Иван Дзюба: «В самые глухие времена Василь Симоненко сказал: «Ти знаєш, що ти — людина?»
...Вечером 22 мая 1967 года в Киеве сразу несколько милицейских машин подъехало к памятнику Тарасу Шевченко в университетском парке. Здесь проходил митинг памяти поэта, звучали стихи молодых украинских литераторов и «идеологически неправильные» народные песни. Милиционеры потребовали разойтись. Люди возмутились. Тогда, включив фары на машинах, чтобы лучше видеть «поле боя», правоохранители ринулись в толпу. Арестовав пятерых человек, запихнули их в машины. «Ганьба!» — стали скандировать митингующие. К ним присоединялись все новые люди — гулявшие в парке, прохожие. Движение троллейбусов на улице Владимирской остановилось.
Один из инициаторов митинга — молодой врач Микола Плахотнюк — призвал всех идти в ЦК Компартии Украины требовать освобождения арестованных. И около трехсот человек отправились к зданию на улице Орджоникидзе (нынешней Банковой). По пути пожарные машины обливали демонстрантов водой из шлангов. А у здания ЦК дорогу перегородили грузовики, перед которыми цепочкой выстроились работники партийного аппарата. Молчаливое противостояние продолжалось до двух часов ночи, пока не прибыл министр охраны общественного порядка в сопровождении начальства из милиции и КГБ. К утру арестованных отпустили. Так — беспрецедентно по тем временам — завершилась очередная акция протеста украинских шестидесятников...
*В первое половине
«Наша коллекция уже насчитывает свыше 20 тысяч экспонатов»
Впрочем, тогдашнее «упущение» власть сполна наверстала: в 1972 году по Украине прокатилась волна арестов, намного более мощная и жестокая, чем предыдущая — в
«Надия Свитлычна спешила открыть людям имена репрессированных авторов, тратя на это все силы, — рассказывал „ФАКТАМ“ Микола Григорьевич Плахотнюк. — И музей в Киеве задумала с той же светлой целью: показать феномен шестидесятников в истории украинской культуры. С 1994 года Надия жила мыслью об этом музее. Когда Свитлычные были удостоены Шевченковской премии (Иван Свитлычный — посмертно), Надия передала свою часть премии на создание фонда музея... Еженедельно по четвергам она звонила мне из Америки и расспрашивала о музейных делах: какую мы провели выставку, какие новые экспонаты поступили. И, конечно, ее тревожило, решился ли вопрос с помещением...»
Бюрократическая волокита с музейным помещением продолжалась и после смерти Надии Свитлычной (легендарной правозащитницы не стало 8 августа 2006 года, согласно завещанию ее похоронили в Украине, на Байковом кладбище). Но, вопреки обстоятельствам, Микола Плахотнюк с единомышленниками устраивали самобытные вечера, выставки, диспуты. И все-таки дождались новоселья: отныне Музей шестидесятничества (филиал Музея истории города Киева) постоянно «прописан» на улице Олеся Гончара, 33а.
*Почетное место в экспозиции занимают магнитофон «Весна», на котором Иван Свитлычный записывал стихи молодых авторов, и печатная машинка — с ее помощью Надия Свитлычна распространяла самиздат. Фото Сергея Даценко, «ФАКТЫ»
— Наша коллекция уже насчитывает свыше 20 тысяч экспонатов, — говорит научный сотрудник Музея шестидесятничества Виктория Цимбал. — Произведения искусства, образцы самиздата, рукописи и бывшие под запретом печатные издания, многочисленные документы и уникальные фотографии, письма и личные вещи шестидесятников... Буквально у каждого экспоната — своя история. Видите этот плакат с изображением Тараса Шевченко? Художник Опанас Заливаха нарисовал его в мордовском лагере. 9 марта 1967 года политзаключенные тайно устроили Шевченковский вечер. Плакат разрезали на четыре части и, уже выйдя на свободу, склеили... А здесь — кусочки ткани со стихами Василя Стуса, которые удалось вывезти на волю.
Почетное место в экспозиции занимает магнитофон «Весна», на котором Иван Свитлычный записывал стихи молодых авторов — надежду и цвет украинской литературы. Кто только не побывал в хрущевке Свитлычных на улице Уманской, 35! Сюда Евген Сверстюк привел однажды Василя Симоненко. Здесь чувствовали себя как дома Вячеслав Чорновил, Михаил и Богдан Горыни. Отсюда уносила запрещенную литературу Михайлина Коцюбинская.
— Мы будем проводить не только персональные, но и тематические выставки, — говорит руководитель общественного объединения «Музей шестидесятничества» Алексей Зарецкий. — Ведь, скажем, такое явление, как самиздат, заслуживает отдельного разговора.
«В молодежном походе шел Максим Рыльский»
В нынешней музейной экспозиции самиздатовская машинописная копия работы Ивана Дзюбы «Інтернаціоналізм чи русифікація?» соседствует с «тамиздатом». С 1968 года книга десятки раз выходила за рубежом в переводе на разные языки (в Украине ее впервые опубликовали только в 1990 году). Работа, без преувеличения, знаковая для поколения
— Иван Михайлович, ваша книга «Інтернаціоналізм чи русифікація?» начинается с пронзительных строк поэта (его имя вы не указывали, очевидно, чтобы не навредить автору), дающих читателю своеобразный камертон:
«Не маю зла до жодного народу.
До жодного народу в світі зла не маю.
Чого ж тоді все важчає мені
На світі жить у множині духовній?»
— Это стихи молодого Винграновского...
— Можно сказать, что первыми из шестидесятников взбунтовались поэты?
— Дело в том, что процесс обновления, общественного пробуждения, затронувший к исходу
Поэтические вечера вызывали тогда колоссальный интерес, причем проходили они в разных аудиториях — и в научных академических институтах, и среди заводской молодежи. Помню, как на одном вечере в Киевском техникуме связи поэт Борис Мозолевский (это он позже нашел при раскопках золотую пектораль) читал со сцены: «Но компанию эту Хрущевых и Брежневых я товарищами не назову!»
— За такое и загреметь в тюрьму было недолго.
— Конечно. Правда, в первой половине
Что примечательно: Алла Горская взялась изучать украинский язык. У нее дома, на улице Репина, был кружок, где собирались все «неофиты», и Надийка Свитлычна проводила с ними занятия.
— «Дзюба попереду ніс афішу з портретом Лесі Українки», — вспоминает Ирина Жиленко об удивительном вечере в 1963 году, когда молодые поэты читали стихи при... свете факелов.
— Да, тот юбилейный вечер Леси Украинки на эстраде в Первомайском парке начальство внезапно отменило, и я предложил собравшимся людям пойти к ограде стадиона. На ограду повесили афишу. Принесли скамейку — на нее, как на сцену, забирались выступавшие. Когда стемнело, зажгли самодельные факелы. Люди слушали стоя и не расходились! Прекрасно читала стихи Леси Украинки артистка филармонии Татьяна Цимбал. Там были острые вещи: «і ти колись боролась, як ізраїль...», «і навіть влаcної не маєм хати». Но уже на следующий день артистку не выпустили на сцену Театра Леси Украинки (где проходил юбилейный концерт), хотя ее фамилия значилась в программках. И зрители возмутились: стоя скандировали в зале минут десять! Скандал был большой...
А факелы, кстати, впервые появились у нас во время молодежного похода по случаю дня рождения Ивана Франко. Процессия двигалась от памятника Тарасу Шевченко к Театру Франко. И среди молодежи шел Максим Рыльский.
— Трудно поверить!
— И тем не менее это так. Максим Тадеевич, при всей своей осторожности, очень проникся проблемами творческой молодежи. Надо сказать, шестидесятники на первых порах резко выступали против старшего поколения. Но очень скоро поняли, что в этом поколении не все одинаковы. И что Довженко, Тычина, Рыльский, Яновский даже в страшных условиях несвободы творили украинскую культуру... Когда начались гонения на Клуб творческой молодежи, меня делегировали к Рыльскому — он был депутатом Верховного Совета, и мы решили, что делу поможет официальный депутатский запрос. Максим Тадеевич очень поддержал нас тогда (как и Бажан, и Малышко), и еще какое-то время клуб продержался. Но потом его все равно закрыли. Вскоре начались репрессии...
— Знаю, что шестидесятники в письмах, обращаясь друг к другу, нередко писали «ты» с заглавной буквы.
— Это было и пробуждением личности. В то время человеческая индивидуальность всячески нивелировалась. И вдруг Василь Симоненко сказал: «Ти знаєш, що ти — людина?»
Шестидесятников роднили, прежде всего, нравственные ценности. А общая для всех опасность побуждала оберегать друг друга. И мне кажется, что такой преданности, солидарности больше не встречалось. Это уникальное явление.
— Иван Михайлович, однажды вы заметили: «Ми вже жили двадцять років, підбадьорюючи себе оптимістичними ілюзіями. Може, хай буде мобілізуючий песимізм?» Каков ваш прогноз ситуации с украинским языком?
— Прогноз неутешительный. Возник горький парадокс: украинский язык совершенствуется, обогащается лексически и стилистически, развивается в разных жанрах, но в то же время сфера его употребления постоянно сужается. Почему русификация осуществляется сейчас так же успешно, как в советское время? Причина в том, что для большинства людей употребление (или неупотребление) родного языка — вопрос практической необходимости. И лишь для немногих это дело сердечное. Внутренняя потребность. Помню, как Виктора Некрасова, который был первым читателем моей рукописи «Інтернаціоналізм чи русифікація?», убедило и поразило письмо одного читателя: «З російською мовою можна всю Україну проїхати, а з українською нікуди не піткнешся».
Правда, в первые годы независимости даже те, кто не знал языка, отдавали детей в украинские школы: потому что «им жить в Украине». А сейчас они видят, что в Украине можно и сделать политическую карьеру, и добиться успеха в жизни, обходясь без украинского языка. И одни успокоились, другие переориентировались.
Так что украинский язык останется лишь у тех, кто внутренне с ним связан, кто его любит, кто не может без него жить. Но их не так уж и мало. Эти люди не против русского языка — они против того, чтобы он вытеснял и заменял украинский. За украинский язык и погибали, и в тюрьмы шли, и сжигали себя. Чем большей будет угроза языку, тем сильнее окажется сопротивление.
...В
Читайте нас у Facebook
