не работает ни один станок. Пытаюсь на электрощите включить автоматические предохранители — бесполезно.
Появился дежурный электрик: «На подстанции, наверное, выбило. Сбегаю, гляну». Побежали вдвоем.
Подстанция находилась за зданием заводоуправления, возле улицы Новоконстантиновской. Чуть дальше — литейный цех, за ним — высокий глухой бетонный забор, за которым начинались дворы и сады частного сектора. Из-за забора доносились странные звуки — какой-то шум, женские крики, плач. Заглядываем туда. Вообще-то когда строился частный сектор, протекающий по нему ручей спустили в подземный коллектор. Но здесь он тек в канаве вдоль нынешней улицы Тульчинской на поверхности. Через него был сделан деревянный мостик. В то утро канава почему-то переполнилась, и вода начала подтапливать частные дома. Люди выносили из жилищ радиоприемники, проигрыватели, холодильники, узлы с одеждой и постелью… Во дворах хлюпала вода по колено.
Кричу Аркадию: «Я полезу через забор помогать людям, а ты беги подстанцию спасай». Он потом рассказывал, что побежал в заводоуправление, там мастер собрал рабочих, и они обкладывали подстанцию мешками с песком.
Вода все прибывала. Брести по ней уже было тяжело. Вижу — плавает большое, как стол, деревянное свинячье корыто. Надо, думаю, схватиться за него. У меня был первый разряд по подводному плаванию. Доплыл, забрался в корыто, руками гребу. Люди к тому времени повылазили на крыши. Одноэтажные домики затопило, считай, полностью. Вода не доходила до потолка сантиметров семьдесят. Впрочем, это была уже не вода, а вязкая земляная пульпа. В такой жиже плыть намного труднее. К тому же неустойчивая «ладья» под тяжестью моего тела пару раз зачерпнула пульпы. Чувствую, сейчас пойду ко дну. Решил добраться до деревянных колод лесосклада экспериментальной мебельной фабрики. Верхний ряд штабеля всплыл и, словно плот, держался на воде.
Но до колод надо на чем-то добираться. Корыто вот-вот уйдет на дно. В нескольких метрах от меня плавала, стоя почти вертикально, деревянная бочка. Отталкиваюсь ногами от корыта и бросаюсь вплавь к ней. Цепляюсь за бочку — а она переворачивается и тоже зачерпывает ил! Здесь же, в этом гигантском озере грязи, плавали вырванные с корнями большие деревья. Отпустив тонущую бочку, хватаюсь за ветку. Она слабенькая, не держит. Меня потянуло вниз. Еле успел в легкие воздуха набрать. Пытаюсь, держась за ветку, быстрее добраться до ствола дерева. Но мешают другие ветки. Глаза и рот открыть нельзя, а дышать уже нечем!..
Наверное, меня спасла спортивная закалка — я мог продержаться под водой не меньше трех с половиной минут. Благодаря этому по веткам выбрался на поверхность и ухватился за плавающее небольшое бревно.
Рядом из воды торчала почти до крыши затопленная сторожка. Ее дверь была открыта. Подплываю и заглядываю внутрь — а там под потолком над водой застыла человеческая голова! Покрасневшие глаза старика не мигали. Из ушей и носа шла кровь. Я даже подумал, что он мертв. «Дедушка, плыви ко мне!» — кричу. «Сынок, я стою на столе! Мне 75 лет, я свое прожил. Спасайся сам, дорогой!»
Это был сторож фабрики, охранявший лесопиломатериалы. Выглядел он на все девяносто. Я подтянул к нему пару бревен и вытащил деда на крышу.
«Когда пульпу грузили на самосвалы экскаватором, ковш выхватывал из месива то руку человеческую, то ногу»
— Поодаль стоял дом на высоком фундаменте, — продолжает Валерий Шельвинский. — На крыше находились трое парней. А в доме — бабушка. Парни метались в панике, и им было не до старухи. Я вытащил ее на бревна, а потом на крышу. С другой стороны к дому по бревнам были проложены доски, своеобразные мостки. По ним ушли сначала парни, потом бабка. Только я сам успел спуститься — крыша рухнула, поплыла. Дом просто не выдержал потока грязи. Мне снова пришлось восстанавливать мостки, по которым могли бы и дальше спасаться люди.
Видя, что лавина угрожает и другим домам, их жители, находившиеся на крышах, начали прыгать в грязь и пытаться доплыть до бревен. Но ил засасывал, как болото…
Потом эта пульпа — смесь глины, песка и земли — застыла, и позже, когда ее грузили на самосвалы экскаватором, ковш выхватывал то руку человеческую, то ногу. Люди, наблюдавшие за этими работами в надежде, что найдутся хотя бы тела пропавших родственников, взбунтовались. После этого раскопки начали производить вручную.
А вот свинья, огромная такая, будто с выставки, жирная свинья держалась на плаву! Визжала, хрюкала, барахталась и плыла! И овчарка с цепью на чем-то плыла — может, на крыше своей будки? Я не разглядел. Хотел подплыть отвязать беднягу, но она принялась рычать. Может, от шока взбесилась… Не стал рисковать.
Вокруг плавали книги, бумаги, семейные альбомы… Знаете, я как-то смотрел документальный фильм о событиях на Куреневке. Там показывали, что над месивом летали вертолеты, с них спускали канаты, и плавающие бронетранспортеры спасали людей. Не знаю, но ничего такого я в тот день не видел. Наверное, фильм сняли позже, чтобы отчитаться о спасательных работах перед высоким начальством.
- Но лет десять назад женщина с электроподстанции трамвайного депо, которую спасли солдаты, с юмором рассказывала о бабушке, висевшей под вертолетом: «Бабка пол-Подола обделала… »
— Да, солдаты были. Они бежали по сделанным мною мосткам. Бросились ко мне — спасать. А я пожимаю руку первому и говорю: «Не меня спасайте, а вон бабушку помогите вытащить!.. » У меня с ними словно встреча на Эльбе состоялась.
Но никакой техники здесь, в районе частного сектора, не было — а ведь место там самое низкое. Со всех сторон доносились крики людей и животных. Позже я узнал, что трамвайный парк тоже практически весь смыло.
Через дорогу от депо и сейчас стоит здание Подольской больницы. Там из подвала откачивала воду пожарная машина. Когда начало затапливать нижний этаж, больных успели эвакуировать на крышу. А вот пожарный расчет погиб. И рядом, в поликлинике, тоже были жертвы. Один мужчина, вернувшийся из санатория, пришел провериться у доктора и сдать курортную карту…
«С будущей женой я познакомился… под водой»
- Когда закончилась ваша эпопея?
— Когда распогодилось и везде уже работали солдаты. Я вернулся на завод примерно в обеденное время — грязный, в порванных брюках и футболке. На проходной меня встретили главный механик завода Миркин, начальник цеха Смульский, мой бригадир Виктор Кримицкий. Молодец, говорят. Иди в душ, потом в медпункт. Я был весь в синяках и ссадинах — исцарапался о ветки и корни плавающих в грязи деревьев. Помылся, переоделся в чистую рабочую одежду. В медпункте меня всего измазали йодом. Предлагали лечь в больницу — боялись, что простужусь. Я отказался. Тогда велели идти домой, согреваться.
- Как ваши домашние отреагировали на ваш вид?
— Никак. Я детдомовский, жил один. Тетя рассказала, что родился я в 1939-м в бараке на улице Юрковской, которая под горой. Родители в войну пропали. Возможно, в Бабьем Яру. Помню, брел по улице. Вокруг — пожар, стрельба, зенитка палит вверх. Смотрю — разбитая витрина магазина, в ней — мишка. Взял его, а он липкий: то ли сахарный, то ли шоколадный. Солдат в каске бежит ко мне, что-то кричит по-немецки. Какая-то женщина схватила меня — и в сарай. Там много народу было и человек пятнадцать таких, как я, шпанюков.
Рядом стреляла пушка. Во время каждого выстрела доски сарая дергались и раздвигались, поднимая пыль. Чтобы мы не разбежались, нас, малышню, закрыли в погребе. Помню, очень хотелось кушать, мы жевали сырую картошку. Потом нас везли на железнодорожную станцию. Няня была русская.
Ехали в товарняке на соломе. Иногда нам давали попить горячей воды. Какое-то время жили в концлагере. Он был огражден колючей проволокой. На углах стояли вышки с часовыми. Мы обитали в каких-то кирпичных подвалах, питались сырыми свеклой и морковкой. Никакой вареной пищи!
Однажды я попытался перелезть через колючую проволоку. Часовой выстрелил, я испугался и упал на проволоку. Ее следы до сих пор остались на руках и на теле. А когда упал с ограждения на землю — она была усыпана битым стеклом. И я лицом в него… Если присмотреться — шрамики до сих пор видны. Какая-то женщина, несмотря на выстрелы, подбежала, схватила меня, отнесла в барак. Сняла с себя рубаху, порвала и перевязала меня…
После возвращения на родину я воспитывался в детдоме под Черновцами. Воспитатели все время попрекали нас: зря едите государственный хлеб! Я старался работать. Очень понравилось ухаживать за грядками. Научился выращивать огурцы, помидоры, арбузы. Помидоры вырастил очень крупные — весом до полутора килограммов каждый. Их возили в Москву на сельхозвыставку. Меня даже наградили медалью этой выставки.
После восьмого класса руководство детдома настаивало, чтобы я учился на агронома. Мне же захотелось в Кривой Рог, в ремесленное училище, чтобы поскорее получить специальность и зарабатывать на хлеб. Медкомиссию сначала не прошел: нужны были рост минимум метр пятьдесят и вес 50 килограммов, а у меня — метр сорок девять и 48 килограммов. Потом все же поступил и окончил с отличием по специальности «Слесарь по ремонту оборудования». Мне дали пятый разряд, чуть ли не самый высокий, но я попросил старшего мастера, чтобы в дипломе записали четвертый. Иначе на заводе мне не поверили бы.
Почти год работал на Днепропетровском коксохимическом заводе. Меня, маленького, не хотели брать к себе ремонтники. Тогда я пошел в кузницу молотобойцем — чтобы мышцы нарастить. Потом попал в Киев на завод «Киевторгмаш». Тоже вначале не хотели брать в слесари. Там ведь надо станки разбирать, поднимать и обрабатывать очень тяжелые детали. Но я научился это делать не хуже опытных рабочих. Занимался спортом, очень полюбил подводное плавание.
Кстати, с будущей женой познакомился… под водой. Однажды летом мне за хорошую работу дали путевку в Алушту, в Дом отдыха ЦК ВЛКСМ. Нырнул в подводном снаряжении, плыву — вода чистая, красота… Вдруг вижу — девушка под водой движется. Ни ласт, ни маски. Красивая, как русалка! Встретились потом на берегу. Дочь вырастили, сына… Внуки уже есть.
Если вспомнить прошедшую жизнь, в памяти осталось в основном хорошее. Плохое, как правило, забывается. Но Куреневскую трагедию забыть нельзя.
1564Читайте нас у Facebook
