«мы даже спали в респираторах! Снимали их, только чтобы поесть» -
Экскаваторщик «Донецкшахтостроя» Иван Лазарь дважды прошел «ядерные испытания». В 1960 году во время службы в армии рыл обводной канал вокруг радиохимического завода в Челябинске-40, где 29 сентября 1957 года произошел ядерный взрыв. А в 1986 году 11 дней отгребал машиной землю, извлеченную из-под потерпевшего аварию реактора четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС.
«Вместе с напарником пили воду из краника на компрессорной станции — возле реактора»
- Если бы я рассказал начальству, что три года служил в Челябинске-40, где устранял последствия аварии, меня не командировали бы на ЧАЭС, — рассказывает 72-летний Иван Лазарь. — Но, во-первых, в 1986-м я был еще связан подпиской о неразглашении военной тайны. А во-вторых, не мог отказаться: я же коммунист — в КПСС вступил еще в армии.
Как значится в выписке из маршрутного листа Ивана Лазаря, с 12 по 22 мая 1986 года он работал в третьей зоне, на расстоянии 130 метров от аварийного реактора. «Ежедневно по 6 часов занимался зачисткой котлована, из которого проходил штрек под аварийный реактор… После выполнения работ в III зоне ЧАЭС ежедневно на промышленной площадке г. Чернобыля выполнял погрузоразгрузочные работы продолжительностью до 6 часов в день — в зависимости от объема работ».
- Руководители треста «Донецкшахтострой» поехали в Чернобыль еще раньше нас: чтобы обозначить фронт работ для сводного отряда шахтопроходчиков, которые рыли штрек под аварийный реактор, — продолжает собеседник. — Через этот штрек из специальной установки в котлован под четвертым энергоблоком подавали специальную смесь — для охлаждения аварийного реактора. Те мои начальники уже все умерли. Моего напарника-экскаваторщика тоже нет в живых. Но он курил! А снимать респиратор в Чернобыле было запрещено. Мы даже спали в респираторах, поел — и сразу надел.
Работать приходилось на улице, а до 15 мая ликвидаторов еще и кормили под открытым небом. Рацион полевой кухни был небогатым: банка неразогретой тушенки, хлеб и чай. Но больше всего людям не хватало воды: первые дни ликвидаторам давали с собой на работу по пол-литровой бутылочке минералки. А после жирного сухого пайка людям, бегавшим по солнцепеку в спецовках, перчатках, кепках и респираторах, так хотелось пить…
- Нам ведь было приказано повсюду передвигаться бегом — считалось, что так меньше радиации «хватаешь», — объясняет Иван Лазарь. — И по галерее, соединяющей третий и четвертый блоки, и в бульдозер я заскакивал бегом. Пока экскаваторщик насыпал землю, которую выдавали на-гора вагонеткой четыре наших проходчика, прокладывающие штрек под аварийный реактор, я, как приказали, прятался на компрессорной станции — возле здания четвертого энергоблока. Когда экскаваторщик давал мне сигнал к работе, я бежал к бульдозеру и отгребал землю, а он бегом прятался. После пробежки все пересыхало во рту. В компрессорной мы нашли краник. Из него бежала вода. Откуда она поступала, мы ни у кого не спрашивали. Но воду пили…
«Услышав, что мы возвращаемся из Чернобыля, хозяин, впустивший нас во двор, больше из хаты не показывался»
К счастью, вскоре шахтопроходческий отряд переселили в здание интерната, где в столовой было организовано горячее питание. Суточную норму питьевой воды увеличили.
- Кормили на убой: красная икра — ешь, сколько хочешь! — бывший ликвидатор сглатывает слюну, нахлынувшую от «вкусных» воспоминаний. — Вот только тогда есть не хотелось. Пробегаешь смену под реактором, потом — в душ. Мылись холодной водой: говорили, что горячей «радиацию» смывать нельзя. Затем бегом на промплощадку — разгружать технику, которую после аварии везли в Чернобыль со всего Союза. После чего — влажная уборка в комнате, где мы жили. С ног валились от усталости. Наш отряд, шесть человек, должен был работать на станции месяц, в зоне реактора — по три часа в день. Но вторая смена не подъехала. Потому мы трудились по шесть часов, из-за чего нас пораньше отпустили домой, уже через 11 дней. Я ехал в «Газели», с экскаваторщиком и водителем.
Дорога домой пролегала через Киев. Город поразил совершенно пустыми улицами! В полдень, с трудом отыскав гаишника, ликвидаторы спросили дорогу в винный магазин. Возле этого заведения дончане и увидели впервые жителей украинской столицы. Бойкий водитель «Газели» вызвался обойти длинную очередь, предложив попутчикам не скупиться. Денег ликвидаторы не пожалели: суточные в Чернобыле составляли 100 рублей — зарплата горного инженера по тем временам! Однако «взятка» не потребовалась. Водитель вернулся уже через 10 минут, едва волоча сумку со спиртным и закуской. Оказалось, что он, одетый в белую робу «атомщика», сразу отправился к завмагу и сказал, что едет «с реактора».
- Однако в следующий раз подобное признание сыграло с нами злую шутку, — улыбается Иван Лазарь. — К вечеру, когда мы проезжали одно из сел Полтавской области, местный житель, встретившийся по пути, разрешил переночевать у него во дворе. Припарковав машину, мы пригласили хозяина отужинать вместе с нами. Увидев полную сумку «дефицитов» (пиво, водка, вино, колбаса), селянин оживился. Но услышав, что мы возвращаемся из Чернобыля, он зашел в хату и больше из нее не показывался.
«Атеросклероз, два инсульта, зоб щитовидной железы… » — перечисляет пенсионер, свои многочисленные диагнозы, посыпавшиеся на него, как из рога изобилия сразу по возвращении из Чернобыля. Последствия для здоровья, может быть, и не были бы столь тяжелыми, если бы Иван Лазарь в свое время не участвовал в ликвидации еще одной атомной аварии — на печально знаменитом радиохимическом заводе «Маяк» в Челябинске-40.
- Выжженный лес — первое, что бросилось мне в глаза, когда я приехал для прохождения армейской службы в Челябинск-40, — вспоминает Иван Лазарь. — Писать об этом домой было бессмысленно — военная цензура все равно бы все вымарала. К тому же сразу по прибытии на место службы мы дали подписку о неразглашении военной тайны в течение 25 лет. Впервые поделился своими армейскими впечатлениями спустя 30 лет, уже после Чернобыля, с соседом по больничной палате. Выяснилось, что этот пациент тоже служил в Челябинске-40. Кстати, до 1989 года этого промышленного городка на Урале, расположенного в 40 километрах от Челябинска, не существовало на карте СССР…
По официальным данным, 29 сентября 1957 года на секретном радиохимическом заводе «Маяк» в результате недостаточного охлаждения взорвалась емкость, где хранились отходы отработанного ядерного топлива: стронций-90 и цезий-137. Практически то же самое повторилось в 1986 году на ЧАЭС.
Взрывной волной сорвало и отбросило на 30 метров бетонную крышку толщиной два с половиной метра, покрывавшую емкость с ядерными отходами. Сила взрыва была равна 75 тоннам взрывчатки. Зона ядерного загрязнения по форме напоминала «язык» длиной около 110 километров и шириной — около трех. На промышленной площадке в момент аварии находились почти три тысячи человек: два полка военных строителей и заключенные, отбывавшие наказание на стройке радиохимического завода «Маяк». За сутки их эвакуировали. В течение десяти дней из 23 деревень, попавших в зону загрязнения, выселили более десяти тысяч человек. В первые после аварии годы в результате облучения умерли 200 человек.
Ивана Лазаря призвали в Советскую армию с Донбасса в 1960 году, тогда срочную службу призывники несли три года. В Челябинске-40 они сменили солдат, которые уже отработали три года на ликвидации последствий взрыва.
«Старослужащие рассказывали, что местных жителей эвакуировали на автобусах… голыми»
Ликвидаторы сжигали населенные пункты, снимали верхний слой почвы и вывозили на захоронение. К слову, более 100 тысяч гектаров земли в Свердловской и Челябинской областях России, загрязненных ядерными отходами, до сих пор выведены из хозяйственного обращения. В 1957-1958 годах сельскохозяйственные продукты питания в пострадавшем регионе были запрещены к употреблению.
- «Деды», которых привезли служить в Челябинск-40 сразу после взрыва, нам, «первогодкам» все же кое-что по секрету поведали, — приглушает голос Иван Борисович. — Старослужащие рассказывали, что местных жителей эвакуировали на автобусах… голыми. Одежду велели оставлять для уничтожения. Не знаю, правда это или нет. Но парни, которых призвали в армию в 1957-м и в последующие годы, служили положенный срок. Я все три года службы рыл 40-километровый обводной канал вокруг завода, работал на экскаваторе по восемь часов в день — как все.
Канал предназначался для отведения вод, загрязненных радиоактивными отходами, из переполненного отстойника. Таким образом пытались предотвратить попадание жидких ядерных отходов из отстойника в водоносные слои почвы, питающие природные водоемы. Мера была запоздалой. Согласно рассекреченным данным, атомные комбинаты, возведенные в те годы на Урале, уже давно сбрасывали жидкие радиоактивные отходы в реки и озера. В том числе и в озеро Карачай. В 1953 году местному населению запретили использовать речную и озерную воду для питья. А после засухи, когда Карачай обмелел, налетевшие в 1967 году суховеи подняли с пяти гектаров обнажившегося дна радиоактивную пыль, разнеся ее по площади 1800 квадратных километров, на которой проживали около 40 тысяч человек. По разным данным, в результате использования «мирного атома» на Урале с 1949 по 1967 год повышенному радиоактивному облучению подверглось от 28 по 124 тысяч человек.
Каждый день молодой солдат стройбата Иван Лазарь отгребал экскаватором землю в нескольких сотнях метров от бетонного забора завода «Маяк».
- Медицинского контроля не было: дозиметристы приходили в казарму, когда там находились только дневальный и ротный, — рассказывает Иван Лазарь. — Рядовым не оглашали результаты радиометрии. Но, бывало, кому-то вдруг полностью (вместе с матрасом, подушкой и одеялом) меняли постель. Кому-то давали новую шинель. Мне в армии ни разу ничего не меняли, — облегченно вздыхает собеседник. — Это уже в Чернобыле всех после работы ежедневно переодевали. Мне на ЧАЭС один раз даже бульдозер поменяли, на котором я работал.
Тем не менее с первого по последний день службы у Ивана Лазаря слезились глаза. «Диагноз» доктора был таким: «Раз глаза текут, значит, промываются — это полезно». После армии молодой человек регулярно страдал сильными болями в желудке. Однако избегал докторов. Предпочитал лечиться травами. Чтобы нечаянно не нарушить военную тайну…
А вот после Чернобыля в каких больницах он только не лежал! И сейчас лечится на дневном стационаре. Но пока собеседнику присвоили II группу инвалидности, он почти успел доработать до пенсии по возрасту. Иван Лазарь принял самое активное участие в строительстве нескольких шахт Донецкой области. Теперь орденоносный ликвидатор вместе со своими товарищами по несчастью безуспешно судится за доплаты на оздоровление. В России регулярно финансируется федеральная программа реабилитации людей, пострадавших в результате ядерных испытаний на Урале. В Украине «чернобыльские» надбавки из года в год «вырезают» из госбюджета — нет денег на выполнение этой статьи закона.
- Мои товарищи пострадали в Чернобыле не меньше, — рассуждает собеседник, — но орден Ленина за ликвидацию последствий аварии на ЧАЭС дали именно мне. Наверное, потому, что еще до поездки на ЧАЭС я уже был награжден орденом Трудового Красного Знамени — за строительство «Южнодоно-Донбасская-3». Ой, не хочу больше об этих авариях вспоминать, — на глаза ликвидатора наворачиваются слезы.
Собеседник не может забыть пустой город без жителей. И брошенную лошадь, пасущуюся возле здания атомной станции. За неприкаянным животным Иван Борисович каждый день наблюдал из окошечка бронетранспортера, доставлявшего проходчиков от административного здания станции ЧАЭС к четвертому энергоблоку. Одинокая лошадка в ядерной пустыне навсегда врезалась в его память…
473Читайте нас у Facebook
