«в присутствии генерала ватутина его сослуживцы хрущев и гречко переставали материться»
В юности Муса-Абай (так на Востоке уважительно обращаются к старшим) служил автоматчиком, десантником, затем танкистом. Не раз был ранен и горел. Но дошел с боями до Берлина и Праги, а потом помыл сапоги в Тихом океане, под Порт-Артуром, откуда вышибал японцев.
После войны храбрый офицер командовал первым в советских воздушно-десантных войсках танковым полком: 28-тонную «тридцатьчетверку» сбрасывали на парашюте с бомбардировщика-ракетоносца Ту-95.
Одной из самых интересных страниц своей жизни седобородый ветеран считает месяцы, проведенные рядом с генералом армии Н. Ф. Ватутиным в дни боев за Киев и под Корсунь-Шевченковским.
«Никиту Хрущева я узнал по портрету, висевшему дома в сельсовете»
-- Летом 1943 года меня, 17-летнего студента мехмата Казанского университета, военкомат направил в авиационное истребительное училище, -- вспоминает киевлянин Муса Гайсин. -- Но вместо училища мы оказались на Курской дуге. Правда, туда попали к шапочному разбору -- не понадобились. И на передовую прибыли уже осенью. Двенадцатого октября нас, 117 новобранцев, подняли в атаку расширять Лютежский плацдарм. Из боя вернулось меньше половины…
Вскоре меня перевели во взвод охраны командующего фронтом генерала Ватутина. Скорее всего, благодаря анкете. Я хорошо учился, был спортсменом, членом бюро райкома комсомола. Словом, благонадежным.
Штаб фронта размещался в просторной сельской хате в селе Требухов Броварского района. Этот дом сохранился до нашего времени. Но в нем Ватутин разве что ночевал. А по утрам выезжал на «виллисе»-вездеходе в полевое управление, которое находилось в Ново-Петровцах. И мы, адъютант майор Семиков, водитель джипа Кабанов и два автоматчика -- ефрейтор Сидоренко и я, находились рядом с Ватутиным, считай, все время. Один часовой нес охрану в комнате, где работал командующий, другой -- за дверью на входе в дом.
В первые дни моей службы случился казус. Ночью я дежурил на крыльце. Вдруг скрипнула дверь и вышел Николай Федорович в накинутой на плечи шинели. Как он выглядел? Невысокий, широкое простое русское лицо, темноволосый, крепкого телосложения. Он везде возил с собой двухпудовые гири.
Ну и направился генерал по нужде в огород, где метрах в ста стояла будка-туалет. Я растерялся: пост покидать нельзя. Но и командующего охранять надо! Нас учили, что чаще всего «языков» и наши и немецкие разведчики похищали именно в таких ситуациях. А приближаться к сортиру мне стало неудобно. Занял позицию примерно посередине, чтобы видеть дом и будку.
Решив свою проблему, полусонный Ватутин молча прошел в дом. А наутро я получил взыскание от командира взвода -- за то, что постеснялся подойти к туалету поближе.
Вскоре, увидев меня, Николай Федорович усмехнулся. Наверное, ему стало известно о моем наказании, и взыскание со временем сняли.
Кстати, что бросилось в глаза -- он носил майки и нательные рубахи только сине-голубого цвета. А вот покойный Андрей Малышко, наш известный писатель, рассказывал такой эпизод. Когда штаб уже был в Ровно, вечером на чердаке дома, в котором на ночлег расположилось командование, кто-то обнаружил ящик высших немецких орденов «Железный крест». Все бросились посмотреть. И когда Хрущев пыхтел по лестнице в подштанниках и шлепанцах, у него развевались во все стороны белые тесемки-завязки.
Никиту Сергеевича я, признаться, невзлюбил с первого дня как увидел. Однажды рядом с маршалом Жуковым шел и что-то живо обсуждал невысокий полный седеющий генерал-лейтенант. Его лицо показалось очень знакомым. Вспомнил! На родине в сельсовете висели портреты членов Политбюро ЦК ВКП(б), и среди них -- портрет секретаря ЦК Компартии Украины! А здесь он был членом Военного совета фронта. И вдруг Никита матерно выругался. Господи, такой человек! С тех пор я его перестал уважать. Как и первого заместителя Ватутина Андрея Гречко, впоследствии министра обороны СССР. Похоже, они с Хрущевым без мата вообще не умели разговаривать.
Но в присутствии Ватутина оба замолкали. Николай Федорович никогда не выражался. Самым ругательным словом у него было «сволочи», и то применительно к противнику.
«Ватутин очень любил музыку»
-- Ватутин был простым крестьянским парнем из Воронежской губернии, -- продолжает Муса Гайсинович. -- Но тянулся к культуре, образованию. Особенно помогала ему в этом супруга Татьяна Романовна. В молодости она служила батрачкой у богатых людей, грамоту освоила, когда уже вышла замуж за Ватутина.
В 1937--1940 годах они жили в Киеве в двухэтажном доме комсостава на улице Липской, 6 (ныне номер 4), в квартире номер три. Ранее, кстати, в этом доме жил командующий Киевским военным округом Иона Якир, которого репрессировали.
В столице Украины Ватутины любили посещать оперу и русскую драму.
У них росли дочь Лена и сын Витя. Николай Федорович души в них не чаял. Леночке, до войны уже школьнице, сам помогал готовить уроки. Она впоследствии вышла замуж за офицера из Чехословакии, окончившего в Москве военную академию, живет в Праге. Виктор уже умер.
Но я их помню еще детьми. В дни затишья Татьяна Романовна пару раз прилетала из Москвы с ними навестить Николая Федоровича, и мы с водителем встречали их на аэродроме в Борисполе. Красивая женщина… Они были людьми очень сдержанными. Но чувствовалось, что очень любят друг друга.
Позже, когда Ватутин находился в госпитале на Подоле (в том здании на улице Ратманской, 35, сегодня, как и до войны, размещается школа N 107), Татьяна Романовна была возле него до конца.
При жизни командующий, бывало, в дороге, под хорошее настроение, тихонько, себе под нос, что-то напевал. Однажды обернулся к нам: «Мне сказали, что среди нас присутствует большой любитель оперы… » И, улыбаясь, поглядел на меня: «Кто автор арии «Сердце красавицы склонно к измене?» -- «Это не ария, товарищ командующий, -- смущенно возразил я. -- Это «Песенка герцога» из оперы «Риголетто» Джузеппе Верди. Сам композитор именно так определил ее жанр… » -- «Ты смотри какие люди у нас!» -- восхитился генерал. А месяца через полтора по пути в район города Корсунь-Шевченковский сказал, что никак не может вспомнить мотив арии Каварадосси из оперы «Глория Тоска» Россини. Как назло, я слышал эту оперу всего дважды. Хорошая ария, очень сложная музыка. Я вспомнил несколько нот. «Ну хотя бы строчку вспомни!» -- взмолился Ватутин. А я, каюсь, не смог.
«Жуков обещал расстрелять адъютанта, если тот не будет воспитывать своего генерала»
-- Говорят, что Ватутин был закоренелым штабистом, чуть ли не бумажной крысой, -- продолжает рассказ бывший охранник командующего. -- Это неправда. Да, некоторое время Николай Федорович служил заместителем начальника штаба, а затем начальником штаба Киевского особого военного округа, заместителем начальника Генштаба. Потом он сам попросил, чтобы его назначили командующим Воронежским фронтом, навел там порядок и был переведен на Юго-Западный фронт. Перед Курской битвой Ватутина вернули на Воронежский, он предугадал возможные действия противника, умело провел операции по разгрому врага в районе Курска-Орла-Белгорода.
А как блестяще Николай Федорович умел ориентироваться на местности! Однажды мы -- Ватутин, водитель Кабанов, адъютант майор Семиков, охранники ефрейтор Сидоренко и я -- заблудились на «виллисе», кружили по незнакомым дорогам и никак не могли попасть в пункт следования. Ватутин взял карту, внимательно посмотрел, ткнул пальцем в какую-то дорогу, велел повернуть туда-то -- и вскоре были на месте.
Одно время командующий повадился ходить в атаку. Мы приезжали на передовую. Ватутин доставал из-под сиденья ППШ и, вскинув его, быстрым шагом шел за наступающими солдатами и офицерами. Мы все, шли, естественно, за ним. Над головой шипели снаряды, бывало жутковато. Но Ватутин не кланялся им.
Через пару дней стою на посту под окном и слышу голос Георгия Константиновича Жукова, распекавшего майора Семикова: «Учти, за жизнь командующего фронтом отвечаешь головой. Если с Ватутиным что-нибудь случится, я тебя расстреляю без суда и следствия. Воспитывай своего генерала!»
Когда мы как-то снова подъехали к атакующим и Ватутин начал доставать свой автомат, Семиков преградил ему выход из машины: «Товарищ генерал, садитесь, пожалуйста, на место… Во фронтовой полосе вы будете выполнять мои приказы».
Ватутин удивленно посмотрел на адъютанта и молча сел. Некоторое время он не разговаривал с майором. Лишь однажды обиженно пробормотал что-то вроде «тоже мне… » А потом присвоил звание подполковника и отправил на учебу в Москву, в Военную академию имени Фрунзе.
Говорят, что ранение, оказавшееся роковым, Ватутин получил якобы из-за своей неосторожности -- отказался от усиленной охраны, распорядился свернуть с большака на проселочную лесную дорогу…
Это не совсем так. Правда, я к тому времени уже месяц как воевал в танковой части, поэтому там не присутствовал. Но водитель, Александр Демьянович Кабанов, рассказывал, что все это домыслы: ехали по заранее оговоренному маршруту, «виллис» командующего сопровождали штабной «додж» и грузовик «студебекер» с полным кузовом охраны. Просто бандеровцы, сидевшие в засаде, обстреляли наших слишком неожиданно…
Вполне вероятно, что они охотились за Ватутиным по заданию немецкой разведки. После ранения генерала отвезли в ближайший ровенский армейский госпиталь. Через пару дней его отправили в Киев. Известие о том, что командующего лечат в Ровно, очевидно, дошло до немецкой разведки. Как рассказывал бывший партизан и фронтовик Федор Лещенко, лечившийся в те дни там, где-то в начале марта 1944 года, когда Ватутина уже в госпитале не было, немецкая авиация по наводке «ракетчиков» разбомбила его, а также и готовящийся к отправке санитарный эшелон с ранеными.
Немцы боялись Ватутина. Жуков называл его «генералом наступления». Это Ватутин был одним из основных разработчиков плана Сталинградской операции. Но когда они с генералом Еременко проделали всю черновую работу, Сталин почему-то поручил завершение операции другому военачальнику -- Рокоссовскому. Еременко, я знаю, всю жизнь обижался. Примерно то же произошло с Корсунь-Шевченковской операцией -- здесь Ватутину и его фронту отвели второстепенную, вспомогательную роль.
Вполне возможно, что это связано с неудачей, постигшей наши войска в ноябре-декабре 1943 года под Житомиром, когда противник нанес мощный контрудар и над освобожденным Киевом снова нависла угроза.
Когда Сталин узнал, что под сильным натиском противника наши войска, измотанные наступлением, оставили Житомир, он пришел в ярость и порвал указ о присвоении Ватутину за освобождение Киева звания Героя и воинского звания «Маршал Советского Союза». Золотой Звездой командующий был награжден лишь в 1965 году, посмертно, после ходатайства группы маршалов-ветеранов.
Жаль, конечно, семью Николая Федоровича. А каково было его старенькой матери! В феврале 1944 года от ран скончался старший сын Афанасий Ватутин. В марте, когда Николай Федорович лежал в госпитале, пришла похоронка на самого младшего -- Федора. А 15 апреля…
Радиосообщение о смерти нашего командующего я услышал под Тернополем по танковой рации. В минуты затишья любил слушать Москву. В тот день меня вместе с другими солдатами, ранее служившими с Ватутиным, отозвали с фронта в Киев на похороны. Мы стояли, потом шли в почетном карауле. Когда гроб опускали в могилу, давали прощальные залпы.
По иронии судьбы, день похорон Ватутина -- 17 апреля 1944 года -- совпал с 50-летним юбилеем Хрущева, принимавшего участие в траурной церемонии.
Но мы забежали вперед. Где-то числа 26--27 октября, готовя решающее наступление на Киев, Ватутин спросил у начальника метеослужбы фронта, какая ожидается погода в первой декаде ноября.
«Белый, как молоко, туман», -- ответил полковник. Командующему, которому надо было организовать четкое взаимодействие разных родов войск, такой прогноз не понравился. Как в тумане работать авиации, артиллерии? «Что поделаешь, товарищ командующий, врать не могу, -- оправдывался метеоролог. -- Это мнение моих профессоров». «Хорошо, пришлите ко мне вашего самого главного профессора», -- сказал Ватутин.
Я в ту смену дежурил в кабинете Николая Федоровича. Через некоторое время в двери появилась красивая молодая девушка в форме с лейтенантскими погонами. Она подтвердила прогноз своего начальника. Ватутин, удивленный ее молодостью и уверенностью в себе, в глубине души, наверное, надеялся услышать что-то более обнадеживающее. Теперь я понимаю причины его напряженного состояния -- ведь решалась судьба Киева, одной из важнейших операций Великой Отечественной. Ответ девушки окончательно его расстроил, и он крикнул: «Вон отсюда!.. »
Ее лицо окаменело. Она так же лихо отдала честь, развернулась и, печатая шаг, направилась к выходу. И вдруг уже у двери обернулась к Ватутину и воскликнула: «Белый, как молоко, туман!» И исчезла.
Командующий был вне себя. Долго не мог успокоиться. Но в конце совещания, на котором обсуждался план действий, сказал присутствующим генералам и офицерам: «Учтите погодный фактор: в ноябре будет белый, как молоко, туман!.. »
Так оно и случилось. Командиры заблаговременно скорректировали планы наступления. Поскольку авиация не могла помочь наземным войскам, себя полностью оправдала психическая танковая атака с зажженными фарами. Правда, из-под Букрина под Лютеж наши сумели перебросить только половину танков (одни не могли переправиться назад с плацдарма, другие застряли по пути, я слышал, как генерал Гречко ругался). Поэтому в начале атаки между танками поставили грузовики «студебекеры» -- у них фары сильнее.
В результате атака выглядела примерно так, как позже ее показали в знаменитом фильме «Освобождение». Очень впечатляюще. Увидев множество огней в тумане, немцы испугались.
Имела потом продолжение и история с девушкой-метеорологом. После освобождения Киева Ватутин награждал отличившихся генералов и офицеров. Орден Красной Звезды он вручил и нашей «профессорше». Вспомнив, теперь уже с юмором, ту скандальную ситуацию, командующий решил по-отечески обнять и поцеловать девушку-лейтенанта. Но та, чертовка, ловко увернулась, козырнула со словами «Служу Советскому Союзу!» и вернулась в строй, снова оставив смущенного Ватутина, так сказать, с носом.
Спустя годы я рассказал об этих эпизодах драматургу Александру Леваде, и он воспроизвел их в своей пьесе «Генерал Ватутин». Этот спектакль шел с большим успехом на сцене русской драмы, где до войны любил бывать Николай Федорович. Его роль блестяще играл народный артист СССР Юрий Мажуга. Хороши были в женских ролях юные Ада Роговцева, Валерия Заклунная. Очень похоже играли.
1703Читайте нас у Facebook
