Владимир войнович: «личные контакты с солженициным не поддерживаем. Нет желания ни с одной стороны»
Писателю Владимиру Войновичу 26 сентября исполнилось 70. Цифра, вместившая и оптимистическую песню о космонавтах «Я верю, друзья» периода развитого соцреализма, и «антисоветский, идейно порочный» роман о приключениях солдата Ивана Чонкина, изданный впервые в эмигрантском журнале «Грани» в 1969-м; и исключение из Союза писателей в 1974-м; и выдворение из СССР в 1980-м; и возвращение Горбачевым советского гражданства в 1991-м; и присуждение Госпремии России за роман «Монументальная пропаганда» в 2001-м… За сорок лет работы в литературе удалось «наследить» на несколько приличных томов, заняв заслуженное место на пьедестале лучших сатириков современности. В издаваемой сейчас 50-томной «Антологии сатиры и юмора России ХХ века» Войновичу отведен седьмой том. После Арканова, Шендеровича, Горина, Иртеньева, Шварца, Алешковского. Перед Булгаковым и Хармсом.
«Те, кому мой взгляд на жизнь и Россию не нравится, пишут про меня в газетах всякие гадости»
-- Каково ощущать себя живым классиком, Владимир Николаевич?
-- Знаете, я очень мало об этом думаю.
-- Предыдущее интервью с вами было опубликовано в «ФАКТАХ» 16 июня 2001 года. Вот из него отрывок: «Отчасти и Украину считаю своей страной. Я в Украине прожил несколько лет, с 1945 года. Потом ушел в армию, а потом служил все равно в Украине, в Киевском военном округе -- в Луганске и под Харьковом. I розмовляв українською мовою». По-моему, здесь неточность. Вы ведь и до войны были «нашим», по крайней мере, так написано в вашем «Замысле»?
-- Мои родители родились в Украине. Мама в местечке под Одессой, а папа в Новозыбкове Черниговской губернии (теперь это Брянская область России). Сам я родился в Сталинабаде, бывшем Дюшамбе, будущем Душанбе. В Первомайск Николаевской области я первый раз попал в десятимесячном возрасте, когда меня из Таджикистана привозили показывать бабушке с дедушкой -- родителям отца. Это было время страшного голода в Украине, и меня там украли с целью съедения, но мама во время спохватилась и отбила меня, благодаря чему я и поныне имею возможность давать интервью. В мае 1941-го (мне шел девятый год) мы с отцом переехали в Запорожье (мама осталась в Таджикистане доучиваться в Ленинабадском пединституте), и здесь нас застала война. После чего отец ушел на фронт, а я с сестрой отца тетей Аней, с ее мужем Константином Шкляревским, с их детьми Севой и Витей и с бабушкой эвакуировался сначала в Ставропольский край, потом в Куйбышевскую (ныне и до революции -- Самарскую) область. В ноябре 1945-го мы вернулись в Запорожье, и здесь я жил (сначала на 14-м, потом на 6-м поселке) до сентября 1951 года, когда ушел в армию. Здесь окончил ремесленное училище, работал столяром на алюминиевом заводе, учился в местном аэроклубе: летал на планере и прыгал с парашютом.
-- А почему не упоминаете, что ваша племянница Елена Шкляревская, дочь двоюродного брата Виктора, и сейчас живет в Запорожье, работает корректором в одной из газет?
-- Да, есть такая племянница, я очень ее люблю. А есть еще ее сестра Оля и их мать Аня, и их дети Маша, Витя и Костя, я их всех помню, но вижу, к сожалению, редко, и в Запорожье бываю нечасто.
-- Фамилия Войнович не совсем украинская.
-- Я все-таки не украинец, а русский. Но фамилия у меня и не русская. Она происходит от Воина, сербского князя и воеводы, жившего в XIV веке. Среди предков было несколько писателей и много военных, два из них, Марко и Йован Войновичи, в восемнадцатом веке были русскими адмиралами. Марко (Марк Иванович) командовал Севастопольской эскадрой, а потом Черноморским флотом и был сменен Ушаковым. Мои предки приходили в Россию и возвращались к себе в Черногорию, но мой прадед и пять его братьев -- все капитаны дальнего плавания -- в конце XIX века приплыли в Одессу и приняли российское подданство. Я когда-то очень неплохо знал украинский язык: читал по-украински не только всю украинскую классику (Иван Франко, Панас Мирный, Михайло Коцюбинский, Леся Украинка, Иван Котляревский и другие), но и многих русских писателей в переводе. Я покинул Украину полвека тому назад и, естественно, язык подзабыл. Лет шесть тому назад я дал длинное интервью киевскому телебаченню по-украински, потом спросил ведущего: «Ну, як моя українська мова?» Он ответил: «Та нiчого. Приблизно, як у наших депутатiв».
-- В течение года читал ваши еженедельные колонки в «Известиях». По каждому вопросу у вас свое мнение, часто далекое от официального. А за жизнью в Украине следите? Будь такая возможность, о чем бы предпочли высказаться публично?
-- Слежу. В Мюнхене больше, чем в Москве, потому что в Мюнхене мой телевизор принимает несколько украинских каналов. Глупостей хватает везде, но меня задевают больше те, среди которых я реально обитаю. О глупостях в Украине высказываться боюсь, хватит мне шишек, получаемых за отношение к глупостям российским.
-- О каких шишках вы говорите? Чем можно навредить в сегодняшней России писателю, не сломленному даже советским режимом?
-- Навредить, может быть, нельзя, а испортить настроение можно. Многим мой взгляд на жизнь, на Россию и на российскую историю не нравится, они пишут про меня в газетах всякие гадости, на которые я стараюсь не реагировать, но иногда задевает…
«Обидно за народ, которому навязаны бездарные слова гимна стихоплета, цинично угождавшего любому режиму»
-- В конце 2000-го вы предложили свой вариант российского гимна. Путин, тем не менее, предпочел текст Михалкова. Обидно?
-- Мне обидно не за себя, а за страну и за народ, которому навязаны бездарные слова (о музыке судить не берусь) стихоплета, цинично угождавшего любому режиму. Мой вариант (сатирический) был официально предложен депутатом Юшенковым, обсуждался Думой. Некоторые депутаты очень сердились, но 23 проголосовали «за».
-- В одной из своих книг вы упоминаете о том, что вас неоднократно пытались убить, инсценировали, например, нападение хулиганов. А однажды подсунули отравленные сигареты. Когда это было и каким образом? Известны ли конкретные заказчики и исполнители?
-- Отравленные сигареты мне подсунули в мае 1975 года в московской гостинице «Метрополь» два агента КГБ: генерал Пас (так его звали) Смолин и капитан Геннадий Зареев -- их имена я узнал много лет спустя, в 1992 году. Как это было, рассказывать долго, подробно вся история описана в моем «Деле N 34840». Оно выходило отдельным изданием и печаталось в моих сборниках, которые, наверное, можно найти в библиотеке.
-- Ваше отношение к Солженицыну хорошо известно. Отдавая должное сделанному им в литературе, вы критикуете сформированный вокруг его имени культ личности, веру в непогрешимость Александра Исаевича. В писателе Сим Симыче Карнавалове из романа «Москва 2042» легко узнается Александр Солженицын. Известна ли вам реакция на этот пародийный образ?
-- В свое время я выступал в защиту Солженицына больше и резче других. Мне нравились его книги, его общественная позиция по многим вопросам, его образ жизни и реакция на нападки властей. Потом какие-то книги не понравились, какие-то показались скучными, самомнение -- раздражающим, увлечение Далем -- достойным иронии, а некоторые фразы, вроде «А иные, особо забегливые, забегивают перед Западом, и многообразно», просто смешными. Солженицын постепенно делал все, чтобы разжаловать себя из мировых писателей в провинциальные, но сам этого не замечал. А его окружение с упоением курило ему фимиам, поддерживая иллюзию, что он по-прежнему во всем прав, а кто с этим не согласится, тот дурак, негодяй, завистник. Я бы никогда не стал писать сатиру просто на человека, мне это не интересно. Но Солженицын перестал быть отдельным человеком, превратившись в явление, вполне достойное запечатления в литературе. Конечно, Сим Симыч Карнавалов -- это пародия, даже карикатура. Реакция Солженицына (отрицательная) известна. О ней каждый может узнать, прочтя его заметки «Угодило зернышко промеж двух жерновов» в четвертом номере «Нового мира» за 2001 год. Личные контакты мы не поддерживаем, нет желания ни с той, ни с другой стороны.
«Отвечаю на любые вопросы, кроме бестактных. Из алкогольных напитков люблю водку»
-- О том, что Войнович рисует, известно меньше, чем о писательстве. Живопись для вас такое же полноценное занятие, как литература, или просто вид отдыха?
-- Этому занятию я отдаю много времени, оно мне настолько нравится, что если я рисую даже 12 часов подряд, это можно считать отдыхом. Работы мои стоят недешево.
-- А каковы сюжеты картин? Есть ли постоянная тема, или рисуете, на что «глаз упадет»?
-- Вот именно «на что глаз упадет». Пишу портреты, пейзажи и натюрморты, часто с юмористическим отношением к изображаемому.
-- Десять лет вы прожили в эмиграции, уже больше десяти живете на два дома (Москва и Мюнхен). В какой пропорции распределялась жизнь там и тут раньше и теперь? Где лучше пишется, а где комфортней живется?
-- Я живу по обстоятельствам и по делам то здесь, то там. Комфортней живется и лучше пишется в Германии, но источник, откуда все черпается, -- Россия.
-- В одном из интервью вы сказали, что мало успели сделать. Мол, поздно начал серьезно учиться, много играл в шахматы, долго ухаживал за второй женой (лучше бы написал книгу, а она прочитала). 70-летие -- хорошая дата для подведения итогов. Что конкретно хотелось бы сделать из неосуществленного?
-- Да много чего. Только прожив много лет, начинаешь понимать, что жизнь действительно коротка.
-- День рождения встретите в Москве или в Мюнхене?
-- В Москве, а потом в Мюнхене у меня планируются большие авторские вечера, куда придут близкие друзья и просто читатели, Будут чтения, выступления, песни, а потом -- естественное продолжение в буфете.
-- В числе ваших друзей Борис Мессерер, Белла Ахмадулина. Кто еще?
-- У меня много друзей известных и неизвестных, назвать первых -- это как будто хвастаться, а вторых -- зачем же? Их имена читателю ничего не скажут. Но те и другие мне дороги одинаково.
-- Ваша дочь Ольга пишет книги на немецком. В каком жанре она работает? Как оцениваете ее писательские способности?
-- Она пишет прозу по-немецки и стихи в основном по-английски. Мне то, что она пишет, нравится, но я -- отец и мое мнение можно не считать объективным.
-- Самое время спросить о планах. Над чем серьезным работаете? Закончена ли история города Долгова и его жителей?
-- Хотелось бы рассказать не только о планах, но и о написанном в последнее время, возможно, неизвестном моим читателям в Украине. Два года назад в московском издательстве «Изограф» у меня вышел роман «Монументальная пропаганда» -- о жизни и смерти фанатичной коммунистки и сталинистки Аглаи Ревкиной. Совсем недавно в издательстве «Эксмо» вышла моя мемуарно-публицистическая книга «Портрет на фоне мифа» -- рассказ о появлении в советской литературе Александра Солженицына, об отношении к нему общества и лично автора книги, о том, каким оно было вначале, в какую сторону эволюционировало и почему. Эта книга вызвала большие споры среди читателей и критиков и на московском книжном рынке заняла первое место в списке бестселлеров. Надеюсь, до жителей Украины она дойдет тоже. Что касается полной версии моей книги о солдате Чонкине, она тоже будет опубликована издательством «Эксмо» ближе к зиме.
Владимир Войнович не упомянул о, возможно, главной своей работе -- автобиографической книге «Замысел». Задумана книга в 1988-м, первая ее часть вышла в 95-м, продолжение пишется по сей день. По признанию автора, «последнее написанное в этой жизни слово должно стать и последним в книге».
-- Известно ваше отношение к публикациям о жизни звезд -- вы их просто не читаете. А сами отвечаете на интимно-бытовые вопросы?
-- Отвечаю почти на любые вопросы, кроме бестактных. А жизнь звезд меня интересует не больше, чем жизнь обыкновенных людей. Но если речь идет о великих людях масштаба Пушкина, Рембрандта или Эйнштейна, тогда, конечно, другое дело.
-- Что предпочитаете из еды и напитков? В музыке?
-- Пищу люблю простую, любимое блюдо -- таджикский плов. Из алкогольных напитков предпочитаю красное вино, но при определенной закуске -- водку (умеренно). В музыке люблю классику.
388Читайте нас у Facebook
