«Узнав, что у меня рак и жить осталось шесть недель, я решил: обязан бороться» (Часть первая)
О том, что у него поражена лимфатическая система, Олег узнал, когда ему было чуть больше тридцати. В течение долгих шести лет врачи не могли поставить точный диагноз, от которого зависело, насколько эффективным будет лечение. На седьмой год наконец определили, что у Олега В-клеточная лимфома. К сожалению, на сегодняшний день вылечиться от этой болезни невозможно. Но опыт моего собеседника показывает: можно надеяться на продление своей жизни в ожидании того, что в ближайшем будущем недуг все-таки будет побежден.
За эти годы мужчина испытал на себе самые разные способы лечения. Традиционные он считает основными в борьбе с болезнью. Но при этом не пренебрегает всеми возможными народными: голоданием, очищением организма, употреблением трав и ядов, занятиями восточными оздоровительными гимнастиками, используя элементы йоги и тайцзы... Именно такое сочетание, как считает Олег, и дает максимальный эффект. Два месяца назад, несмотря на опасения врачей, у Олега родился второй ребенок — здоровый и красивый мальчик. По нашей просьбе мужчина, силы которого ежедневно подтачивает неизлечимая болезнь, согласился рассказать читателям «ФАКТОВ», как живет и борется с ней. Его история изобилует таким количеством непредсказуемых поворотов, трагических событий и счастливых встреч, что рассказать ее в одной статье невозможно. В ближайших пятничных выпусках мы опубликуем беседы с Олегом Свирко. Очень надеемся, что пример этого человека поможет кому-то из наших читателей обрести силы и веру для борьбы со своими проблемами.
«Нелегко говорить родителям: «Возможно, я скоро умру»
— Когда у меня обнаружили онкологическое заболевание, я побывал у самых известных специалистов Киева и Москвы, консультировался у приезжавших зарубежных врачей, — говорит
*Олег Свирко: «Мой внутренний потенциал гораздо выше сегодняшних возможностей моего тела. Этот постоянный конфликт очень мешает. Как только становится легче — я с головой ныряю в жизнь»
— Когда вы обратили внимание на первые симптомы?
— Трудно сказать, когда все началось. В 1998 году я очень тяжело переболел гриппом. Мне было настолько плохо, что я даже терял сознание. Думаю, мой организм был истощен бешеным ритмом жизни. В те сложные годы мы с друзьями начинали свой бизнес с поездок в Польшу и Россию, затем купили микроавтобус. График был таким: ночь ехали в Москву, днем закупали товары, вторую ночь — обратно, а на следующий день бегали уже по киевским магазинам и ларькам. И снова в Москву. Мотались так каждую неделю, несмотря на жару, дождь, мороз. Получалось не менее четырех ночных ходок в течение семи дней. Мы не спали месяцами...
Заболев, я провел в постели значительно больше времени, чем обычно. Но только стало чуть легче, тут же отправился в очередную поездку. Я еще долгое время чувствовал себя разбитым и слабым. В какой-то момент заметил опухоль в паху. На ощупь она была твердая, но не болела. Сначала я, как многие из нас, ждал, что все пройдет само собой. Затем пошел по врачам: терапевт, хирург, уролог. Последний предположил, что причиной воспаления лимфоузла стала какая-то инфекция. От чего он меня только ни лечил, но эффекта не было. Опухоль не исчезала. В общем, полгода были бесполезно потрачены на уролога.
Затем неожиданно открылась язва. Проблемы нарастали, как снежный ком: желудок, кишечник. Один из друзей посоветовал пролечиться в Карловых Варах. Приехал, начал лечение, и вскоре язва зарубцевалась. Мне стало легче. Я воодушевился. Пошел на консультацию к местному хирургу, показал свою опухоль. Он сразу спросил: «Неужели никто не предлагал вам провести биопсию?»
Вернувшись в Киев, немедленно сделал это в очень известном медицинском учреждении. За результатом явился сам, но врач заявил: «Вам не отдам. Нужно, чтобы пришел кто-то из родственников». «Почему?» — спрашиваю. «Вам — нельзя», — отвечает. Мне стало смешно: «Отец, ты мне уже все сказал. Осталось только уточнить». В общем, я забрал выписку. С ней тут же отправился в теперешний Институт рака к Даниилу Фишелевичу Глузману. Это ученый-диагност мирового уровня. Он внимательно посмотрел результаты и сказал: «Если верить тому, что тут написано, — от четырех до шести недель жизни. Максимум. Но глядя на тебя, в это поверить не могу. Здесь что-то не так».
Тогда мне был 31 год. В жизни все складывается хорошо. Вернее, складывалось... Сел в машину, еду и чувствую: не могу. Остановился, чтобы осознать все происходящее, но голова отказывалась думать. И так себя стало жалко! Как же так... В этот момент по тротуару на деревянном поддоне с колесиками катился инвалид без ног, отталкиваясь деревяшками от асфальта. И я подумал: «Чего мне себя жалеть? У меня все было хорошо. Я многое попробовал, испытал, видел. Ну, умру... Зато быстро. А какая жизнь у этого человека?» И я решил: нельзя себя жалеть. А через какое-то время пришло понимание: жалость — близкая подруга отчаяния и страха, а в этой компании нельзя рассчитывать на успех. Позже, общаясь с умирающими людьми, я видел: человек хочет жить в любом состоянии. Очень хочет.
Приехав домой, я сел за стол, чтобы составить список дел, которые хотел бы завершить, ведь понимал, что времени у меня оставалось немного и нужно успеть сделать самое главное. Было ощущение полной нереальности происходящего... Моей единственной дочери Маше было неполных восемь лет. Так хотелось бы увидеть ее
— К этому моменту вы уже сообщили родным, что больны?
— Нет. Понимал, что нужно сначала собраться. Не хотел выглядеть слабым и растерянным. Первыми о моей болезни узнали жена Света и младший брат Юра. С ними поехал к родителям. Нелегко, конечно, говорить маме и папе: «Возможно, я скоро умру. Но я не сдамся. Буду бороться. И мне нужна ваша поддержка». Мои родители мужественные люди. В их глазах были тревога и стремление помочь, а не страх и слезы. Мне стало легче.
«Согласившись на облучение всех лимфоузлов, заказал себе... металлические трусы»
— С чего началась ваша борьба с недугом?
— С неудачных опытов. Не имея точного диагноза, врачи шли на ощупь, пробуя разные варианты лечения. В глазах медиков я не видел уверенности в том, что они действуют правильно. Только спустя полгода один из лечащих врачей, Дмитрий Бальшин, который теперь работает в Германии, произнес: «Я верю, что ты будешь жить».
Химиотерапию я проходил в областной больнице. Атмосфера в отделении была невероятно тяжелой: кто-то кричит, кому-то плохо... Вокруг слезы и стоны отчаяния. Через неделю решил: «Нужно отсюда уходить». Если хочешь жить, необходимо стремиться к жизни. Продолжил лечиться амбулаторно, не прекратив попытки уточнить свой диагноз. Во время консультации в Москве мне предложили пройти курс облучения. Что это изменит, если в болезнь вовлечена вся система? — размышлял я. — Если облучить только пораженные лимфоузлы, это не принесет ожидаемый результат. Если же облучать все тело, умру от лучевой болезни. Тем не менее доктора меня почти убедили. Через друзей даже заказал специальные экранирующие металлические трусы. Но так как медики не могли прийти к единому мнению о целесообразности лучевой терапии, со временем я все же отказался от идеи облучения.
— Во время первой «химии» становилось лучше?
— Нет. Уже начало казаться, что ничего не помогает и жить действительно осталось недолго. В душе стало нарастать отчаяние. Очень не хотелось умирать зимой. Замерзшая земля, унылые пейзажи... Под действием этих эмоций у меня родились такие строки:
Когда я умру, не сыграют литавры,
И снег не растает в холодных руках.
Я в небо взметнусь, пролечу мимо Лавры,
Дорогу укажет знакомый монах...
Я родился летом, очень люблю тепло. И мне захотелось дотянуть до лета. В конце зимы мы прервали первую «химию», так как она казалась неэффективной. Интуитивно чувствовал: старуха с косой рядом, но ей пока не до меня. Первые теплые дни добавили энтузиазма. У меня словно заново началась жизнь, я получал удовольствие от всех ее проявлений, вероятно, потому что они — антипод смерти. Захотелось туда, где еще теплее, где уже пришла весна.
Мы с братом рванули в Крым. В машине он поставил диск Земфиры, песен которой я еще не слышал. Практически без пауз слушал одну и ту же песню: «А у тебя СПИД, и значит, мы умрем...» Настроение человека, который не боится смерти, а радуется каждому дню оставшейся жизни, было мне очень близким. Всю дорогу мы слушали Земфиру. Ее песни настолько жизнеутверждающие... И вот мы влетаем в Крым, а там — настоящая весна. Распускаются листья. Цветут цветы. Трава... Солнце... Восторг! Жизнь стоит того, чтобы за нее бороться.
Вскоре после этой поездки мы с моим другом и партнером по бизнесу Женей Скляром отправились во Львов. После работы зашли в кафедральный собор. Что произошло тогда, так и не понял. Я застыл на одном месте и потерял счет времени. Было ощущение невероятной гармонии, казалось, сквозь меня льется поток мощной и доброй энергии — чувствовал его всем телом. И во мне укреплялось понимание того, что я не обречен. Женя вытащил меня оттуда со словами: «Мы на поезд опаздываем». Оказывается, я простоял так четыре часа. Все это время друг терпеливо провел рядом.
«Я уже успел прожить три или даже четыре жизни»
— Для вас были важны подобные знаки и ощущения?
— Думаю, да. Опыт моей борьбы с болезнью показывает: знаки помогают выбрать правильный путь, если возникают сомнения и никто не знает, как поступать. У меня было несколько подобных эпизодов, когда именно такие вещи серьезно влияли на последующие события. Я всегда был уверен, что человеческий организм — сложная система, способная справиться с любой болезнью. Просто нужно найти ключик, который позволит запустить механизм самоизлечения. Значит, надо уметь замечать то, что происходит с тобой и вокруг тебя. Использовать это себе во благо.
— Как вы почувствовали, что болезнь отступила?
— Пока мой недуг неизлечим, и в какой-то момент я понял, что нужно научиться с ним жить. Для меня это невероятно сложно, потому что мой внутренний потенциал гораздо выше сегодняшних возможностей моего тела. Этот постоянный конфликт мне очень мешает. Как только становится легче — я с головой ныряю в жизнь. Наверное, то, что я научился сосуществовать и бороться с болезнью, напрямую связано с тем, что в юности я профессионально занимался академической греблей. Это тяжелый вид спорта, который требует мобилизации физических и моральных сил организма, самоотдачи иногда на грани возможного, воспитывает сильный неуступчивый характер. И это очень помогло мне в дальнейшем.
Вы знаете, несмотря ни на что, своей жизнью я доволен. Порой мне кажется, что я уже прожил не одну, а несколько, может, три или даже четыре жизни. Когда-то написал по этому поводу:
Быть может, я умру... Но я стонать не буду,
Искать спасенья в глупой суете.
Я прожил жизнь короткую, хмельную,
Другим ее хватило бы на две...
Я шел по жизни гордо, без оглядки,
Не зная слова «нет» и «не могу».
И вот пришел к самой жестокой схватке.
Награда — жизнь. Надеюсь, что смогу...
Первая жизнь — детство: беззаботное, счастливое, звонкое. Вторая — яркая, насыщенная, громкая — это спорт. Третья — жизнь после спорта. И четвертая началась сейчас. Спортивная жизнь наложила отпечаток на всю мою дальнейшую судьбу. В 17 лет я стал вице-чемпионом СССР по академической гребле. Открывались огромные перспективы: международные регаты, чемпионаты мира, Олимпийские игры. Эта жизнь закончилась трагедией. Погиб очень близкий мне человек, после чего изменились все мои представления о том, ради чего стоит жить. Для меня это был переломный момент...
О том, как Олег ушел из спорта, как смог найти себя в обычной жизни и какие заповеди тренера он применяет до сих пор, читайте в следующем пятничном выпуске «ФАКТОВ».
P. S. Свои вопросы, примеры из жизни, мнения и мысли по поводу этой публикации можете присылать на личный интернет-адрес автора [email protected].
34681Читайте нас у Facebook
