Луганская журналистка, больше года находившаяся в плену, рассказала, что ей помогло не сойти с ума
— Я так счастлива находиться среди своих, где тебя любят, поддерживают и не называют «предателем родины», — признается луганская журналистка Мария Варфоломеева.
Девушка, проведшая в плену более года, поделилась секретами выживания с коллегами, участниками заседания пресс-клуба Независимого медиапрофсоюза и Национального союза журналистов Украины.
«Вдруг из дома неожиданно вышли вооруженные автоматами люди»
«ФАКТЫ» уже писали, что Мария Варфоломеева, которая была захвачена в плен в Луганске девятого января 2015 года и освобождена лишь третьего марта 2016-го, большую часть этого времени провела в информационном вакууме. Машу содержали в одиночной камере, поэтому отрывочные сведения о том, что ее поддерживают тысячи украинцев, стали доходить до пленницы лишь незадолго до освобождения.
— Один из сотрудников «МГБ ЛНР», который изначально питал ко мне откровенную неприязнь, вдруг стал рассказывать, что периодически ему попадаются положительные отзывы обо мне, мол, за мою судьбу переживают соотечественники, — вспоминает Мария Варфоломеева. — Хочу поблагодарить всех людей, которые не давали забыть обо мне.
Мария рассказала «ФАКТАМ», что сейчас живет в Киеве у одной из землячек — вынужденной переселенки из Луганска, которая поддерживала кампанию по ее освобождению и пригласила к себе по возвращении из плена. Раньше они не были знакомы.
Когда началась война на Донбассе, Мария осталась в Луганске. Предпринимаемые девушкой меры предосторожности и местная прописка в паспорте позволили ей снимать сюжеты для украинских телеканалов.
— Тематика моих репортажей о Луганске была вполне невинной: я фиксировала пустые полки магазинов, отсутствие света, палатки для обогрева людей, у которых в домах нет отопления, — говорит Маша. — Любопытным объясняла, что рассказываю о том, как «киевская хунта убивает Донбасс». Я снимала, держа мобильный телефон как можно ближе к себе — так, чтобы его корпус был практически не заметен на фоне моей темной одежды. На самой мобилке у меня были прицеплены георгиевская ленточка и наклейка — флаг «ЛНР». Еще у меня имелась «правильная» (с точки зрения сепаратистов. — Авт.) страничка «ВКонтакте», с «идеологически верной» перепиской и фотографиями.
Так продолжалось до тех пор, пока журналист Юрий Асеев, переехавший из Луганска в Харьков, не попросил ее снять «частные дома» на одной из улиц города. По словам Маши Варфоломеевой, коллега не предупредил ее, что там расположены базы ополченцев. «Это просто дома?» — на всякий случай спросила Мария у заказчика. «Да», — ответил он. «Зачем они тебе?» — «Для работы надо», — заявил Юрий.
— Я предположила, что он пишет материал о семьях олигархов, которые бежали, бросив жилье, или хозяев этого дома убили, — рассказывает Мария. — Юрий не предупредил меня, что это военный объект, хотя сейчас утверждает обратное. А я не слишком опасалась, фотографируя здание, так как там не было ни флага, ни часовых. И вдруг из дома вышли вооруженные автоматами люди и окружили меня. Это было, как страшный сон.
На девушку посыпались «традиционные» вопросы: от кого получила задание, с кем связана, кто резидент, сколько ей платит Госдеп США. А тут, как назло, Мария не удалила из телефона снимок банданы с символикой «Правого сектора», которую она сфотографировала, гостя у друга в Киеве. Увидев это крамольное фото, Машу мгновенно причислили к корректировщикам. И даже найденное у нее дома при обыске журналистское удостоверение не вызвало доверия у сепаратистов.
— Мне не верили, говорили, что я — не просто наводчица, — вспоминает Маша, — а якобы специально вернулась в Луганск из Киева, где успела прожить немалое время до войны, чтобы координировать работу всего протестного движения… и всех корректировщиков.
«Офицер, который меня бил, затем угощал коньяком и просил прощения, но это не помешало ему обокрасть мою квартиру»
В тот же день девушка оказалась в подвале местного отделения милиции (ныне — полиция «ЛНР»). Спала, подстелив собственную куртку, на импровизированных нарах с грязным матрасом и такими же грязными и пыльными одеялами.
— Руки в этом подвале становились черными в течение пяти минут, а в туалет водили один-два раза в день, — рассказывает Мария. — Я как «особо опасная преступница» большую часть времени находилась в одиночной камере. Мне грозила статья за экстремизм: по украинским законам это от восьми до 15 лет лишения свободы, а по российским — от десяти до 20-ти.
По сравнению с парнями или более крепкими девчатами, попавшими в заложники, я меньше пострадала — силу ко мне применяли в первый день допросов и, можно сказать, незначительно. Проводившие допрос «сотрудники государственной безопасности ЛНР» так и говорили: «На тебя просто жалко смотреть: толкнешь — и рассыпешься. А то мы бы могли тебе и руку сломать, и электрошокер применить».
Так, по словам собеседницы, мучители подчеркивали свое толерантное к ней отношение.
— Офицер, который меня бил, затем угощал коньяком и просил прощения, — продолжает девушка. — Говорил: «Маша, извини меня, пожалуйста, ты хороший человек, я в тебе заблуждался». Но это не помешало ему украсть все деньги, которые были при мне, и те, что нашли в квартире при так называемом обыске. Догадываюсь, что при этом он чувствовал себя Робином Гудом, который забирает деньги у «злых правосеков» и отдает… «добрым» ментам.
Маше не дали возможности сообщить близким о том, что она под «арестом». Родные узнали о ее судьбе лишь спустя месяц — после того как «министр МВД» так называемой «Луганской народной республики» Игорь Корнет заявил местному телевидению, что «благодаря скоординированной работе всех структур мы поймали опасную преступницу».
— Разворачивая каждую конфетку, которую передавали мне от моего отца, я надеялась найти там записочку, но, увы, папа не догадался написать мне, — рассказывает девушка. — Он привозил эти передачи из Ростовской области, где проживает, каждый раз наматывая по сто километров в одну сторону. Я так ему благодарна. Ведь случалось, что в рационе пленников была только гречка, на которую я уже смотреть не могла. По нашим с папой подсчетам, за время моего заключения он наездил ко мне расстояние, как от Луганска до Владивостока. Хотя свидания нам так и не дали. Я увидела отца лишь раз, мельком, в коридоре СИЗО…
С мамой же, которая уже много лет проживает за границей, Марии удалось связаться лишь после освобождения — по скайпу.
— Зная пророссийскую позицию своих родителей, сразу предупредила маму: «Я знаю, что ты готовила свою речь целый год и, конечно, заявишь мне: «Ростили ми квіточку, а виріс будяк», — с улыбкой вспоминает Мария. — И мама, признавшись, что так и есть, сказала, как она счастлива меня видеть живой и здоровой. Но часть заготовленной речи все же выдала в конце сеанса связи.
«В камере у нас была „отдушина“: крыска в клетке»
В следственном изоляторе Маше пришлось делить камеру с уголовницами, где находилась и ополченка, у которой во время обстрела был разрушен дом. Накануне ополченку предупредили, что к ним помещают… корректировщицу. К счастью, серьезных стычек с соседками Марии Варфоломеевой удавалось избегать благодаря тактичному поведению и умению находить в каждом человеке какие-то положительные качества.
— Со мной в камере сидели мошенница и две разбойницы, причем для одной из девушек это была пятая «ходка» в тюрьму, — рассказывает бывшая узница. — Проштрафившаяся ополченка сначала изводила меня «русской весной» и «Крымнашем». Но затем мне удалось с ней договориться. Я предложила: «Давай ты не будешь говорить о „русском мире“, а я не стану ставить желтый стаканчик возле голубого». К тому же в камере у нас была «отдушина»: крыска в клетке. Мы все ее любили, а я даже зверьку связала крючком кокошник.
Позже, когда Машу на целых полгода снова поместили в одиночную камеру в подвале «МБГ ЛНР», дни, проведенные в СИЗО, она вспоминала, как не самые тяжкие.
— В одиночке, просыпаясь утром, ты знаешь, что за весь день ничего не произойдет, — вздыхает девушка. — Тут важно не думать о том, когда тебя выпустят. Иначе можно с ума сойти. Я не считала дни до освобождения, а налегала на книги, требуя, чтобы надзиратель мне их приносил. Совершенствовала свои знания языков — французского и итальянского. И мечтала сделать что-то «безбашенное». Например, стать… блондинкой. Главное — верить в свое освобождение, даже если тебе внушают, что родина о тебе забыла, и строить планы на будущее.
26 февраля Варфоломееву снимал телеканал «Россия»: якобы ее собрались освобождать, но обмен не состоялся. Однако Мария уже не теряла присутствия духа. И всем, кто убеждал девушку в том, что сидеть ей «минимум восемь лет», неизменно отвечала: «Со мной такого не случится».
— Чтение Библии придавало мне силы, — говорит Маша. — А накануне своего освобождения я прочла: «Пленный скоро будет освобожден». И поверила, что это — именно обо мне! Главное было не ждать, а просто жить, чему я и научилась за долгие 419 дней плена.
Бывшая узница не планирует возвращаться в Луганск, где для многих местных жителей роль конвоиров и палачей стала просто работой, так как иного заработка в «республике» нет.
— Они прекрасно понимают, что сегодняшняя власть в «ЛНР» ничем не отличается от коррумпированной предыдущей, — считает Мария. — То, что жителей «республики» ждет бесправное существование без будущего и за железным занавесом, кажется, уяснили даже заключенные в тюрьмах.
По словам собеседницы, некоторые заключенные просят, чтобы их перевели досиживать срок в тюрьмы на территории Украины, так как отечественное законодательство более демократично и позволяет им претендовать на условно-досрочное освобождение на более приемлемых условиях.
— Думаю, продолжающих верить в то, что Россия присоединит к себе «ЛНР» и «ДНР», осталось немного, — говорит Мария. — Странно слушать тех, кто все еще утверждает, что войну на Донбассе «развязала Америка», но при этом видел, как административные здания захватывали люди с российскими флагами в руках…
Собеседница уверена: у украинских журналистов нет возможности работать на оккупированных территориях. Любая попытка освещения жизни «республик» грозит им подвалом.
— Въехать в «ЛНР» и «ДНР» можно: власти даже приглашают журналистов возвращаться. Но вот выехать не получится, — считает Мария Варфоломеева. — Ведь людей сажают в подвал, по сути, за их гражданскую позицию — за любовь к Родине, и причисляют к «предателям Донбасса».
Фото в заголовке с сайта «Громадського ТБ»
6955Читайте нас у Facebook
