«Бегство для нас — единственный способ выжить. Но мы не теряем надежды, что все образуется»
Облик Межигорья кардинально менялся уже несколько раз. Раньше эти полторы сотни гектаров были спрятаны от людских глаз за шестиметровым забором. Потом, после побега Виктора Федоровича, его резиденция превратилась во всеукраинскую достопримечательность: поглазеть на сказочную «Хонку», потоптать президентское поле для гольфа и покормить страусов в его частном зоопарке приезжали люди изо всех уголков страны.
С того времени Межигорье несколько раз вызывало ажиотаж у журналистов: и тогда, когда активисты Автомайдана случайно обнаружили гараж с произведениями искусства, старинными иконами и бесценными книгами, и тогда, когда в подвале президентской лаборатории нашли баснословно дорогие деликатесы и коллекционные вина стоимостью в десятки тысяч долларов. Еще месяц назад к заповеднику было не пробраться из-за огромного количества посетителей. Теперь же здесь все спокойно. У ворот процветает бизнес: предприимчивые молодые люди торгуют керамическими поделками, кофе, продают карту Межигорья (по десять гривен). Две частные компании предлагают напрокат велосипеды (за пятьдесят гривен в час): объясняют, что пешком заповедник не обойти за целый день. Вход в бывшую резиденцию Януковича стоит двадцать гривен. На эти деньги активисты, принявшие на себя ответственность за заповедник, оплачивают, по их словам, уборку и озеленение огромной территории, кормят зверей и обслуживающий персонал. А теперь еще и взялись содержать беженцев из Крыма, Макеевки, Донецка, Луганска и Славянска.
— Я предлагал селить к нам людей еще тогда, когда началась аннексия Крымского полуострова, — рассказывает «ФАКТАМ» комендант Межигорья Денис Тарахкотелик. — Писал об этом в социальных сетях, говорил знакомым, чтобы присылали нуждающихся в жилье крымчан к нам. Конечно, в «Хонку» и «путинский» домик мы никого не селили бы — там слишком дорогая мебель и ценные вещи. Все это нужно оставить в целости и сохранности для потомков. Но есть немало помещений с простой и удобной обстановкой, где я мог бы разместить около ста человек. Однако до поры до времени никто к нам не обращался. А недавно Гайде (женщина, занимающаяся расселением крымчан, приехавших на материк) привела к нам группу переселенцев из Восточной Украины. Попросила разместить их в заповеднике. Конечно, я для всех нашел место! Все комнаты сдал по описи, под расписку. При выселении проконтролирую, чтобы помещения остались в таком же хорошем состоянии. Я надеюсь, что мы найдем общий язык со всеми нуждающимися в жилье переселенцами. Межигорье готово принять к себе еще как минимум семьдесят человек.
— Основная проблема в том, что властям вообще нет дела до беженцев из Луганской и Донецкой областей, — вздыхает координатор по вопросам беженцев Координационной рады Майдана Гайде Ризаева. — Семьи, приехавшие оттуда, обратились в Министерство социальной политики, попросили куда-нибудь их поселить, но получили категорический отказ. Мол, вы не из Крыма, поэтому беженцами вас считать никто не будет и расселять, соответственно, тоже. Тогда растерявшиеся люди обратились ко мне. Хотя я занимаюсь исключительно крымскими и крымско-татарскими беженцами и с их расселением и обеспечением мне тоже приходится нелегко, но отказать луганчанам в помощи не смогла. Они ведь такие же украинцы, как и мы. Я официально обратилась в Кабинет министров и Верховную Раду, чтобы власть помогла решить проблемы с переселенцами с востока страны, однако никакого ответа не получила. А ко мне в палатку продолжали приходить беженцы из Луганска и Донецка — около тридцати человек в день! Что было с ними делать? Я решила поселить их в бывший дом Пшонки. Дело в том, что начальник Киево-Святошинского райотдела милиции позволил мне заселять беженцев в домик охраны бывшего генпрокурора. Конечно, сам его дом опечатан, туда никого не пускают. Но поскольку я и мои подопечные получили доступ во двор, меня сделали ответственной за сохранность порядка на всей территории. Я поселила в домик охраны десять человек — стариков, женщин из Крыма и Луганска. На следующий день нас оттуда выгнали: к беженцам ворвался начальник Киево-Святошинской райгосадминистрации в сопровождении активистов самообороны, и всех вышвырнули на улицу. Грубо, применяя физическую силу и ничего не объясняя. Мне не оставалось ничего другого, как проситься в Межигорье. Там, к счастью, нас встретили хорошо — комендант принял к себе двадцать пять человек.
Справа от центральных ворот в бывшую резиденцию Януковича стоят два двухэтажных дома, похожие на мини-отели. Комендант объясняет, что их построили для обслуживающего персонала аккурат перед бегством бывшего гаранта, поэтому горничные, охранники и посудомойки пожить здесь не успели. Теперь в небольших светлых номерах с кухонькой и санузлом в каждом селят по два человека из восточных регионов.
— Мне еще две недели назад снилось, что я буду жить в Межигорье, — улыбается журналист издания «І
*"Мне еще две недели назад снилось, что я буду жить в Межигорье", — говорит журналист из Луганска Всеволод Филимоненко (фото автора)
— Когда сепаратисты захватили государственные здания — областную прокуратуру, администрацию, управление МВД, — мы поняли, что надо уезжать, — говорит друг и коллега Всеволода, журналист Алексей Липовецкий. — В Луганске начались массовый психоз и беспредел. К людям врывались домой среди ночи или хватали их прямо на улице, волокли в местное управление СБУ, пытали, допрашивали, издевались. Некоторых — в том числе моих знакомых — запирали в шкафы. У других угоняли или жгли машины. Борца за единую Украину Михаила Логвиненко поймали, избили палкой и водили по городу на собачьем поводке за то, что он срывал листовки о так называемом референдуме.
— Сам референдум был похож на цирковое выступление, — грустно усмехается девушка Алексея, Екатерина Старикова. — Кабинок как таковых не было, человека, пришедшего проголосовать, сажали за стол, а рядом обязательно ставили надзирателя — грозного крупного мужчину, который заглядывал избирателю через плечо. Если человек осмеливался проголосовать против Луганской республики, с ним потом разбирались отдельно. Остальных заставляли подписывать целые стопки ксероксов, называемых бюллетенями, — за себя, жену, детей, маму, тещу и даже дальних родственников.
— А какой страшный террор переживают сейчас луганские бизнесмены! — хмурится Всеволод Филимоненко. — Ювелирные салоны, супермаркеты, банки откровенно грабятся сепаратистами — те собирают дань на «дело революции». Если же предприниматели отказываются делиться с ними деньгами, их попросту… ликвидируют. У нас много лет, еще с советских времен, работал спортивный магазин «Торнадо». Его хозяин — честный интеллигентный человек — не захотел «стелиться» под новую пророссийскую власть. На днях его просто схватили, посадили в машину и увезли в неизвестном направлении. До сих пор о нем ничего не известно… Стреляют в Луганске по кому угодно: достаточно указать на человека пальцем и сказать, что он — «бандеровец» или «правый сектор». Причем стреляют не из травматического оружия, а боевыми патронами. И видели бы вы, кто держит в руках пулеметы и автоматы! Спившиеся бомжи, не способные связать двух слов.
В критический момент я тоже решил обзавестись оружием для самозащиты и для этого вступил в ряды самообороны Луганска. Уже прошел все необходимые инстанции, подготовку. Оставалось лишь попасть на медкомиссию. Но меня предупредили: «Сева, не ходи — там засада». Оказалось — правда. Те из моих друзей, кто пошел на медкомиссию, были внесены в особый список, и через несколько дней их всех вместе схватили члены так называемой армии Юго-Востока. Ребят жестоко избили, а командира спецподразделения МВД по борьбе с сепаратизмом, начальника самообороны Луганска Тимура Юлдашева взяли в плен, где он пребывает по сегодняшний день.
Мне самому тоже досталось. Правда, немножко раньше, перед кровавыми февральскими событиями Майдана. Я тогда снимал репортаж об Антимайдане в Луганске — таком, каким он был на самом деле, с этим жутким контингентом, с проплаченными крикунами. Возвращался после съемок с автомобильной парковки, когда на меня напали двое молодчиков. Ударили по голове чем-то тяжелым, сломали руку, нос, кинули на землю и еще долго молотили ногами, после чего бросили без сознания на улице в двадцатиградусный мороз (я потом увидел все это на внешних камерах наблюдения). Выжил чудом. Мои февральские фотографии очень похожи на снимки несчастной Тани Черновол после избиения. Но на этом история не закончилась: оказалось, что напавших на меня людей милиция и прокуратура покрывает, а врачи скорой помощи отказываются фиксировать мои переломы! Мне даже пришлось делать рентгеновские снимки в другом месте и приобщать их к делу. Я продолжал вести журналистские расследования, разоблачать чиновников, подстрекающих сепаратистов и диверсантов. Тем самым каждый день рисковал жизнью.
*Друг и коллега Всеволода, журналист Алексей Липовецкий и его девушка Екатерина с грустью констатируют: луганский «референдум» был похож на цирковое представление
— За нашу журналистскую деятельность мы ежедневно получали более двадцати сообщений с матами, руганью и угрозами, — говорит Алексей Липовецкий. — И, учитывая то, как страшно калечат и истребляют людей в нашей области, склонны воспринимать их всерьез. Пришел день, когда оставаться в Луганске для нас стало слишком опасно. Но и уехать было непросто: те люди, которые пытаются покинуть регион, неизбежно попадают в руки сепаратистов на блокпостах. Их бессовестно обыскивают, отбирают технику, деньги и телефоны, а автомобили поджигают, обстреливают или забирают себе. Мы чудом проскочили на машине через село Счастливое, когда сепаратисты, охранявшие блокпост, напились самогона и заснули.
— Жертвами этих беспредельщиков становятся даже люди, которые просто пытаются поехать из Луганска к родственникам или в командировки, — объясняет Всеволод. — Что уж говорить обо мне, когда мои фотографии с номером телефона и домашним адресом висят на каждом заборе с надписью «Фашист». Из-за этих листовок я в этом году впервые в жизни не осмелился поздравить свою девяностолетнюю бабушку с праздником Победы. Ей очень больно, когда она слышит от людей, что ее внук — враг народа, фашист — как те, против кого она воевала в Великую Отечественную войну. Я объяснял ей, что это провокация, но она не может понять все до конца. Слава Богу, осознает главное — что во всем виноват Путин. Раньше я всегда звонил бабушке и родителям, справлялся об их здоровье. Теперь они мне названивают: «Сынок, ты еще жив?» Мои отец с матерью не могут выехать, как я, из области, не могут бросить беспомощных стариков. И за это ежедневно подвергаются жесточайшему террору. Члены «Юго-восточной армии» на днях вломились в наш дом, чуть не выбив дверь, стали допрашивать родителей о том, где я, не участвую ли в антитеррористической операции. Отец отказался отвечать — и тогда его взяли в плен. Когда я узнал об этом, стал звонить Парубию, всем знакомым депутатам и чиновникам. Ночью папу наконец отпустили.
— В Луганске и Донецке сейчас оставаться нельзя, — подводит итоги Алексей. — Мы понимаем, что едем фактически в никуда, что киевляне не могут принять такое количество жителей Востока. Особенно когда бездействует власть, которая вообще не признает в нас беженцев и не помогает даже безопасно выехать за пределы региона. Но нам приходится рисковать. Бегство для нас — единственный способ выжить. Будем устраиваться на работу, стараться не обременять добрых людей, которые дали нам приют. Мы не теряем надежды, что все образуется, пройдут выборы, Луганск и Донецк останутся регионами Украины, и мы сможем вернуться домой. О том, что нам некуда будет возвращаться, стараемся не думать. Это очень страшно…
12415P. S. Координационная рада Майдана просит всех небезразличных людей помочь беженцам из Крыма и восточных регионов Украины деньгами, продуктами, одеждой, памперсами и предметами гигиены. Предложить помощь можно координатору по вопросам беженцев Гайде Ризаевой по телефону 095−019−40−65.
Читайте нас у Facebook
