Павло загребельный: «я счастлив, потому что мои книги читают… »
… Маленького Павла посылали сушить вишни -- на крышу сельской деревянной церкви. Церковь уже приспособили под зернохранилище, но старинные иконы еще были целы, и мальчик часами всматривался в них… Спустя годы он станет знаменитым писателем, автором бестселлеров. Со стороны может показаться, что Павло Загребельный баловень судьбы, и успех сам шел ему в руки. Но это совсем не так. Не случайно в числе любимейших философов Павла Архиповича -- урожденный киевлянин Николай Бердяев, сказавший: «Я страдаю, значит, я существую».
«Мой отец знал дату своего рождения только потому, что в хозяйстве у нас была кобыла с паспортом»
-- Литература рождается из страдания, -- говорит Павло Архипович Загребельный. -- Я рано остался без матери. Потом была очень злая мачеха. Потом -- голод. Потом -- война. В 42-м я, раненый лейтенант артиллерии, попал в плен и два с половиной года провел в немецких концлагерях. В свои 20 лет я уже имел колоссальный и страшный жизненный опыт. И когда студентом читал поэму Данте, его ад показался мне таким… ненастоящим!
А после войны еще 16 лет был «человеком второго сорта»: ведь те, кто находился в плену, считались по постановлению Сталина, «предателями Родины». Меня всячески преследовали. Это было мучительное время. И именно тогда я начал писать. Очевидно, потому и взялся за перо, что в жизни было так много горя.
-- Но в книгах ваших преобладают свет и радость. Случались, наверное, в детстве и радостные моменты -- например, в день рождения?
-- Открою вам секрет: в то время в селах уже практически не отмечали дни рождения. И даже не знали, кто и когда родился. Дело в том, что с приходом большевиков первым делом разрушили сельские кладбища, на них паслись козы. И это пренебрежение к памяти распространилось на сельские семьи. Отец мой знал дату своего рождения только потому, что у нас в хозяйстве была кобыла с… паспортом. Крестьянам паспорта не полагались, а вот кобыла должна была иметь документ, поскольку числилась в фонде Красной Армии. Отцу выдали зеленую книжечку с пятиконечной звездой. И там было написано: день и год рождения хозяина кобылы.
У меня, к счастью, была церковная метрика, выданная сельским попом, с датой крещения -- 29-го, и рождения -- 25 августа… Подарков детям в дни рождения тогда уже не дарили. Но еще по традиции праздновали Рождество, Пасху. Пока не наступил голод.
Село у нас было очень большое, оно протянулось вдоль Днепра на 10 километров, целый козачий поселок. И две трети села, это примерно 7 тысяч человек, умерло. В той стороне, где мы с мачехой жили, осталось всего две-три хатки. Вымирали семьями…
-- Чем вы спасались от голода?
-- Ели затолоку из кукурузных кочанов и курая -- полевой травы. Собирали желуди… Удивительно: у нас, воспитанных в православной вере, так много табу в отношении пищи! Китайцы, как мне довелось видеть, едят абсолютно все, что ползает, летает и плавает. А наши люди умирали, не позволяя себе есть лягушек, насекомых, грызунов. И когда сейчас некоторые исследователи голодомора настаивают на том, что у нас процветало людоедство, это меня возмущает. Могло быть несколько фактов каннибализма на всю Украину, все остальное -- домыслы. Люди умирали от голода как-то покорно и тихо. Так же смиренно, как сейчас живут. У нас очень терпеливый народ…
«Из Софии вывозили только служебные сейфы с «секретными документами»
-- Павло Архипович, роман «Диво», принесший вам известность, открыл цикл ваших исторических книг и был фактически первым в Украине романом об эпохе Киевской Руси. Что побудило вас взяться за этот монументальный труд?
-- Одно воспоминание из юности… Я впервые увидел Софию Киевскую 29 июня 1941 года. Приехал в неполных семнадцать лет поступать в киевское артиллерийское училище. Зачислили меня сразу и, даже не переобмундировав, посадили на грузовик-полуторку с другими новобранцами. И повезли в Софию. Там мы грузили на машину обычные служебные сейфы, которые отправлялись в эвакуацию. И хотя я тогда был очень молод и глуп, ощущение абсурдности этой операции запало в душу. Представьте: оставляют Киев, оставляют соборы. И вывозят «великую ценность» -- сейфы, потому что там, видите ли, секретные документы.
-- И что за секретные бумаги это могли быть?
-- Доносы, наверное… Спустя время я в книгу «День для прийдешнього», о застройке Киева, включил небольшую главку о Софии. И тут вспомнился 41-й год. Это было толчком к роману.
Материалы собирал по крупицам, в летописях упоминаний очень мало. Но главное -- есть София, и можно на нее смотреть… Изучал фрески и мозаики, читая исследования об XI веке. Наше искусство времен Киевской Руси -- анонимно, персонализм характерен для католических стран. Мы не знаем, кто написал «Слово о полку Игореве», и все наши древние храмы -- безымянны, а на иконах нет имен мастеров.
Кто строил Софию? Неизвестный зодчий. Традиционно считалось, что собор возводили византийские мастера. Но я решил, что это был наш зодчий, учившийся в Византии. Дал ему имя -- Сивоок, биографию и характер. Реконструкция психологии -- это то, с чем сталкиваешься, когда пишешь исторический роман. Но, к счастью, или к сожалению, со времен Платона психология людей практически не изменилась.
-- И психология доносчиков тоже? Насколько мне известно, по поводу вашего романа поступали «сигналы» в ЦК Компартии Украины.
-- Да, донос пришел к Шелесту, и была послана комиссия ЦК партии по изучению ситуации в издательстве «Радянський письменник», где лежала рукопись моего романа. Искали «украинский буржуазный национализм». Председатель комиссии, работник ЦК Кухалашвили, сам прочитал роман и «крамолы» не нашел.
Тогда автор доноса встретил его рано утром у подъезда дома (сейчас так киллеры подкарауливают свою жертву) и пригрозил: в случае положительного отзыва я снова буду писать в ЦК, но уже на вас! Кухалашвили не испугался, роман опубликовали. А бдительный товарищ не успокоился. И написал в Москву, где книга должна была выйти в переводе на русский язык. Вот в Москве-то уже крепко испугались национализма времен Ярослава Мудрого.
Шесть лет роман пролежал в издательстве, пока его не прочитал один московский критик, родом с Харьковщины, знающий украинский язык. «Сигналы» наконец-то прекратились. Их «автор» -- из нашей писательской братии…
-- С кем из коллег-писателей вы дружите?
-- К сожалению, почти все мои товарищи уже ушли: Василь Земляк, Микола Зарудный, Алексей Коломиец… Нет и Олеся Гончара, с которым мы были в очень хороших отношениях.
«Роксолана была не плаксой, а очень веселой, даже отчаянной девушкой -- потому ее и полюбил султан»
-- Несколько лет вы жили в Плютах под Киевом по соседству с Андреем Малышко…
-- Там и Корнийчук жил. Мы с Малышко снимали хаты у хозяев, а Корнийчук построил дачу. Для этого отрезали кусок земли у моего хозяина -- деда Степана, а посреди его огорода электрики вкопали столб. Но что интересно: электричество к деду Степану не провели, да и ни у кого в селе такой роскоши не было -- только у Корнийчука. Он любил прогуляться по берегу в полосатой пижаме. Ко мне заходил пиво пить. Как-то я ему сказал: «Александр Евдокимович, почему бы вам не написать мемуары?» -- «Э-э, нет дураков!».
-- Он был так уверен в своей значительности и непогрешимости?
-- Ну что вы хотите от писателя, который в 28 лет был избран академиком Академии наук СССР, не имея к науке никакого отношения, и регулярно получал Сталинские премии?
Утром я уезжал на работу в редакцию, вечером привозил свежие газеты. «Посмотрите в «Правде» статью», -- говорю Корнийчуку. -- «Ты что, газеты читаешь?» -- удивлялся он.
А вот Павло Григорьевич Тычина выписывал все украинские газеты. И в этом понимания у своего соседа по даче, Сидора Ковпака, не находил. Как Председателю Верховного Совета УССР Тычине полагалась дача в Конче-Заспе. Ему дали домик на двоих с Ковпаком, который был тогда заместителем председателя Президиума Верховного Совета.
С утра к Ковпаку приезжают партизаны, выпивают в палисадничке и играют за столиком в «дурака». Только и слышно: «Iван, ходи! Пiка козир». А Тычина выходит с кипой газет и, поглядывая на столик, говорит: «Доброго ранку, Сидоре Артемiйовичу! Оце тут газетки цiкавi… » -- «Тобi що, радiо мало? -- отзывается Ковпак. -- Ходи, Iван. Пiка козир!» Вот такая была наша жизнь интеллигентная. Да и сегодня она практически та же, разве что не столь откровенна…
-- Не могу не спросить о предыстории создания вашей «Роксоланы», которой зачитывалась едва ли не вся Украина. Каким образом удалось «переместиться» из эпохи Киевской Руси во времена Османской империи?
-- Это было очень нелегко. Ведь я воспитывался в христианских традициях, а тут -- совсем иной мир. Но писать наобум -- нельзя. Два года я изучал Коран, труды выдающихся академиков-тюркологов -- нашего Агатангела Крымского и россиянина Гордлевского, читал турецкую поэзию. Съездил в Турцию -- вместе с ученым, профессором. Побывал во дворцах султана. В гареме провел целый день. Говорю гиду: «Вот на этой стене были фрески Беллини». Гид удивилась: «А откуда вы знаете?» Действительно, Роксолана пригласила венецианского художника, чтобы он нарисовал фрески. Сейчас на их месте -- восточный орнамент…
-- Вы смотрели телесериал «Роксолана»?
-- Посмотрел четыре серии, больше не смог. В титрах там значатся консультанты-историки. Непонятно: как же они консультировали? Предводитель янычар, прямо как Буденный, кричит: «Яничари, на коня!». Но ведь это были отборные войска турецкой… пехоты, никто на лошадях не скакал! Или такой немыслимый эпизод: Роксолана везет своего султана на гору Афон, чтобы причастить его к христианской вере. Но на Афоне запрещено было бывать женщинам, и вообще любой божьей твари женского пола -- там нет ни коровы, ни козы. Даже птиц отстреливали из лука -- чтобы случайно не залетела нарушительница… Ну что тут говорить? Собираются снимать продолжение сериала. Пусть снимают. Может, Роксолана на экране еще проявит характер. Она ведь была не плакса, а очень веселая, отчаянная даже, и умная девушка -- потому и полюбил ее султан. О ней говорили, что она ведьма, и все ее боятся! А иначе Роксолана не могла выжить и защитить себя. Она нашла свой способ самозащиты. У нее настоящий украинский характер, этим она меня привлекла.
«Почему-то во Франции не «возрождают» движение мушкетеров»
-- Однажды вы попытались обозначить три главных психологических и исторических типа украинцев: смерды, козаки, гайдамаки…
-- Перед тем как написать об этом в романе «Тысячолiтнiй Миколай», я долго размышлял. Вспомнился 48-й год, кампания против космополитов, начатая Сталиным. На Украине тогда тоже искали космополитов. И добрались до покойного Эдуарда Багрицкого, автора знаменитой поэмы «Дума про Опанаса». Там были такие строчки: «Украина дорогая, зеленое жито. Раньше шли мы в запорожцы, а теперь в бандиты».
Боже, как ополчились тогда на Багрицкого! Он-де оклеветал наш народ -- вольнолюбивый, героический, благородный… А мне кажется, сейчас эти строки очень точно отвечают действительности. Ежедневно практически каждое сообщение -- о том, что кого-то убили или ограбили. Кто это делает: жители Центральной Африки или Брунея? Увы, это мы.
Гайдамаки стали бандитами. Вчерашние селяне-смерды -- составляют большинство населения. Но есть и козаки. Только не те, декоративные, что носят лампасы с саблями и отпускают усы. Видано ли, чтобы, например, во Франции возрождали движение мушкетеров? Нет. А у нас решено возродить козачество. Зачем? Козацкий характер, честь и отвага -- это то, что в душе, а не напоказ.
-- «Украинцы испокон веков жили, как японцы… » -- это тоже одно из ваших наблюдений. Очень необычно звучит.
-- Почему же? У нас много общего и с другими нациями. Любой народ стремится позаимствовать у другого что-то лучшее, и подчас, увы, наследует худшее. Из других стран идут к нам наркотики, «попса». И литература не лучшего качества.
Замечательным писателем Павичем ведь не восхищаются. Все читают Куэльо. Но это книги, я считаю, для малоразвитых людей. Все в восторге от японца Мураками. Но достаточно прочесть одну его книжку, чтобы знать, что будет написано в других. А современная российская литература? Мазохистичный Сорокин…
-- «Вымирание Слова… »
-- Да, это прекрасная и честная статья Ивана Дзюбы -- об угрозе литературе. И все-таки я верю в силу художественного слова, которое стоит выше простых слов. Оно преобладает над нашей обычной жизнью. И в этом его бессмертие. Ведь сколько уже сжигали книг, а с ними и их авторов -- половина литературы в Советском Союзе была запрещена. И все равно Слово, как сердце Прометея в поэме Шевченко, «оживає i смiється знову».
Вообще в мире существует два антипода -- власть и слово. И когда они мирно сосуществуют (соединиться они не могут), наступает расцвет государства. А чем больше власть пренебрегает словом и удаляется от него -- тем сильней пренебрегает этой властью народ.
-- Но сейчас нередко говорят, что писатели в Советском Союзе отнюдь не были духовными лидерами, а просто обслуживали власть.
-- Были и прислужники. Сервилисты. Но были и честные художники. И их заслуга в том, что люди, которых власть низводила до почти скотского существования, -- не одичали! Литература, искусство давали духовную пищу…
-- Павло Архипович, вы сейчас живете как затворник -- сидите на даче в Конче-Озерной. И… пишете роман за романом. Откуда силы берутся?
-- Силы, увы, уже не те. На машинке печатать трудно. Пишу от руки.
-- В век компьютерной литературы?
-- Не верю я в компьютерную литературу. У меня два компьютера стоят -- пробовал, не могу! А рука чувствует бумагу, каждую букву. Пусть это и старомодно… Я и за своей женой, Эллочкой Щербань, ухаживал по-старинному -- целых пять лет. Сейчас так не принято…
-- В финале вашего романа «Диво» герой Сивоок стоит в Софиевском соборе, и перед ним проходит вся его жизнь -- «от маленького заплаканного мальчика до зрелого мастера, за которым все признают талант, но никто не спрашивает его о счастье». Вы счастливы, Павло Архипович?
-- Я счастлив -- ведь я жив. В концлагерях мы молились всем богам: только бы дожить до Победы, а там уже и умирать можно. И вот я живу после этого уже 60 лет. Это счастье! У меня прекрасная жена, дети и внуки, а недавно родился правнук -- тоже Павло.
Я счастлив, потому что мои книги читают. И еще потому, что в свои 80 лет не так глуп, как в шестнадцать. А был таки глуп… (Смеется).
Из досье «ФАКТОВ»
Павло Загребельный родился 25 августа 1924 года в селе Солошине на Полтавщине. Автор свыше 30 романов, нескольких сборников рассказов, целого ряда повестей, пьес и публицистических произведений. Лауреат Шевченковской премии (1974 г. ) -- за романы «Диво», «Первомiст», «Смерть у Києвi» -- и Государственной премии СССР (1980 г. ) -- за роман «Розгiн». В 1961--63 г. г. был главным редактором газеты «Лiтературна Україна». С 1979 по 1986 годы -- председатель Союза писателей Украины. В последние годы увидели свет романы Павла Загребельного «Юлия… » (2000 г. ), «Брухт» (2002 г. ), «Стовпотворiння» (2004 г. ). Сейчас писатель работает над романом «Бiла Богородиця».
490Читайте нас у Facebook
