В Донецкой области амнистировали медсестру, по вине которой едва не сгорел новорожденный
В середине дня тишину в реанимационном отделении Константиновской центральной районной больницы нарушил громкий женский крик. «Пожар! Горит ребенок, быстрее!» — умоляла дежурный врач, зашедшая в палату интенсивной терапии к одному из новорожденных. Прибежавшие на ее зов врачи бросились спасать малыша, одежда и кровать которого горели. Пламя чудом не перекинулось на кислородную маску — иначе произошел бы взрыв. Что случилось, медики начали догадываться, когда обнаружили рядом с ребенком... церковную свечку, почему-то лежавшую на кровати.
«У Сашеньки пострадало только лицо, хотя простыня, на которой он лежал, сгорела полностью»
— Весь этот ужас невозможно вспоминать, не то что рассказывать, — тяжело вздыхает мама мальчика Светлана. — Тут же всплывают страшные картины: на реанимационном столе крошечный ребеночек, к нему подключены десятки аппаратов и дренажей, обгоревшее личико, рыдающий муж... Даже в страшном сне не могла представить, чем для меня обернутся роды.
Это была моя вторая беременность, у нас с мужем подрастала восьмилетняя дочка. Все девять месяцев чувствовала себя нормально. Но во время родов оказалось, что плод обвит пуповиной. Хотя многочисленные УЗИ и анализы показывали, что все хорошо. Делать кесарево сечение было поздно. Как мне потом рассказывали, у малыша случилась асфиксия, то есть удушье. Сынишка едва не погиб, и его удалось спасти только благодаря вовремя оказанной помощи. Малыша увезли в реанимацию, а я наконец смогла уснуть. В тот момент и произошло самое страшное.
Евгений, папа новорожденного, решил навестить сына и направился к палате интенсивной терапии. В коридоре он почувствовал запах гари. Еще удивился: что может гореть в реанимации?
— Увидев возле палаты толпу медработников, муж всех растолкал и забежал внутрь, — вспоминает Светлана. — Там все было задымлено, стоял едкий запах жженой резины. При виде обгоревшей кровати, на которой лежал наш ребенок, Женя едва не потерял сознание. Правая щечка Сашеньки... дымилась. Простыня превратилась в лохмотья. Сынок громко плакал. Муж бросился к нему, хотел как-то помочь... Врачи сами были растеряны. Аппараты они убрали, а кислородную маску почему-то боялись трогать. Она так и оставалась на лице у ребенка. «Делайте что-нибудь! — кричал Женя. — Спасите его, умоляю!» Никто не мог понять, что произошло. Было ясно одно — наш сынок едва не сгорел.
Причина ЧП шокировала всех. Оказалось, что пламя вспыхнуло из-за небольшой свечки, которую нашли в кровати у новорожденного. Рядом лежал расплавившийся пластмассовый стаканчик. Их принесла медсестра, которая наблюдала за Сашенькой.
— С благими намерениями, но абсолютно не думая, — качает головой Светлана. — Как только Сашу положили в реанимацию, она, видимо, захотела ему помочь и принесла в палату иконку и церковную свечку в пластмассовом стаканчике. Поставила ее прямо на кровати сына рядом с кислородной маской. А ведь кроватка была немного наклонена, и все, что на нее ставили, легко могло упасть. Медсестра зажгла свечу и вышла из палаты. И почти сразу там вспыхнул огонь.
Этого никто не видел, но можно себе представить, с какой скоростью распространялось пламя. Оно было совсем рядом с кислородной маской. Сына однозначно спас Господь — все до сих пор удивляются, почему не произошел взрыв. Странный запах первой почувствовала гинеколог. Всю жизнь буду ее за это благодарить. Зайди она на несколько секунд позже — и нашего сына уже не было бы в живых. Невероятно еще и то, что у Сашеньки пострадало только лицо, в то время как простыня, на которой он лежал, полностью сгорела. На теле у сына не обнаружили ожогов.
«Только через два месяца после трагедии врачи сказали нам с мужем, что сынок будет жить»
Ожог лица был очень сильным. У ребенка, которого сразу положили под капельницы, началась сильнейшая интоксикация. Новорожденному организму не хватало сил, чтобы бороться.
— При виде этого крохотного тельца, ручки которого привязали к кровати, у меня по коже побежали мурашки, — вспоминает Светлана. — Он был словно распят. Врачам пришлось сделать это для того, чтобы сынок не трогал лицо. Если в первый день его состояние еще было более-менее нормальным, то потом начался настоящий кошмар. Малыш перестал ходить в туалет, его организм не принимал никакую пищу. Иногда мне казалось, что он переставал дышать... К Сашеньке пригласили батюшку, прямо в реанимации его окрестили. Акушер-гинеколог стала крестной матерью. А на следующий день было решено перевозить сына в Донецкую областную детскую больницу. Транспортировать было очень рискованно, но и оставлять ребенка в городской больнице, где нет необходимого оборудования, тоже было нельзя.
Навсегда запомню тот страшный момент, когда я передавала сыночка врачам. Не могла избавиться от страшной мысли, что могу больше никогда его не увидеть. Боялась, что если хоть на минуту расстанусь с сыном, с ним обязательно что-то случится. Муж старался держаться, постоянно повторяя, что все будет хорошо. Но когда Сашу забрали, я впервые в жизни увидела, как Женя плачет...
К счастью, в областной больнице ребенок пошел на поправку. Чтобы каждый день покупать дорогостоящие лекарства, Светлана и Евгений продавали все, что у них было. Ребенок наконец начал есть. Весь следующий месяц состояние младенца было нестабильным.
— Он находился на грани жизни и смерти, — качает головой Светлана. — Мне помогали молитвы: когда я обращалась к Богу, становилось легче, появлялась надежда. Еще вспоминала сон мамы, который она увидела незадолго до моих родов. Мама не стала мне его рассказывать, а лишь предупредила, что нас ждут тяжелые испытания, но мы их преодолеем. Так и случилось. Только через два месяца врачи смогли точно сказать: Сашенька будет жить.
Конечно, на этом лечение не закончилось. Скорее, все только начиналось. У нашего сыночка обгорела не только щека, но и веко. Из-за этого глаз не закрывался. Нужна была операция. Ее удалось сделать лишь через год. Денег у нас не было, мы все еще отдавали долги. Когда приехали в Одессу, в институт Филатова, палаты были переполнены. Спасибо врачам — несмотря ни на что, они прооперировали сына. На обгоревшее веко пересадили лоскуток кожи с руки. Теперь прооперированный глазик хоть и отличается от здорового, но выглядит гораздо лучше, чем раньше.
Сынок держался молодцом. Врачи предупреждали, что первое время после операции его глазик будет сильно болеть. Не говоря уже о том, что у него и так все время болит обгоревшая часть щеки. Приходя к ребенку в палату, я видела, как по его личику рекой текут слезы. Не помогали даже обезболивающие. Глядя на страдания ребенка, сердце разрывалось.
«Меньше всего хочу видеть медсестру за решеткой. Прошу ее лишь об одном — хоть какой-нибудь помощи для лечения ребенка»
— Мы тогда и думать не могли ни о каких судах, — говорит бабушка Саши Галина Ивановна (на фото). — Вместе с сыном и невесткой сутками дежурили рядом с ребенком, каждые полчаса нужно было давать лекарство. Медсестра, по вине которой случилось несчастье, пришла к Свете почти сразу после трагедии. «Простите меня, — сказала, опустив глаза. — Я хотела как лучше». Во время нашей следующей встречи она пообещала, что по возможности будет компенсировать затраты на лечение. Я даже не могу назвать сумму, в которую нам это обошлось. Только по чекам выходит больше тридцати тысяч гривен. С тех пор медсестра перечисляла нам деньги несколько раз. В общей сложности она передала три тысячи гривен. На этом помощь закончилась. Мы не стали ее беспокоить — мало ли, какая у человека ситуация? Решили подождать. Так прошел год. За все это время медсестра ни разу не поинтересовалась, как у нас дела. Перед поездкой в Одессу мы все-таки решили ей позвонить и попросить хоть какой-нибудь помощи. «У меня нет такой возможности, — холодно ответила медсестра. Таким тоном она с нами еще никогда не разговаривала. — Я и так уже вам помогла. К тому же в том, что случилось, не только моя вина. Вы родили ребенка на четыре балла (здоровье новорожденных оценивают по десятибалльной шкале Апгара. — Авт.), поэтому он и попал в реанимацию».
— Стало понятно, что больше не стоит ждать от нее помощи, — вздыхает Светлана. — Ее слова звучали так, будто в случившемся есть и моя вина. Но в чем? В том, что я согласилась отдать ребенка в реанимацию? Свекровь подала заявление в прокуратуру. В отношении медсестры возбудили уголовное дело.
— Главрач сразу принял такое решение, — говорит заместитель главврача Константиновской райбольницы Виктор Шарий. — С тех пор медсестра с людьми не работает. То, что произошло, — просто ужасно, мы искренне сочувствуем мальчику и его семье. Медсестра вышла из палаты буквально на секунду, и случилось несчастье. Я спрашивал ее, зачем она вообще решила поставить рядом с ребенком эту свечку. «Не знаю, — говорит. — Хотела помочь по религиозным соображениям». Все были в шоке, когда это случилось. У медсестры двадцатилетний стаж работы, никто не ожидал от нее такого необдуманного поступка. Не зря говорят: благими намерениями выстлана дорога в ад.
Медсестра, по вине которой случилась трагедия, с журналистами общается неохотно.
— Ну что они от меня хотят? Наверное, бесконечно будут терроризировать, — сказала женщина, тяжело вздохнув. — Родственники мальчика требуют, чтобы я платила им со своей маленькой зарплаты? Я получаю чуть больше тысячи гривен. У меня двое детей, я не могу отдать семье пострадавшего мальчика все свои деньги. А бабушку ребенка не устраивали те суммы, которые я им давала. Поэтому пускай решают этот вопрос через суд.
Заместитель главврача признает, что больница не выделяла деньги ребенку — дескать, затраты на лечение должна была компенсировать медсестра. А в суде этот вопрос, к удивлению родителей пострадавшего мальчика, вообще не рассматривался. Дело закрыли на первом же судебном заседании.
— С материалами уголовного дела нас так и не ознакомили, — говорит бабушка Галина Ивановна. — В прокуратуре сказали, что мы сможем сделать это на предварительном судебном заседании. При этом заверили, что дело резонансное, поэтому, дескать, не переживайте, будет вынесено справедливое решение. Но на суде ни о каких материалах дела не было и речи. Судья объявил, что медсестра признана виновной, и тут же ее амнистировал, мотивируя это тем, что поступок был неумышленным и на содержании у женщины находятся двое детей. Ни о материальной, ни о моральной компенсации не говорилось — этот вопрос вообще никто не поднял.
— Меньше всего я хочу видеть медсестру за решеткой и оставлять ее детей без матери, — качает головой Светлана. — Прошу лишь хоть какой-нибудь помощи с ее стороны. Теперь же остался один выход — подавать гражданский иск. Это опять суды, затраты, нервотрепка. Но других вариантов нет. Ведь с момента трагедии прошло четыре года. Вы сами видите, какое у Саши лицо. На правую сторону как будто наклеена красная пленка. Он подрастает и уже понимает, что с ним что-то не так. Выходит во двор, а дети начинают задавать вопросы, смеяться. Недавно подошел к зеркалу, внимательно на себя посмотрел и спросил: «Мам, а почему у меня это?» Не успела я ничего ответить, как он сказал: «А давай попробуем отодрать вот это — красное и некрасивое. Оно так мне мешает!» «Сынок, ты вырастешь, и ничего на личике не будет, — еле сдерживая слезы, сказала я. — Нужно только немножечко подождать».
— Последствия ожога действительно можно исправить? — интересуюсь.
— Для этого нужен не один курс реабилитации в специализированных клиниках, — говорит Светлана. — И, конечно, лекарства, регулярные консультации. Что касается операции, то врачи сказали: следует немного подождать, чтобы организм окреп. Конечно, для этого нужны немалые средства. Муж уехал на заработки в Россию. Спасибо всем родственникам, друзьям, коллегам и врачам, которые нам помогли.
*Чтобы ожоги на лице стали менее заметны, четырехлетнему Саше предстоит еще не один курс реабилитации
— Мама, я хочу рисовать, — неожиданно прервал наш разговор худенький светловолосый мальчишка. Несмотря на увечье, Саша очень симпатичный ребенок. — Ты обещала, помнишь? А вы с тетей обо мне говорили? Может, она скажет, как мне личико исправить?
P.S. Те, кто хочет помочь маленькому Саше, могут обращаться в редакцию по телефону
Читайте нас у Facebook
