«за мощным столбом огня дядю ваню даже не было видно»
В маленьком курортном Скадовске у всех сейчас на устах имя покойного дяди Вани, как ласково здесь называли Ивана Григорьевича Кулиду. И никто не задает вопрос, почему он чиркнул в минувшую среду зажигалкой. История, которую пенсионер дописал своей кровью, здесь всем известна. А заявление служителей Фемиды скадовчане комментируют так: тем и поразительней поступок земляка, что превратился в живой факел он действительно не ради себя, а «за други своя».
«Реплика судьи заставила нас с Иваном Григорьевичем переглянуться в недобром предчувствии»
Утром 6 июля в автомобиль, за рулем которого был Иван Кулида, сели шесть человек, которые торопились из Скадовска в Херсон, где в Апелляционном суде было назначено к слушанию их дело.
- Я — один из тех, кто ехал в той машине, — рассказывает 80-летний Владимир Круть. — С 2002 года мы судимся с директором автопредприятия (АТП), на котором лично я проработал полвека. Суть конфликта, если вкратце, такова: лет десять назад нам прислали нового директора, и за эти годы он стал у нас самым крупным акционером, сосредоточив в своих руках более 50% акций. В этом не было бы беды, если б руководитель поступал по закону, но он на него наплевал. В мою бытность председателем совета ветеранов новый начальник попросил меня собрать акции пенсионеров и сдать их в АТП на хранение. Я так и сделал, о чем получил расписку. А потом без ведома собственников руководитель переоформил все на себя лично. Было возбуждено уголовное дело, директор испугался и вернул часть ценных бумаг, дело прекратили. Но он «тихой сапой» принялся за старое: подсовывал старикам-акционерам чистые бланки, те на них расписывались, доверчиво отдавали паспорта — якобы для обмена акций на новые, а потом на бланках появлялись слова «акт купли-продажи», и они — тю-тю, директору в карман. Люди начали судиться. Кто-то подавал иск втроем, кто-то вшестером. Таких группок было много. А потом обиженные — человек с полсотни — объединились в общественную организацию «Авто». Ее неформальным лидером и стал Иван Кулида.
Но у Вани всего четыре класса образования. Поэтому мы дали в районную газету объявление, что ищем для «Авто» руководителя с юридическим образованием. Представьте, директор в этом маленьком объявлении узрел «дискредитацию его как руководителя», о чем черным по белому написал в своем исковом заявлении в суд. Теперь уже пенсионеры стали ответчиками, а он потребовал с каждого по 25 000 гривен за моральный ущерб. Вот и ходим мы, старики, по судам, а рассмотрения затягиваются на годы.
- Отец вышел на пенсию 10 лет назад, но люди, со своими слезами и горестями, запуганные, доведенные до крайней степени отчаяния, продолжали идти к нему, — рассказывает Сергей, сын покойного Ивана Кулиды. — Причем приходили частенько ночью, чтобы их тут никто не увидел. Папа был в опале у нового руководства АТП, зато пользовался огромным авторитетом в коллективе, где проработал простым шофером всю жизнь. Мама, бывало, проснется в два часа ночи, а он все корпит над копиями судебных решений. Где только ни побывали обокраденные со своей болью! И в райгосадминистрации, и в области, везде один ответ — судитесь.
- Да только трудно выиграть процесс, если председатель местного суда с директором АТП накоротке: вдвоем и в сауну, и на охоту, — вздыхает Галина Нартова, нынешний председатель общественной организации «Авто», пенсионерка, бывшая учительница. — Я ввязалась в конфликт по единственной причине: муж раньше работал в АТП, и его тоже пытались незаконно лишить акций. В ту недоброй памяти среду я ехала с Иваном Григорьевичем и еще пятью членами нашей общественной организации в Херсон. Дело в том, что полтора года назад в Скадовске шесть наших истцов выиграли тяжбу — суд вынес решение вернуть им незаконно отобранные акции. Это решение давно вступило в законную силу, как вдруг узнаем: ответчик решил обжаловать его в Апелляционном суде. Туда мы и отправились. В Херсоне события разворачивались так: директор АТП со своим адвокатом (а это не кто иной, как вчерашний председатель нашего райсуда) принялись убеждать суд в необходимости отменить решение, а дело вернуть обратно в район на новое рассмотрение. Мы же просили оставить все как есть, ведь сроки обжалования давно прошли. Я подчеркнула, что среди истцов — четыре инвалида I группы, все очень преклонного возраста, а Виктор Юрченко и вовсе только-только после инсульта. В этом месте судья бросила такую фразу: дескать, пусть в таком случае сидит дома, здоровье бережет, а не по судам ездит. Мы с Иваном Григорьевичем переглянулись — не наш, мол, день. Мы не ошиблись, суд внял аргументам другой стороны, и дело направили на повторное рассмотрение в район. С четвертого этажа, помню, спускались, как побитые собаки. Многотрудную победу нашу, которой так все радовались, перечеркнули одним махом. Иван Григорьевич пошел за машиной, велев ждать его в парке, что рядом с судом — мол, жара, постойте в тенечке. Не было его минут десять, мы даже заволновались. Кто же мог знать, что в это время наш водитель пишет предсмертные записки?
«Думал, сгорю за две минуты. Не вышло… »
- Наконец Ваня появился, но почему-то без машины,- рассказывает Владимир Круть. — Остановился возле парадного крыльца суда и громко зовет: «Галина Яковлевна!» — а мы с ней стоим через дорогу, в парке.
- Когда я подошла, он положил к моим ногам портмоне и говорит: здесь все, ключи в машине, — продолжает Галина Яковлевна. — Не успела ничего сообразить, Иван поднес зажигалку к своей белоснежной рубашке и… вспыхнул. Это был пятиметровый столб огня! Пламя так бушевало, что самого человека не было видно! Загорелось деревце туи, возле которого он стоял. Бензином Григорьевич облился, видно, еще раньше. В это время к горящему человеку стали сбегаться люди. Там было много ребят из молодежной организации, которая не первую неделю пикетирует Херсонский апелляционный суд. Из проезжающих мимо маршруток хлопцам стали бросать огнетушители, те принялись сбивать пламя. Григорьевич упал. Когда огонь потух, мужчина поднялся, но вспыхнул опять. Кто-то прибежал с ведром воды, вылил сверху. Дядя Ваня встал, подошел к заборчику и, вы не поверите, стал рассказывать невесть где взявшимся журналистам, почему он поджег себя. При этом он, весь обгоревший, представлял жуткое зрелище: в считанные минуты его тело увеличилось в объеме чуть ли не вдвое и напоминало обуглившегося великана. Одежды на нем не осталось, на торсе виднелся только ремень, а на шее — обгоревший воротничок рубахи, кожа пошла волдырями, по ногам бежала кровь и набиралась в туфли, из ушей текла темная жижа. Я в шоке подошла и стала рукой сбивать пепел с его шеи. Он держался руками за заборчик, ограждавший суд, и втолковывал репортерам, что не из-за себя решился на столь страшный поступок, а ради тех, кто с ним приехал, поскольку нет сил терпеть дальше такие суды. Сказал, что пережил на своем веку много дефицитов, но дефицит закона в Украине лишил его сна и покоя, а теперь — и жизни. «Больше я не могу вам ничем помочь», — обратился потом к нам. Тут подъехала «скорая», и он сам, без чьей-либо помощи, перелез через заборчик и поднялся в машину. «Я в одном ошибся, Галя, думал, сгорю за две минуты, но почему-то не вышло… Так больно, веришь?.. » — это была его последняя фраза, которую он выдохнул уже из кареты скорой помощи. Губы его уже не слушались, он едва ими шевелил. В ответ я пробубнила что-то о том, что не стоит никакая победа и никакие акции того, чтобы за них отдавать жизнь, мы все равно рано или поздно добились бы справедливости. На следующее утро Иван Григорьевич умер в больнице…
«Так я выражаю протест против нашего нынешнего судопроизводства»
- Я таких похорон в нашем городе еще не видел, хоть и живу тут сорок лет, — качает головой пожилой человек, представившийся дядей Васей. — Когда-то был в Москве, там одного генерала хоронили — кладбище не вмещало тех, кто пришел проститься. И сейчас также. Чтобы провести Ваню в последний путь, собрался весь Скадовск.
- Помню, вместе с пацанами мы часами ждали автобус дяди Вани, — рассказывает местный предприниматель Юрий Антропов. — Он не только катал ребятню, но разрешал нам объявлять названия остановок. Как мы этим гордились!
Когда дети выросли и разъехались на учебу, Кулида, обслуживавший уже междугородние маршруты, доставлял им в Симферополь либо Херсон родительские набитые снедью сумки. Если кто-то вынимал кошелек, чтобы отблагодарить за передачу, дядя Ваня обижался. Говорят, одна из тех студенток давно стала москвичкой, в Скадовск приезжает редко, но, увидев по телевизору сюжет о самосожжении и узнав, что на такой шаг пошел знакомый ей дядя Ваня, оставила все дела и прилетела в родной город проститься.
Отплакали на похоронах, а боль осталась жить в доме, откуда совсем недавно в свой последний рейс уехал хозяин. Здесь на столе лежит то самое портмоне, которое пенсионер передал Галине Яковлевне, а рядом — записка. Решившийся на отчаянный поступок человек написал ее в последние свои часы. Вернее — копия записки, потому что оригинал изъял следователь (по факту случившегося прокуратура возбудила уголовное дело. — Авт. ). «Простите, что доставил вам боль. Так я выражаю протест против всего нынешнего судопроизводства… Я вас всех очень булю», — разбегаются по листку школьной тетрадки неровные буквы. Ошибка в последнем слове, подумалось, выдает волнение автора.
- Это не ошибка, — будто прочитала мои мысли Надежда Алексеевна, невестка покойного. — Тут такая история: 25 лет назад, когда у нас с мужем родилась Светочка, радость омрачилась тем, что у девочки была искалечена ручка. Много лет ушло на то, чтобы убрать увечье — мы будто и не жили, а лишь сражались за девочку. На второго ребенка я отважилась только через десять лет. Как мы его ждали! Однако лишь только сын появился на свет, нас ошарашили: «У вас даун». И я почувствовала, что еще раз пройти этот путь, причем куда более страшный, у меня нет сил. Решила оставить малыша, написала отказ. Но свекор воспротивился этому: мол, я сам буду его воспитывать. Сейчас Олежке уже 16, это наш любимый ребенок. Мы живем с родителями мужа рядом, на одной улице, но Олег ни разу не остался у нас ночевать: своим домом он считает дом деда. У мальчика особая речь, мы ее понимаем, а иногда даже пользуемся его словами, чтобы передать какие-то особо тонкие чувства. Слово «люблю» он произносит на свой манер, говорит «булю». Это не просто люблю, а гораздо больше: полное обожание. И дед нам дал понять, что понимает, какую боль всем причиняет, а особенно внуку. И если даже это его не остановило…
- Мы скрываем от Олега беду, — говорит Света, сестра. — Но он все понял. Нашел старую дедову фуражку, обцеловывает ее и плачет. Забился на чердак, а когда его там нашли, фуражку — за спину и отчаянно мотает головой: нет-нет, все в порядке, я не плачу.
- Отец всю душу внуку отдавал, — подхватывает Сергей. — Бывало, наберут провизии и уйдут с рюкзаками на целый день. Изучили морское побережье на десятки километров вокруг. К вечеру возвращаются, едва ноги волокут. Где были, смеются, а бросали камни и попадали в облако, купающееся в воде. Я им порой завидовал, ребенку и мудрецу. Поверьте, сын сильно отличается от таких, как он, детишек, и в этом заслуга деда. Олег и компьютер освоил, но разве в этом дело? Отец сделал из него почти полноценного человека, совершив чудо любви.
Скадовчане рассказывают, что дед Иван сам слыл человеком с манерами, был галантным и обходительным, сполна эту науку передал внуку. Зайдешь к ним на минутку, Олег даме тут же руку целует, чай наливает. А если кто-либо из гостей свою спутницу в двери вперед не пропустит, он кричал: «Ай-яй! Нельзя!»
Дед Иван два раза в неделю вывозил детей из местной школы реабилитации инвалидов на море, и никто не помнит, чтобы он приехал к ребятишкам без мороженого.
- А придет зима, свекор тревожится: мороженое нельзя, поболеют — что же им возить теперь?! — вспоминает невестка Ивана Григорьевича.
- Наш дед был удивительно талантливый человек, хоть и малограмотный, — уверяет сын дяди Вани. — Я уже заканчивал автодорожный институт, когда он где-то раздобыл книгу «Интересная Америка» (автор Боровик, если не ошибаюсь), и мы с ним спорили: я доказывал, что плановая экономика лучше, он не соглашался. Не прошло и десяти лет, как батя, выйдя на пенсию, создал первое в нашем городе легальное частное предприятие, специализирующееся на пассажироперевозках, и стал достаточно крупным в городе налогоплательщиком.
«Ты идешь к капитализму такими темпами, что страна за тобой не поспевает», — подтрунивали над Иваном Григорьевичем кореша-водители. Со временем эти шутники бросили родное АТП и пришли работать к дяде Ване. Впрочем, старик давно отдал свой бизнес сыну, нынче их семейное дело продолжает оставаться одним из самых успешных в районе.
- У отца было все, что нужно человеку: обеспеченная старость, любовь близких — живи да радуйся, — горячится Сергей Иванович. — И жил бы, не свяжись с этими тяжбами. Хотя с другой стороны… Надо знать папу: в поисках справедливости он готов был идти до конца. Зимой рвался в Киев, на Майдан. Даже билет взял, да мама захворала, он и не поехал. Новой власти радовался, как ребенок. Говорил: есть суд Божий, есть суд людской и есть наш — продажный, теперь этому беззаконию конец. Я возражал: «Не может твой Ющенко в пять минут все изменить». А он обижался. В минувшую среду, думаю, у стен суда он похоронил свои надежды, развеял их пеплом.
Когда сын стал разбирать бумаги покойного, он нашел кипу странных документов следующего содержания: «И. Г. Кулиде. Заявление. Прошу в связи со сложным материальным положением выделить мне 600 гривен. Подпись». Внизу размашистое — «выделить». Суммы разные: 250, 300, 400 гривен.
- Это он из своего кармана — протягивает пачку заявлений Сергей. — Его доля в семейном бизнесе осталась, он имел право взять любую сумму, но никогда этого не делал. Я даже не догадывался, что он меценатствует.
- А откуда же такие суммы? — недоумеваю.
- Так ведь отец работал. У него свой грузовичок… Раз кому-то помог, второй, и люди шли за помощью не в АТП, где многие всю жизнь оттарабанили, а к нему. Он умел понимать людские беды. Когда отец оформился на пенсию, но еще работал в АТП, а времена были трудные, и там тогда трудилась одна женщина, Катерина. Она дочку в институте учила, денег отчаянно не хватало, поэтому бегала по трем работам. Так отец отдал ей свою пенсию… Мама всегда его понимала и не ругала. Он в рейсе — она ждет. Вот и в этот раз нет его из Херсона, а мы ей правду сказать боимся. Неужели попал в аварию, допытывается. И с сомнением: ни разу в жизни такого не было! Он в больнице, давление шалит, отчаянно врем. А она не верит. Отцу хоть и 73 года исполнилось, но здоровье — как у 50-летнего человека. Теперь он в вечном рейсе, ей не дождаться.
- А о чем вы хотите рассказать читателям? — на прощание спрашивает Сергей. — О чем будет история?
- На ваш взгляд, о чем она? — задаю встречный вопрос.
- О том, как хрупка жизнь: чирк зажигалкой — и нет человека. Но и о том, каким мужественным можно быть. Я горжусь своим отцом.
638Читайте нас у Facebook
