Поэтесса тамара коломиец: «книга, которую мне в юности подарил василь симоненко, была вещим знаком»
Вот и снова поэзия Василя Симоненко зазвучала на площади под открытым небом. Только 40 лет назад ее цитировали на нелегальных митингах у памятника Тарасу Шевченко. А сейчас, в дни «оранжевой» революции, симоненковские стихи об Украине читали на майдане Незалежности: «Хай мовчать Америки й Росїo, коли я з тобою говорю… » Поразительно: эти строки, запрещенные цензурой, в Украине ходили только в «самиздате» и никогда не публиковались, но все-таки сохранились! Их автор умер в 28 лет, не будучи ни «модным» поэтом, ни «классиком».
Последние свои годы поэт провел в Черкассах, работал в молодежной газете. А до этого был в его жизни Киевский госуниверситет, отделение (позже — факультет) журналистики. 17-летний Симоненко, худющий, лобастый, в хлопчатобумажном сером костюмчике и белой сорочке — таким впервые увидела своего однокурсника поэтесса Тамара Коломиец. О Василе Симоненко она помнит всю жизнь — той особой, не поддающейся годам памятью сердца.
«Василь надел новое пальто, а голова-то «босая»!»
- У Василя было чело — дай Боже всякому, — говорит Тамара Афанасьевна. — Обычно лоб у человека высокий и узкий или же широкий и низкий. А тут — находка для антрополога: хомо сапиенс, чело мыслителя. Никаким головным убором не скроешь. Смушковая казацкая шапка держалась у Василя на макушке. Шапка была совсем старенькая, и он редко ее надевал. А единственный костюм, в котором Василь поступал в университет, за год- два поизносился, рукава стали куцые… Все мы тогда одевались «ахово». Но девчата могли хоть какой-то бантик приколоть или воротничок. Парням-то сложнее…
Василь учился на пятерки, но стипендия у нас была мизерной. Кого-то поддерживали родители, а что ему мама могла передать из глухого села? Хлопцы-однокурсники помогли Василю устроиться корректором и распространителем университетской газеты «За радянськї кадри». И вот, собрав небольшую сумму, Василь решил приодеться.
От ответственного секретаря газеты Петра Луценко ему достался пиджак, из которого тот «вимужнїв». Однако к пиджаку нужно подобрать брюки. Василь — ко мне: «Помоги купить!» Пошли мы в магазинчик — на углу Толстого и Владимирской, напротив здания ректората университета. Там нам повезло: нашлись шерстяные брюки, и даже под цвет пиджачка. Но ведь зимой в одном костюме не походишь! А из ватника своего Василь вырос. По совету наших ребят отправились на Подол — искать пальто. Я на всякий случай захватила с собой еще денег — мы старались откладывать про запас из того, что зарабатывали на практиках. И опять удача: продавец достает суконное пальто. Немного великовато, но зато добротное. Василь надел его, а голова-то «босая»! Я высмотрела шапки — серенькие, из искусственного меха. Одну, поменьше, взяла на подарок младшему брату, другую — Василю. И он в обновках отправился к хлопцам в общежитие.
- А где было ваше общежитие?
- В славном месте — на улице Просвещения. Один студент даже воспел его в стихах: «Мїсто Киoв, вулиця Освїти, гуртожиток другий КДУ». И курс у нас был мощный: из хлопцев вместе с Симоненко учились Виктор Близнец, Микола Сом, Анатоль Перепадя, Борис Рогоза, Анатолий Москаленко, Вадим Решетилов, Юрий Ячейкин, Иван Сподаренко, Валерий Князюк, Иван Шпиталь… Ближайшими друзьями Василя были Толя Перепадя и Юра Ячейкин. Совершенно, кстати, разные люди, совсем не похожие на самого Василя.
«Мы с первого же дня знакомства были откровенны друг с другом, ведь многое оценивали одинаково»
- Ваше поколение иногда называют «детьми оттепели»…
- Все мы были «под колпаком». Пришли в университет в 1952 году, и тогда же старших ребят с филфака взяли как «врагов народа»: порылись в тумбочках, нашли какие-то «крамольные» записи — и все! У меня тогда был шок, с тех пор не делаю никаких записей, не посылаю писем и дневников не веду. А в 53-м на меня чуть было не накатали донос. Я спокойно сплю, и тут радио передает: умер Сталин. Девчата голосят и за ноги меня стаскивают с койки, а я не могу проснуться, хоть убей. Несознательная!..
Оплакивали Сталина мы во дворе университета. Я дико простудилась — стояла по щиколотку в луже с ледяной водой. И потом немного скептически смотрела на нашего однокурсника, который ездил на похороны вождя в Москву и вернулся оттуда великим героем… А Василь знал намного больше и не был наивным — он говорил мне о своем односельчанине, рассказ которого о сталинских лагерях слышал еще мальчишкой. Мы с первого же дня знакомства были откровенны друг с другом, ведь многое оценивали одинаково. И вообще оказалось, что мы очень похожи. Да еще и родом из одного края — Полтавского. Вдобавок оба не ходили на танцы.
- Это почему же?
- Василь не умел, а я маленькой в войну обморозила ноги, и зимой они распухали. Но общий «недостаток» нас еще больше сблизил…
- Говорят, у вас был роман…
- Было понимание друг друга с полуслова, душевная перекличка. А потом пришла весна, и «сїк березовий забуяв». На 19-летие Василь явился ко мне с подарками. Не с какими-то там духами, а с книгами. Я обычно дарила ему простые вещи: платочки, шарфик. А он — книги. В тот день с восторгом вручил мне только что изданного на украинском языке Янку Купалу: «Боже, это такой поэт!» Восхищения его я поначалу не разделила, теперь понимаю почему: там было очень много посредственных переводов. Но подарок оказался вещим знаком. Уже после смерти Василя я стала переводить белорусскую поэзию, причем именно Янку Купалу. И ахнула: какой поэт! А Василь, выходит, еще тогда, сквозь словесную шелуху добрался до сути. Ту книгу он вручил мне со стихотворным посвящением. И внизу сделал приписку: «Дорогая именинница! Если ты думаешь, что я все свои пожелания высказал, то ты глубоко ошибаешься».
«Это было самое страшное: парню, выросшему в селе, писать о колхозах в духе времени»
- А потом вы поссорились?
- Нет, мы не ссорились. Просто отошли друг от друга… Недавно встретила товарища Василя Толю Перепадю, и он признался: дескать, мы с хлопцами так противились, так не хотели, чтобы Василь был с тобой! Вот и наворожили. Да я и сама знала, что Василю про меня торочили: такая-растакая, выскочка, книжку решила издать первой на курсе. Тут и зависть, и ревность друзей. Мы не сказали друг другу ни одного злого слова. И пошли каждый своей дорогой. Я писала лирику, избегая трибунной поэзии. Помню: во время обсуждения стихов Василя в университетской литстудии пробую возразить — он набычивается. И тут Юнна Мориц толкает меня локтем в бок: «Сиди! Ты что, не чувствуешь, что это хорошо?» Василь только-только вступил на свою дорогу. И тут разразился скандал с его исключением из университета.
- За что же все-таки исключали студента Симоненко? Об этом мало что известно.
- У него не задалась практика в газете после четвертого курса. Послали его тогда в отдел сельского хозяйства. Это было самое страшное: парню, выросшему в селе, писать о колхозах «в духе времени». А врать Василь не умел. Кое-как вымучил практику. Но где-то не сдержался, сказал лишнее. И на него в университет пришла «телега». Руководитель практики, человек недалекий, работу Василя зарубил. И тут, как назло, всплывает история со штанами в дудочку, которые видели на Василе.
- Стиляга!
- Что и говорить… На свою беду, «стиляга» Василь в кругу друзей высказался в том духе, что не все может поведать маме, не все она поймет. При этом маму свою, я убедилась, он нежно любил. Это страшно задело друга Василя Миколу Сома, круглого сироту. Он возьми и напиши боевое стихотворение «Матерї друга», где были такие строчки: «Не той тепер Василь» и «Бровко брехатиме на моду, на його у дудочку штани». Стихи напечатали в одной житомирской газете, где Микола проходил практику. Боже, как он себя потом корил за этот мальчишеский нечаянный выпад! Казалось бы, ерунда. И университетских парней по имени Василь у нас было больше, чем членов Союза писателей. Но «добрые люди» докопались и использовали стих — как еще один компромат на Василя. Студента Симоненко исключили…
Забрал его к себе в Черкассы выпускник университета Сербрянец. Устроил на работу в только что открывшуюся газету, помог с учебой на заочном отделении. Василь наезжал в Киев, но жить остался в Черкассах. Там и женился. У него родился сын. И у меня уже были дети… Как-то мой сосед по коммуналке Микола Лукаш сказал, что в Союзе писателей очень хорошо прошло обсуждение стихов Василя. Я обрадовалась. Потом, слава Богу, вышла его первая книжка…
- Вы больше не виделись?
- Однажды осенью — на литературном Шевченковском празднике. Тогдашний секретарь обкома партии Лутак, спасибо ему, проводил в Черкассах такие праздники, повсюду уже запрещенные, в октябре… Дома мама Василя с гордостью показывала маленького внука, очень похожего на отца: тоненький, ясноглазый. Только чело не такое, как у Василя…
«Стихи у него сдержанные — ни одной «побрякушки», фальшивого слова»
- Известно, что у Василя Симоненко было удивительное чувство юмора, он сочинял потрясающие эпиграммы.
- Ой, когда вспоминаю одну его шутку, то чуть не плачу. Он был заядлый курильщик. Курил самые дешевые сигареты — «Прибой». И сочинил по этому поводу иронические стихи: «Курив «Прибой» вїн, худ ї чах. Ї, все життя писавши вїршї, не бачив, що вони все гїршї, ї вмер з надїхю в очах… » Самое страшное в этой истории то, что умер он от рака, а сигареты были чрезвычайно канцерогенные…
Про похороны я узнала от Аллы Горской. Она забежала в нашу коммуналку: «Умер Симоненко. Может, поедем вместе в Черкассы?» А у меня младшая грудная дочка лежала с высокой температурой. Так я и не смогла проститься с Василием…
Но душевная перекличка между ними загадочным образом не прерывалась. Однажды Тамаре Коломиец предложили сделать переводы для готовящегося к печати сборника чешских поэтов. И среди печатных текстов она с изумлением обнаружила страницы, исписанные рукой Василя Симоненко. Тогда и написала стихотворение, посвященное другу.
- Это как послесловие к нашей студенческой юности, — говорит Тамара Афанасьевна. — Эпиграфом я взяла строки чешского поэта Вилема Завады: «Так життя одно за одним гасне, думами тривожачи гїркими. Обставляхм похорони красно тим, кого хоронимо живими… » Меня не покидало чувство, что поглумились над Василем наши «столпы культуры». Защитников у него при жизни не было, а друзей после смерти появилось ой как много! Потому и стихи получились горькие: «… Хваляться, що успїхам радїли, чарку за поезїю пили. А менї болить: не доглядїли! А менї болить: не вберегли… »
У Василя есть поразительные строки — как предчувствие: «Упаду я зорею, мїй вїчний народе, на трагїчний ї довгий Чумацький твїй шлях… » Он нашел такую прекрасную дорогу! Стихи у него очень конкретные. Очень сдержанные — ни одной «побрякушки», фальшивого слова. И очень мощные. Почему их не печатали, сокращали, изымали? Там что, призыв к борьбе? Нет. Они исполнены высочайшей человеческой любви. Но нельзя было любить Украину…
P. S. В Украине до сих пор не изданы произведения Василя Симоненко во всей полноте и подлинности. «Кто возьмется за это кропотливое дело? — с грустью размышляла в разговоре со мной Тамара Коломиец. — У немногих оставшихся в живых друзей нет доступа к материалам. Да и силы уже не те… »
Читайте нас у Facebook
