Звезда мировой оперы мария стефюк: «мужей у меня было всего… Два. Даже неудобно как-то»
Мария Стефюк -- самая большая загадка украинской оперной сцены. Она практически не дает интервью, не принимает приглашения на телепередачи, считая, что зритель должен идти «на голос», а не на слухи о личной жизни. В последнее время Мария Юрьевна не играла в театре, и я долго и безрезультатно звонила ей домой, пытаясь выяснить, куда же пропала певица. Но телефон то молчал, то был беспрерывно занят, как будто на другом конце провода сняли трубку, не желая ни с кем разговаривать.
Из досье «ФАКТОВ»
Мария Стефюк родилась в селе Рожнив Ивано-Франковской области. Закончила Киевскую государственную консерваторию. Лирико-колоратурное сопрано. Вторая украинская певица (после Соломии Крушельницкой), выступавшая в прославленном итальянском театре «Ла Скала». Народная артистка СССР, народная артистка Украины. Солистка Национального театра оперы и балета Украины имени Тараса Шевченко. Педагог Киевской музыкальной академии. Трижды Кавалер «Ордена княгини Ольги». Лауреат Национальной премии имени Тараса Шевченко. Выступала на лучших оперных сценах мира.
«Идя к микрофону, я боялась упасть от боли»
Мне все-таки удалось дозвониться до певицы и договориться о встрече. Оперная знаменитость открыла двери в весьма демократичном виде -- стильные брюки, свободная блуза с распахнутым воротом, русые волосы, собранные в легкомысленный хвост. Ничего общего с той недоступной, величественной дивой, блистающей на сцене в парче и бриллиантах. Хозяйка предложила выбрать любую комнату в ее доме для проведения интервью. Остановились, как в старые добрые времена, на кухне.
-- Мария Юрьевна, куда вы пропали? Не поете, ничего о вас не слышно…
-- Я болела. Четыре месяца была прикована к постели. Как только почувствовала себя лучше, ученики стали вывозить меня на занятия в консерваторию. С трудом мы готовились к экзаменам. Окончательно пришла в себя лишь недавно. На концерте лауреатов Шевченковской премии во дворце «Украина» я выступила с капеллой бандуристов. В туфлях на каблуках.
-- Какая разница -- на каблуках или без?
-- Какая? Врачи мне категорически запретили носить высокие каблуки! Во время пения, когда идет огромное душевное и физическое напряжение, я могла испытать болевой шок. Но на сцену без каблуков? Никогда! Мне было очень страшно. Казалось, до микрофона идти бесконечно долго. И оттого что я переболела за эти четыре месяца не только телом, но и душою всею, я пела с таким накалом, столько эмоций накопилось!.. Это было что-то фантастическое.
-- Кто о вас заботился во время болезни?
-- Поначалу была лавина звонков. Приходило очень много друзей. Но у всех свои проблемы, поэтому «к финишу» я пришла с небольшой, но верной группой поддержки. Среди них был и один поклонник, который вот уже тридцать лет посещает мои концерты. У меня нет друга более преданного, чем он. Знаете, я ведь все время лежала. Моя жизнь ограничивалась видом из окна, где растет какое-то дерево. Сначала оно было сухим и голым, через несколько месяцев на ветвях стали пробиваться почки, потом появились листочки. Время тянулось мучительно долго. Его было более, чем достаточно, чтобы понять, что в этой жизни важно, а что нет, переоценить события и людей. Это было какое-то прозрение.
-- И чем оно закончилось?
-- Я решила поменять квартиру и начать новую жизнь.
-- Жалко квартиру: у нее очень хорошая аура.
-- Эту квартиру своим указом подарил мне Щербицкий, когда я была на пике популярности. Да, она удобная, хорошее место, что говорить! И все-таки хочу ее поменять, чтобы уйти от воспоминаний.
-- Что-то случилось в этом доме, о чем вы жалеете?
-- Я ни о чем в своей жизни не жалею. Была, конечно, боль, которую осознанно или неосознанно причиняли мне другие люди. Но для меня все-таки важнее, чтобы я не ущемила ничьих интересов. Я, смею так думать, никого в жизни не обидела, никого не предала. Для меня сейчас очень важно, что даже в юности, когда очень легко можно сломаться, я вела себя достойно.
«Я долго ждала своего часа, чтобы сказать: «Магомаев, я тебя люблю!»
-- Я слышала, что в молодости вы пели в ресторане. Странное занятие для студентки консерватории.
-- Пела, потому что надо было выживать, ведь мы жили впроголодь. Это было на втором курсе. Нас, студентов, пригласил петь украинские песни директор ресторана «Наталка Полтавка». Мы создали ансамбль «Наша барва». Вскоре на концерты собиралось пол-Киева! В ресторан набивалась не самая богатая публика, пили только кофе и вино, закусок не брали. Ресторан нес огромные убытки, директор хватался за голову, но сделать уже ничего не мог.
«Наталка Полтавка» очень быстро превратилась в место встреч вольномыслящей молодежи. Там я познакомилась со многими украинскими диссидентами. Это невероятно обогатило меня духовно. Вскоре власти спохватились, ресторан закрыли, директора сняли с работы, а наш ансамбль разогнали. Начались обыски. У меня в общежитии нашли запрещенную литературу, стали вызывать в КГБ. Грозили исключить из консерватории, посадить в тюрьму. Бог дал мне такое счастье, что из этой ситуации я вышла без потерь, никого по дороге не предав.
-- Скажите, за какими певцами бегали в те времена девочки из консерватории? От кого теряли голову?
-- В первую очередь, от Муслима Магомаева. Однажды он приехал к нам в Киев. Пел оперные партии. Мы, толпа студенток из десяти человек, побежали после концерта за ним в гостиницу. Я и одна девушка вырвались вперед и что есть силы стали кричать под окнами: «Муслим, мы тебя любим!», «Муслим, ты прекрасный певец!». Он открыл окно и скомандовал: «Так, девочки. Идите в очередь!»
Через несколько десятков лет весь Азербайджан три дня подряд праздновал шестидесятилетие Магомаева. Меня пригласили на его юбилей. Когда пришло время поздравлять, я вышла на сцену, напомнила эту историю и сказала: «Муслим! Я долго ждала своей очереди, но дождалась, чтобы сказать: Магомаев, я тебя люблю!.. »
-- На фотографиях в молодости у вас довольно хрупкое сложение. А как же теория, что хорошего оперного певца должно быть много?
-- В теле должна быть легкость. Я, к примеру, не ем ничего часов за семь-восемь до спектакля. Иначе на сытый желудок голос не раскроется в полной мере. К слову, когда я была приглашена в Италию и увидела там Паваротти, он был молодым человеком средней упитанности. Но голос его был ничуть не хуже, чем сейчас. Да и я сама в опере «Сорочинская ярмарка», которую пела в «Ла Скала», была весьма тощей девицей пятидесяти восьми килограммов при росте метр семьдесят. Не думаю, что лишние двадцать-тридцать килограммов улучшают голос.
-- Наверняка вам завидовали, строили какие-то козни. Было такое?
-- Самая большая «подножка» для меня -- это если на сцене попадается равнодушный или непредсказуемый партнер. Однажды в Баку перед спектаклем «Риголетто», где я играла Джильду, заболел исполнитель главной роли. Мне дали замену. Финальная сцена. Силы и эмоции на пределе. Я допеваю свою арию и вдруг чувствую, как рука Риголетто медленно, но уверенно ползет по моей ноге вверх. Понимаю, что партнер действует явно не по сценарию, но ничего сказать не могу: надо петь! После спектакля накидываюсь на Риголетто чуть ли не с кулаками. «Как вы могли? А если бы я не смогла допеть?!» Он смотрит на меня невинными глазами: «Смогла бы! Дорогая, я делаю это на каждом спектакле и с каждой Джильдой. И ничего, еще ни один спектакль не сорвался. »
«Бриллиантовую брошь мне приказали отдать назад поклоннику»
-- Насколько щедры были ваши поклонники во время сольных гастролей за рубежом?
-- Однажды на гастролях в Торонто один высокопоставленный местный чиновник вручил мне изумительную брошь, усыпанную бриллиантами. Но я успела подержать ее в руках ровно пять минут. Представители КГБ приказали мне отдать ее обратно: советским артистам не полагалось принимать столь дорогие презенты. Такая же судьба постигла многие мои другие подарки и гонорары, заработанные за рубежом. Я еще только заканчивала первое отделение, как ко мне приходили из советского посольства, чтобы забрать 88 процентов моего тяжело заработанного гонорара.
-- Наверное, это было обидно. Или компенсация со стороны государства была столь велика, что обижаться не имело смысла? Все-таки власть вас любила: квартиры, льготы, звания, правительственные концерты в Кремле, гастроли по всему миру…
-- Об обидах не могло быть и речи. Я не ждала годами признания и достатка, как другие, а получала все сразу, независимо от того, какой политический строй стоял на дворе. Для творческой личности это большое счастье.
-- Когда ваше имя стало известно во всем мире, вас не пытались переманить на Запад?
-- Спецслужбы нас тщательно оберегали от подобных посягательств. Возможно, поэтому о том, что меня повторно приглашали в «Ла Скала», я узнала лишь через 10 лет. Госконцерт, не уведомив меня о приглашении, ответил дирекции миланского театра отказом. Тем не менее в 80-м году в Канаде от одного из западных импресарио поступило предложение бежать сразу после гастролей. Я восприняла это очень спокойно. Ибо побега не могло быть. В Украине оставались сестра, мама, моя родня, и они могли пострадать. Но меня останавливало не только это. Где бы я ни была, Украина, сознание того, что я возвращаюсь домой, было моим и вдохновением, и опорой.
-- Почему вы не пошли ва-банк? А чувства к стране можно было сохранить в сердце.
-- Я вообще не умею идти ва-банк, к большому сожалению. Во мне всегда присутствует определенная мера настороженности, когда я делаю что-то такое, что касается моей профессии.
«Я обожаю готовить, получаю от этого фантастическое удовольствие»
-- Говорят, вашего внимания добивались многие мужчины. Якобы недавно один почитатель звал вас к себе в Америку, но вы ответили отказом, хотя были чувства. Мне казалось, что чем старше женщина становится, тем с большей жадностью проживает каждую свою любовь, тем на большие безумства способна. Ведь любовь может оказаться последней… Вы способны на такое безумство -- бросить все и уехать к любимому человеку?
-- Безусловно! Безусловно, способна! Да! Боже мой, я так хотела бы, чтобы в моей жизни еще наступил период влюбленности! Если уж вы затронули эту тему, тот человек, о котором вы вспомнили, позвал меня слишком поздно. Знаете, есть у мужчин такое запаздывание -- предлагать что-то фундаментальное, когда женщина уже перегорела?.. Хотите, я вам приготовлю хинкали? Это пельмени такие грузинские. Вообще-то я обожаю готовить, получаю от этого фантастическое удовольствие. Могу целый день лепить триста вареников, а потом скармливать их гостям. Кстати, у меня есть один очень интересный рецепт…
-- Это очень по-женски: от разговоров о мужчинах перейти к кулинарным рецептам. Но пока мы не принялись за пельмени, позвольте вас спросить: сколько у вас было мужей? Говорят, что оперные певицы обладают такой страстью и темпераментом, что меняют мужей, как перчатки.
-- Всего… два. Даже неудобно как-то.
-- Ничего, сойдет!.. У вас на кухне куча игрушек, и все почему-то свиньи.
-- Это моя коллекция! Причем здесь есть довольно редкие экземпляры, сделанные еще в XVII веке. Лет пятнадцать назад мне подарили первую хрюшку, когда я была на гастролях в Германии, с тех пор я привозила поросят из разных стран -- фарфоровых, серебряных, деревянных, из металла, стекла, хрусталя. Когда мои друзья узнали об этом хобби, стали дарить поросят здесь, в Украине. В моей коллекции уже несколько сотен экземпляров.
-- Скоро у вас день рождения. Как вы собираетесь его отметить? Друзья знают, что вы хотели бы получить в подарок?
-- Я буду в санатории. Лес, птицы, чистый воздух. Словом, все готово для вдохновения. Еду туда завтра -- видите, чемоданы уже стоят? Знаете, когда у Софи Лорен спросили, что ей больше всего нравится, она заявила: «Спагетти и комплименты». -- «Ну, спагетти понятно. А комплименты? Их же так много! И газеты, и по факсу, и букеты, и подарки… » А Лорен отвечает: «Ма-ло. Мало!» Так и я. Спагетти в день рождения мне, пожалуй, не надо. А комплиментов побольше!
Читайте нас у Facebook
