Анатолий Поляков: "Я месяц провел на бетонном полу камеры с мешком на голове, скованный по рукам и ногам"
Недавно уполномоченный президента Украины по мирному урегулированию ситуации в Донецкой и Луганской областях, народный депутат Ирина Геращенко сообщила, что, согласно информации СБУ, в заложниках сегодня остаются 137 украинцев, в том числе 10 — в российских тюрьмах, остальные — у террористов. 700 наших соотечественников числятся пропавшими без вести. В декабре прошлого года на переговорах в Минске с участием представителей Украины, России и Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе стороны, казалось бы, договорились обменяться заложниками. Однако ожидания не оправдались. Освободили лишь одного заложника — 43-летнего Анатолия Полякова. Он, гражданин России, приехал в Украину еще в декабре 2013 года поддержать Евромайдан. А весной прошлого попал в плен к луганским сепаратистам.
*Анатолий Поляков: «Я ненавижу Владимира Путина и верю, что Россия станет свободной страной». Оппозиционный митинг на Болотной площади в Москве, 2012 год
— Я родился и вырос в Петрозаводске (Карелия), — рассказал «ФАКТАМ» Анатолий Поляков. — В России активно занимался общественно-политической деятельностью, возглавлял реабилитационный центр для ветеранов. Мои предложения были положены в основу нескольких законопроектов по социальной защите семей погибших и умерших военнослужащих. В России меня причисляли к несистемной оппозиции. Когда в Украине начался Евромайдан, я с симпатией отнесся к требованиям его участников. В конце 2013 года по приглашению Русланы Лыжичко приехал в Киев. Здесь реализовали несколько проектов, разоблачающих кремлевскую пропаганду.
Еще до захвата административных зданий в Луганске и Донецке мы с товарищами ездили в восточные регионы Украины, встречались там с представителями «антимайдана», пытались объяснить, что все действия Путина против Украины приведут к войне, и те, кто поверят российской пропаганде, станут заложниками ситуации. Потом при поддержке Минобороны организовали «Гуманитарный корпус», разработали социальную программу для людей, оставшихся на оккупированной части Луганской области. Пытались заниматься вопросами обмена заложниками, восстановлением детских дошкольных учреждений. Хотели возобновить работу туберкулезного диспансера, оборудовав его необходимой техникой и медикаментами. С этим предложением я и приехал в Луганск весной 2015 года. Поскольку во время предыдущих поездок на восток Украины познакомился со многими будущими функционерами так называемой «ЛНР», то подумал, что через них смогу помочь людям. Но все вышло иначе: я попал в плен.
— Как это случилось?
— После нескольких встреч в Луганске мне показалось, что удалось договориться о диалоге. Ожидал лишь окончательного согласования с одним из лидеров сепаратистов Игорем Плотницким, но эти переговоры не состоялись, потому что меня задержали. Все было очень жестко — от ударов я потерял сознание, а очнулся в машине с мешком на голове. Как узнал позже, меня отвезли в здание луганского СБУ. Сутки пролежал на полу. Потом пришли люди, говорившие… по-украински. Сказали, что они — партизаны, а я — русский инструктор, приехавший обучать сепаратистов убивать украинских женщин и детей. Периодически избивали, пытаясь выяснить, с кем из украинцев я поддерживаю контакты. Моим словам о том, что я волонтер, занимаюсь заложниками, поиском без вести пропавших, гуманитарными вопросами, не верили. У этих «партизан» я провел месяц. И все это время просидел на бетонном полу с мешком на голове, ноги и руки приковали к трубе. Два раза в день освобождали одну руку, когда приносили еду. Воду я практически не пил — в туалет водили один раз в сутки, ночью, а на все «процедуры» отводили 15—20 секунд. На ночь, правда, ноги отстегивали, и я спал, вытянувшись вдоль трубы.
Периодически меня избивали: охранники то напивались и требовали выкуп, то грозились выслать по частям супруге. Пару раз выводили на расстрел. Уж не помню, сколько так пробыл — мне казалось, что я полностью выпал из реальности. Стал просить, чтобы уже расстреляли. Только, говорю, пожалуйста, не глумитесь над телом и сообщите жене, где меня похоронят… Но где-то месяц спустя внезапно вывели из подвала, погрузили в машину, долго везли и забросили связанным на крышу какого-то сарая. Уже потом узнал, что все это время находился в Луганске, а похитители пытались делать вид, что они не сепаратисты, а… украинские партизаны. Но на этом злоключения не закончились. Меня выгрузили из авто и сказали, что позвать на помощь можно будет лишь после того, как сосчитаю до 300. Вот только это была не свобода, а начало второго этапа подвальной жизни.
— Кто-то откликнулся на ваш призыв?
— Было слышно, что вокруг меня много людей. Когда начал кричать, в ответ прозвучал смех: мол, что ты там шумишь, ползи сюда… А потом за мной приехали двое, говорившие с ярко выраженным русским акцентом. Я ведь этнический русский, поэтому своих определяю сразу. Отвезли на завод имени Ленина (патронный завод. — Авт.) и там впервые за все время сняли мешок и наручники. Поместили в крошечную темную комнату. Со временем даже свет включать разрешили. Допрашивал, как я понимаю, представитель российских спецслужб. Знаете, я их по глазам узнавать уже научился. Он все пытался выяснить, что я слышал в предыдущем плену. А я ему немножко подыграл, понимая, что меня просто проверяют. Сказал, мол, ничего не знаю, помню только, что один человек называл другого «Капрал». Моим объяснениям о волонтерстве здесь тоже не верили, называли украинским диверсантом. Опять пригрозили расстрелом и предложили написать завещание. Я отдал бумагу со словами: «Стреляйте! Вот завещание, там написано все то же самое, что я говорил вашим «партизанам». После этого ко мне начали относиться чуть спокойнее.
— Вас как гражданина России не хотели отправить на родину?
— Мое гражданство не играло никакой роли. Как-то зашел человек, представившийся функционером местного «министерства госбезопасности». Сказал, что если буду вести себя хорошо, то меня объявят военнопленным и обменяют. Но я же не военный и не гражданин Украины. Сказал, везите меня в российское посольство, сообщите на родину… Вы не поверите, но я все это время надеялся, что вот-вот раздадутся шаги, придут хорошие русские, скрутят бандитов и скажут: «Анатолий, это недоразумение»… Но вместо этого меня объявили российским оппозиционером, «боевиком Евромайдана» и предъявили обвинение в шпионаже в пользу Украины, организации диверсионных групп, терактов и так далее вплоть до свержения государственной власти… Предлагали признать вину и выступить с покаянной речью по телевидению, обещали за это смягчить условия содержания. Намекали, что потом обменяют на кого-то из своих. Но когда со мной беседовали россияне, то дали четко понять: никто меня обменивать не собирается. Так и сказали: «Ты здесь сгниешь».
— Как в Украине узнали о том, что вы попали в беду?
— Бучу подняла моя супруга. Она украинка, живет в Одессе. Мы с ней постоянно поддерживаем связь — перезваниваемся, обмениваемся sms-сообщениями. Так что о моем плене она узнала буквально сразу. Дело в том, что я пообещал позвонить ей через пару минут, но на связь не вышел, а телефон оказался выключенным. Она тут же сообщила о моей пропаже в Министерство обороны и СБУ. Так что я не исчез бесследно, те, кому надо, знали, где искать.
Последние месяцы меня держали, как я понял, в помещении луганского «министерства госбезопасности». В подвальной комнате без окон стоял лишь стол, на котором я спал. Но самое страшное не темнота и грязь (мне почему-то не разрешили убирать), а одиночество. А летом 2015 года в соседней камере появился еще один узник. И от осознания того, что ты здесь не один, становилось как-то легче на душе. За пять месяцев мы сроднились, хотя друг друга практически не видели. Даже проковыряли ложками маленькую дырочку в стене. До сих пор помню момент, когда мы соприкоснулись этими ложками. Потом стали передавать друг другу записки, перестукивались. Короче говоря, наладили диалог. Господи, какая это была радость — словами не передать. Ведь на тот момент я находился, пожалуй, уже за гранью. Из-за одиночества и однообразия было даже тяжелее, чем в первом подвале.
С момента захвата в плен и до освобождения — а это девять месяцев — проходил в рваных спортивных штанах, свитере и шлепанцах. Без свежего воздуха, дневного света, без элементарной возможности помыться… Да я поход в туалет воспринимал как прогулку! Питание? Котят кормят лучше. Давали по 150 граммов какого-то месива. О состоянии здоровья я уже и не говорю. Воспалились слюнные железы, из ушей текли гной и кровь… Но врача ко мне не пускали, говорили, мол, все нормально. Привели медика, когда стал терять сознание. Начали колоть антибиотики, давали таблетки. Не знаю, что это были за медикаменты, но сначала стало легче, появились силы. А потом накатили приступы агрессии — я кричал, метался по комнате. Дальше обнаружил дикую работоспособность. Мне разрешили читать, так я за сутки мог прочесть несколько книг, а спать перестал совсем.
После того как «лечение» прекратили, наступил упадок сил, и мне показалось, что я умираю. Каждый день боролся с самим собой за жизнь. Не было сил сопротивляться обстоятельствам, но я понимал, что у меня есть обязательства перед женой, родственниками. Молился каждый день и говорил себе: «Анатолий, ты должен жить».
Однажды попросил охранников вывести на улицу — хотя бы посмотреть на солнышко, которого не видел пять месяцев. Меня на трое суток перевели в камеру, где было окно — и я стоял перед ним все три дня. Смотрел, как восходит и заходит солнышко. Никогда в жизни не испытывал большей радости… Как, оказывается, мало нужно человеку для счастья. Когда наблюдал за людьми во дворе, которые что-то делали, то называл это передачей «Очумелые ручки». Если бегали собаки и коты, значит — «В мире животных». Бред, конечно, но в той ситуации эти мелочи казались счастьем. А потом меня вернули в подвал.
— Как к вам относились тюремщики?
— Как принято в местах лишения свободы: каждый день заходили, спрашивали, все ли в порядке, есть ли какие-то замечания. И я срывался на крик… Ну как у меня может быть все в порядке? Я приехал в вашу «республику» по вашему же приглашению, а меня держат в камере, как скотину. У меня выросла огромная борода, за все время я ни разу не мылся и, извините, вонял! Что вам еще нужно от умирающего человека?
А еще ко мне приводили на «экскурсию» новых сотрудников. Заходили красивые девушки в форме, которым сопровождающий представлял меня как «местную достопримечательность»: Анатолий, выступающий против Путина. Мол, посмотрите, что бывает с такими людьми. Я кричал, огрызался, ощущая себя загнанным израненным волком, который ничего не может сделать своим обидчикам. В плену меня уничтожали не только как человека, но и как личность. Возможно, ко мне прикладывали двойные усилия, поскольку я — россиянин, «национальный предатель».
А потом пришел день, когда услышал, что моя судьба может решиться в течение нескольких суток. Собственно, я уже готовился к следующему «подвалу», но меня совершенно неожиданно передали украинской стороне. За меня боролись много людей — жена, волонтеры, Минобороны, СБУ. Знаю точно, что последнюю точку над «i» в освобождении поставили два человека — Ирина Геращенко и Виктор Медведчук, за это им огромное спасибо. Знаете, впервые взглянув в зеркало после выхода на волю, увидел совершенно незнакомого человека. Как оказалось, похудел в плену на 24 килограмма. Помню, хороший знакомый помог мне одеться — я не мог это сделать самостоятельно. Так он расплакался, завязывая на мне шапку.
Сейчас, конечно, чувствую себя лучше, поправился на восемь килограммов. Но букет болезней, приобретенных в плену, дает о себе знать: почки, печень, воспаление поджелудочной железы, аденома… Благодаря волонтерам получаю и медицинскую, и психологическую помощь. Особая благодарность Ане Мокроусовой из «Синей птицы». Но проблемы остаются. Если кто-то сможет или захочет помочь, то номер моей карточки «ПриватБанка» 5168 7420 1811 2940. Был бы очень признателен…
— Вы уже более-менее адаптировались после освобождения?
— До сих пор не могу смотреть телевизор, когда показывают кровь и войну. Тяжело. Но то что я дома, рядом с женой, — огромная радость. Хотя, признаюсь, еще, наверное, до конца не осознал, что свободен и психологически не «вышел из подвала». Иногда кажется, что все происходящее сейчас — временное. Часто снится, что меня опять вывозят в Луганск, и тогда я кричу во сне.
— Анатолий, до плена вы занимались в том числе и вопросами освобождения заложников. Недавно представители так называемых «республик» заявили, что будут их пытать…
— Я расцениваю эти угрозы как попытку заставить украинские власти пойти на уступки. Боевики утверждают, что у них на сегодняшний день не более 30 засвидетельствованных заложников, а украинская сторона называет большую цифру. Поэтому, чтобы компенсировать или пополнить «обменный фонд», террористы массово арестовывают мирных граждан. В Луганске на сегодняшний день более 200 горожан обвинили в шпионаже. Эта цифра наверняка будет расти. По моей информации, боевики планируют захватить в заложники до тысячи человек. Думаю, что необходимо проявить хладнокровие, выдержку и твердость, чтобы дать понять бандитам: Украина не поддастся на шантаж и угрозы и не будет менять тех, кто участвовал в боевых действиях, на гражданских. Иначе это может спровоцировать волну арестов мирных граждан. В этом должна быть единая позиция всех политических сил Украины, средств массовой информации и участников переговорного процесса по обмену заложниками.
Фото в заголовке из семейного альбома
7898Читайте нас у Facebook
