Лиза Шапошник: «Только на Майдане впервые почувствовала себя полноценной, желанной и любимой»
В Доме профсоюзов на майдане Незалежности слово «Лиза» производит волшебный эффект: услышав это имя, все без исключения — и активисты митинга, и охрана, и голодные студенты, которые прибегают сюда обогреться и подкрепиться, сразу же начинают улыбаться.
«К нашей Лизочке журналистка», — просовывает голову в окошко кухни дежурный. Через пару минут навстречу мне выбегает стройная, хрупкая, очень миловидная шатенка, одетая в лыжный комбинезон, одноразовую шапочку и медицинскую маску. Руки Лизы — маленькие, с тонкими подвижными пальцами — согнуты внутрь и напоминают крылышки. Но управляется ими девушка ловко — может и бутерброды на кухне порезать, и сообщения на телефоне набрать. Рассказывая о себе, Лиза не жалуется на здоровье и не сетует на судьбу. Она поминутно улыбается, ее красивые карие глаза излучают счастье.
«В Европе инвалиды — часть общества. А у нас я не могу даже выбить льготы, положенные мне по закону»
— Детство у меня было не очень простым, наверное, как у всех инвалидов, — говорит Лиза Шапошник. — Моя мама россиянка, отец украинец, из Харьковской области. Я родилась в Сибири, а выросла в Одесской области, куда переехали жить мои родители. Как и все люди с ДЦП, в детстве я получила свою долю издевок и насмешек от здоровых детей. Легче стало, когда меня отдали в специализированную школу-интернат. Там никто не тыкал в меня пальцем, воспитатели учили нас быть самостоятельными, справляться с трудностями быта, не раскисать. Я научилась почти всему. Не могу только волосы себе заплетать — руки до затылка не достают. А в остальном я очень самостоятельная. После окончания школы много лет жила в России. Отношение к инвалидам там ужасное, а еще хуже то, что, куда ни придешь, всюду пьяные. Вот на Кавказе лучше. Там чтят традиции, люди добрые. Я ездила туда к старцу, схиархимандриту Рафаилу за благословением на постриг. Давно об этом мечтала. Он благословил, но найти обитель, где меня приняли бы, я так и не смогла. В российских монастырях меня сначала брали на послушание, а потом просили уйти. Хотя я выкладывалась, как могла: и подсвечники чистила, и на клиросе пела. Даже церковнославянский язык выучила! Но постричь меня в инокини никто не соглашался. В Одессе настоятельница вообще заявила: «Знаешь, у нас тут монастырь, а не приют для больных».
Когда Лиза поняла, что стать монахиней не получится, решила обустраивать свою жизнь по-другому. Уехала в Дружковку Донецкой области, где ей удалось получить комнату в общежитии, и стала возить из Сочи фрукты на продажу.
— Мне никто не помогал, — не без гордости говорит девушка. — Я сама договаривалась о грузоперевозке, сама находила точки, где продавать апельсины и мандарины. На вырученные деньги обустроила свою комнатку — со вкусом, уютно. Получала еще инвалидную пенсию — хоть небольшую, но на жизнь хватало. Так и моталась между Сочи и Дружковкой. Могла себе, конечно, как уроженка Кемеровской области сделать российское гражданство, но не захотела. Не моя это страна по духу!
В сентябре Лиза в поисках лучшей жизни и более стабильной работы поехала в Киев. Да и интересно было посмотреть на жизнь столицы — ведь она прежде здесь никогда не бывала. Девушка сняла квартиру, устроилась продавцом на рынке. Работала, потихоньку обживалась. А в ноябре увидела по телевизору новость о том, что студенты вышли протестовать из-за приостановки евроинтеграции Украины. Лиза сразу решила, что присоединится к протесту.
— Многие мои друзья, побывавшие за границей, рассказывали, что в Европе отношение к инвалидам нормальное, толерантное, — объясняет свою позицию Лиза. — Они — часть общества. Государство обеспечивает их всем необходимым. А в Украине я не могу даже выбить льготы, положенные мне по закону. Не говоря уже о том, чтобы хоть раз за свои двадцать семь лет обследоваться у хорошего специалиста. В общем, пошла я на митинг один раз, второй. Оказалась на Майдане под стелой Монумента независимости и ночью с 29 на 30 ноября. Мы с ребятами и девчонками грелись у костра, пели песни, водили хороводы. А под утро началась зачистка. «Беркут» окружил нас со всех сторон. Огородил щитами в два кольца и стоял не шелохнувшись. Сказать, что было страшно, это ничего не сказать.
Ожидание неминуемой беды было просто невыносимым. Студенты и молодые мужчины, предчувствуя, что будет штурм, стали кольцом, в середину которого согнали девушек. Пытались нас защитить собой, но это не помогло. «Беркут» ринулся на нас, размахивая дубинками. Удары посыпались на головы всем — и мужчинам, и женщинам. А ведь с нами был еще школьник — мальчик лет девяти! Помню жуткий момент, когда окровавленные мужчины пытались спасти беременную женщину — она пришла на мирную акцию протеста, не подозревая, что здесь ее могут избить. Кто-то из наших кричал: «Прекратите! Не трогайте ее! Она беременна!» Но на бедняжку сыпались безжалостные удары дубинками. Жива ли она, сохранила ли жизнь своему не родившемуся малышу, я не знаю.
«Я успела домчаться до перекрестка, где стояло такси, прыгнула в него и уехала от „беркутовца“, бежавшего следом за мной»
Спасаясь от сотрудников спецподразделения, студенты бросились врассыпную. Часть побежала вверх по Михайловской, к монастырю, остальные — в том числе и Лиза Шапошник — попытались прорваться на Крещатик.
— Тогда стало еще страшнее, — вспоминает Лиза. — Ведь одно дело, когда «беркутовцы» по команде руководства разгоняют студентов, а другое — когда преследуют убегающих, догоняют и добивают. Чуть не убившись, я съехала по стеклу «Глобуса» и побежала в сторону Крещатика. Видела, что вот-вот меня настигнут, чувствовала, что сейчас выбьюсь из сил. Я астматик, долго бежать не могу. Но, как говорят, у страха глаза велики. Успела домчаться до первого перекрестка, где стояло такси, прыгнула в него и уехала от «беркутовца», бежавшего следом за мной. Добралась до хостела, где жила последние несколько дней, пришла в себя, пару часов поспала и вернулась на Михайловскую площадь. Понимала, что это теперь для меня не просто место, где я протестовала против прекращения курса на евроинтеграцию. Здесь избивали беременных женщин, детей, моих друзей. Я поняла, что никуда теперь отсюда не уйду — буду требовать, чтобы виновные в этом беспределе были наказаны. Так я осталась жить на Майдане.
Услышав, что активистам митинга требуются волонтеры, Лиза очень обрадовалась. Она сразу отправилась на кухню и спросила, чем может быть полезна. Девушке поручили разносить подносы с бутербродами. Но маленькие, слабые ручки Лизы с трудом справлялись с такой трудной задачей.
*"Я отрываю бирки от чайных пакетиков, чтобы они не запутались между собой и из стаканов не выплеснулся кипяток. Эта работа не сложная", — говорит Лиза Шапошник (фото автора)
— Я за день так устала, что потом вообще не могла руками пошевелить, — чуть виновато улыбается Лиза, показывая согнутые кисти. — Тогда меня поставили резать лимон. (На кухне евромайдана его не только добавляют в чай, но еще и делают с ним дивные бутерброды: на ломтик белого хлеба кладут мед, посыпанный грецкими орехами, дольку яблока и дольку лимона. Я пробовала — объедение! — Авт.) Это было проще, но все равно тяжело, с моей-то координацией. Теперь у меня более простая работа — я отрываю бирки с чайных пакетиков. Ведь когда ставишь на поднос много пластиковых стаканчиков, из которых свисают веревочки с бирками, они запутываются между собой, стаканы переворачиваются, и на волонтера выливается кипяток. Перед тем как начать работу, я, как и все работники евромайдановской кухни, дезинфицирую руки, надеваю перчатки, маску, шапочку. Здесь все стерильно — мы должны быть уверены, что не навредим людям, которых угощаем.
«Друзья предложили мне квартиру в Киеве и работу телефонным оператором»
Маленькую жизнерадостную Лизу от всей души полюбили все активисты и волонтеры. Ее все время опекают, с ней говорят, шутят, каждый старается помочь. С того момента, как один из волонтеров написал о самоотверженной жительнице Донбасса в социальных сетях, Лиза стала настоящим символом евромайдана. Ее именем даже решили назвать отряд волонтеров из тысячи шестисот человек.
— Знаете, я долго искала себя в жизни, — говорит Лиза. — Хотела понять, кто я и кто близкие мне люди. Кроме своей семьи, я никому никогда не была нужна. Пыталась устроиться и на фарфоровый завод, и на другие предприятия — никто не соглашался взять на себя ответственность за инвалида. Мне временами приходилось даже милостыню просить, так было туго. Только здесь, на Майдане, я впервые почувствовала себя полноценной, желанной и любимой. Революция изменила мою жизнь. У меня теперь столько друзей, что некоторых я до сих пор путаю по именам. Здесь я занимаюсь нужным и важным мне делом — отстаиваю свое право на лечение по европейским стандартам и свое право на безопасность — чтобы никогда больше за песни и хороводы здесь не били студентов.
— Лиза, как вы представляете свою жизнь после окончания евромайдана?
— Я не просто представляю, я уже знаю, что буду делать. Друзья предложили мне квартиру в Киеве и работу телефонным оператором. Я не хочу возвращаться домой — здесь, в столице, независимо от митингов и демонстраций, совсем другие люди — добрые, веселые, отзывчивые, небезразличные, чего о Донбассе, к сожалению, не скажешь. Я буду работать, обустрою себе жилье и вплотную займусь своим здоровьем. После того как обо мне начали писать статьи и снимать телесюжеты, меня разыскали представители «Инваспорта» — украинского Центра физической культуры инвалидов. Они предложили мне заняться любым видом спорта, который придется мне по вкусу. Хоть стрельбой, хоть пинг-понгом. Думаю, остановлюсь на последнем — я очень люблю настольный теннис. А еще «Инваспорт» пообещал мне путевку в Евпаторию. Там, в санатории, я смогу пройти полное обследование, походить на массажи и лечебную физкультуру.
— А радикально решить ваши проблемы со здоровьем нельзя?
— Я консультировалась у многих врачей в Украине и России. Все говорят одно и то же: если есть возможность обойтись без операции — лучше ее не делать. Ведь при детском церебральном параличе исход хирургического вмешательства непредсказуем. Мне могут задеть нерв, и вместо того, чтобы выпрямить руки, я стану слепой или глухой. Я давно для себя решила, что идти на такой риск не хочу. Да, руки у меня не такие, как у всех. Но ведь видите, несмотря на это, я пригодилась! — улыбается Лиза, глядя на евромайдановскую кухню, из дверей которой ежесекундно выбегают волонтеры с подносами. Одобрительным гулом их встречает очередь митингующих. Чай и бутерброды с салом, сыром и колбасой исчезают в мгновение ока. Волонтеры — и с ними Лиза — бегут на кухню готовить следующую порцию.
Единственное, что омрачает девушке счастье, — непонимание ее семьи. Мама и отец, живущие в Одессе, сторонники Партии регионов. Они удивляются, что их дочь оказалась на евромайдане.
— Родители меня увещевали, ругали, умоляли, — вздыхает Лиза Шапошник. — Мама требует, чтобы я вернулась домой. Она ведь уверена, что на Майдане я просто зарабатываю деньги. Но я объясняю, что не получаю здесь ни копейки. Работаю до изнеможения и не сплю ночами, потому что переживаю за людей, потому что хочу добиться правды и помочь своей стране. Я никуда отсюда не уеду, пока не закончится революция. Здесь, на Майдане, мое сердце.
12898Читайте нас у Facebook
