Котэ махарадзе: «знаете, это, может, звучит банально, но я, правда, хочу, чтобы люди жили счастливо. Очень хочу! »
В конце прошлого года, накануне своего 75-летия, талантливый актер и неподражаемый спортивный комментатор провел с читателями нашей газеты традиционную прямую линию. Многие дозвонившиеся в тот день просто хотели услышать голос батоно Котэ и пожелать ему здоровья. Котэ Иванович был жизнерадостен, много шутил, то и дело отпуская комплименты в сторону женской половины редакции.
«Софико нравится, когда она чувствует себя хозяйкой, королевой, и я сдаюсь, поступаю так, как она требует»
В начале этого года мы вновь встретились с экспрессивным маэстро и его женой Софико Чиаурели в футбольном клубе «Динамо» на презентации книги воспоминаний Махарадзе «Репортаж без микрофона». Книга написана с тем же темпераментом и мастерством, с каким Котэ вел свои телерепортажи. Людям искусства он открыл мир спорта, людям спорта — мир искусства. А всем нам подарил много прекрасных минут, любовь, широту своей души, свой непревзойденный дар общения.
Не отказал он нам в интервью и на этот раз. И неважно, о чем говорил этот обаятельный, эрудированный, талантливый человек — о футболе, политике или своей семье. Его можно было слушать часами. Последний репортаж он провел минувшей весной, когда в Ереване сборные ветеранов Армении и СССР играли в честь 75-летнего юбилея Никиты Симоняна.
Котэ Махарадзе умер в тбилисской больнице 19 декабря. Похоронен народный артист Грузии в тбилисском Пантеоне выдающихся общественных деятелей.
… В переводе с грузинского Махарадзе означает «радующий» или «несущий радость». Невозможно забыть бархатный баритон Котэ Махарадзе, его сочную и такую богатую русскую речь, неповторимый колорит которой придавал его мягкий грузинский акцент. Котэ Махарадзе говорил по-русски безукоризненно и так эмоционально и красиво — заслушаешься! Акцент? Но именно этот акцент и привносил особую прелесть в его футбольные телерепортажи.
Немногие, наверное, знают, что Махарадзе мог умереть еще пять лет назад. Именно тогда он перенес тяжелую операцию по поводу аневризмы аорты. Врачи предупредили, что восстанавливаться придется долго. Но, вопреки ожиданиям, батоно Котэ очень быстро встал на ноги.
-- То, что у меня аневризма аорты (аневризма -- расширенный участок сосуда, в котором истончены стенки и где скапливается кровь, образуя «мешочек». -- Авт. ), да еще рядом с позвоночником, я не мог представить, -- рассказывал в интервью «ФАКТАМ» Котэ Махарадзе. -- Меня проверяли совсем по другому поводу, и вдруг молодой врач говорит: «У вас большая аневризма». А я не знал, что это такое. Мне объяснили и сказали: «Если аневризма разорвется -- это смерть. Вы можете прожить с ней двадцать лет, а можете прийти домой, посмотреть телевизор -- и мгновенно… » Тут до меня дошло, насколько это опасно, и я решился на операцию. Московские врачи сами мне сказали, что при таком расположении аневризмы, как у меня, операции часто заканчиваются летальным исходом.
Как раз тогда в Тбилиси гостил Кобзон со своим оркестром. В один прекрасный вечер Иосиф Давыдович пришел навестить меня. Гости исполняли песни одну за другой. Пел, естественно, и Иосиф. Мне было приятно, но очень грустно. Я чувствовал себя, как герой фильма Данелия «Не горюй!», который устроил перед смертью поминки по себе, пригласил друзей, и они танцевали, пили и пели. Кобзон, однако, почувствовал каким-то седьмым чувством мое настроение, спросил у Софико, что случилось. Жена рассказала, добавив, что денег на операцию в нашей семье нет. Тогда Кобзон закричал мне через весь стол: «Котэ, не горюй, у тебя есть друзья!» А потом так же громко спросил у Кикалейшвили (это, если так можно сказать, «новый русский грузин», крупный московский предприниматель): «Анзор, хватит у нас денег на операцию для Котэ?»
-- Для Котэ хватит! -- отвечал Анзор.
Они оплатили половину стоимости, вторую пожертвовал фонд Шеварднадзе.
Меня прооперировал в Лондоне блестящий хирург Джон Гамильтон. Когда мы знакомились, он пожал мне руку и сказал по-английски: «Я шотландец. Не думайте, что я англичанин». «Почему вы так со мной знакомитесь?» — спрашиваю. А он: «Вы же тоже сказали, что вы грузин, а не русский».
После операции я поднялся на второй день. Спрашиваю у врача: «Когда домой отпустите?» А он говорит: «Как подниметесь на второй этаж по лестнице без посторонней помощи -- выписываю». Я поднялся уже на следующий день.
«Когда рядом нет Софико, мне кажется, что меня лишили руки или ноги»
Вряд ли выздоровление оказалось бы столь чудодейственным, если бы рядом не было верной супруги -- Софико Чиаурели. Они прожили вместе 30 лет. Встретились, когда уже у обоих был опыт семейной жизни. На все эти годы они сохранили трепетно-нежное отношение друг к другу.
-- Я знал Софико лет двадцать пять до того, как мы поженились, -- рассказывал батоно Котэ. -- Она мне всегда очень нравилась как женщина. Но она была замужем за прекрасным человеком, который моложе меня на десять лет, у них росли дети. Да и я был женат… В семидесятых годах в театре Марджанишвили мы репетировали спектакль, в котором я и Софико играли влюбленных. И незаметно тот текст о любви начал совпадать с моим сиюсекундным стремлением: Софико сидит на сцене, а мне хочется ее обнять, поцеловать. Через какое-то время мы оба поняли, что не можем друг без друга. Так «сколотилась» наша любовь. И пошло-поехало!
Она как-то сказала: «Если тебя нет со мной три дня, мне становится плохо». Не потому, что мы испытываем друг к другу страсть, нет. Это как необходимость утром умыться. Когда рядом нет Софико, я становлюсь злым, раздраженным, ворчливым, плохо себя чувствую, мне кажется, будто меня лишили руки или ноги. А если мы вместе, все совсем иначе. И мы дорожим этим чувством.
Я делаю для любимой женщины все, что она пожелает. В нашей жизни так поступать очень трудно, но, поверьте, в Грузии это как-то легче -- не принимается мужчинами в штыки. Когда Софико узнала, что мне предстоит операция, она мгновенно стала через родственников, живущих в Британии, выяснять, кто самый лучший врач в этой стране. И к вечеру все разузнала.
Софико считает, что она -- единственный в мире врач. Ей нравится, когда она чувствует себя хозяйкой, королевой, и я сдаюсь, поступаю так, как она требует. Пока я находился в клинике, Софико все время была со мной. Правда, у изголовья там сидеть никому не разрешают. Но ее присутствие я чувствовал постоянно.
Я рад, что жена ко всему прочему еще и знаменитая актриса. Более того, она единственная на территории бывшего Советского Союза актриса, которая имеет 14 «оскаров» различных международных фестивалей. Софико — народная артистка не только Грузии, но и Армения ей присудила звание. Но я ошибся, женившись на ней. Знаете почему? Я думал, что женился на актрисе, а на самом деле на… прорабе. Сейчас Софико занята строительством — достраивает третий этаж нашего дома. Она сама руководит, архитекторов совершенно не слушается. Теперь мы строим свой театр. В соседнем доме купили несколько квартир. Это Театр одного актера, который я создал пятнадцать лет назад. Скоро юбилей отпразднуем. Наш театр по эстетике и по своей философии не может быть большим. Это рассказ одного человека, а не декларация на огромный зал. Очень познавательный, интересный театр, в который приходит много зрителей. И вот Софико приступила к его строительству. Кстати, в нашей семье и в жизни вообще она главный прораб. Если у нас перегорит лампочка, я сижу в темноте. Ну не умею я там вкручиватьвыкручивать! А она, понимаете, раз-раз-раз — и все в порядке.
«Я сын заведующей школьной библиотекой, а мой отец был всего-навсего честным и порядочным человеком»
- Я постоянно бывал в гостях у Софико и Котэ. В гостиной они организовали Театр одного актера имени Анджапаридзе, — вспоминал в одном из интервью доктор исторических наук, телеведущий Виталий Вульф. — Тридцать, максимум сорок человек вмещала эта комната. Софико играла пьесы для одной актрисы, Котэ читал стихи. На меня этот домашний театр произвел неизгладимое впечатление. На что еще обратил внимание: в гостиной было много портретов Сталина. Думаю, тут дело не в личности вождя, а в том, что Котэ очень любил Софико, и ему хотелось как бы вернуть для нее ту эпоху, когда творил ее отец. Котэ был широким, добрым, открытым, искренним. Я бы это назвал человеческой открытостью первого плана.
Всю жизнь батоно Котэ был убежден, что к людям надо относиться по-доброму, какими бы они ни были. В своем Театре одного актера Махарадзе сделал бесплатным вход для слепых и глухонемых. Специальная машина забирала инвалидов из дома и привозила на спектакль, а затем отвозила назад. «Для меня наивысшее наслаждение, когда я вижу в первых рядах человека, который меня не видит, но он весь — ухо. Он чувствует даже движение воздуха», — признавался маэстро.
О своей жене Софико, о своей большой семье, о своем театре и о своем доме Махарадзе мог рассказывать бесконечно долго. В каждом слове, в каждой нотке его голоса с неподражаемым грузинским акцентом звучала любовь и неподдельная нежность.
- Дом принадлежал родителям моей супруги Софико Чиаурели, — рассказывал нам Котэ Махарадзе. — Ее отец Михаил Чиаурели — народный артист Советского Союза. Он стал первым из советских кинорежиссеров обладателем Золотой ветви Венецианского кинофестиваля. Он был кинобиографом Иосифа Сталина, создал фильмы «Падение Берлина», «Клятва». Потом на него налетели со всех сторон, раскритиковали, как будто другие Сталина не снимали. Михаил умер в возрасте 84 лет. Выдающийся человек! Я считаю, что он как личность даже ярче, чем его легендарная жена Верико Анджапаридзе, которая по анкете Академии искусства и культуры Великобритании вошла в десятку лучших актрис мира XX века.
Верико была моей тещей. Я искренне любил своего тестя Чиаурели, высоко ценю его как режиссера, но Верико была гениальна. Она казалась богиней. Я преклонялся перед ней в течение всей моей жизни — с того дня, как пятнадцатилетним юнцом впервые увидел ее на сцене. Сама играла гениально и партнеров поднимала на свою высоту. Говорю это как ее бывший партнер по сцене. Поверьте, это не красивые слова, я действительно ношу ее образ вот здесь (батоно Котэ прикладывает ладонь к сердцу и добавляет, снижая пафос), — даже искусственная аорта не мешает…
Вот такое наследство у моей жены. А я сын заведующей школьной библиотекой. Мой отец был всего-навсего честным и порядочным человеком, экономистом, а в прошлом — офицером царской армии. Первое свидание Михаила и Верико состоялось на горе Раздумий (»Пикрис», — произнес по-грузински Махарадзе. — Авт. ). Там был первый поцелуй. Михаил пообещал построить на этом месте дом. Он сдержал свое слово. В этом доме родилась Софико, в нем мы живем по сей день. У нас хороший дом. В центре города. Небольшой дворик, садик, бассейн… Это дом открытых дверей. Есть очень интересный музей Верико и Михаила. В этом доме гостили Джавахарлар Неру, сын Рузвельта — Элиот Рузвельт, Синклер, Тонино Гуэрра, великие русские писатели и артисты: Чехов, Немирович-Данченко, Качалов… В прошлом году у нас пять дней жил Евгений Евтушенко. Даже не знаю, кого еще назвать… Буквально все! Наталья Ужвий и Верико были близкими подругами. Так что вот какой это дом.
Жаль, что не все дети, внуки и правнуки живут с нами. Дочка вышла замуж, а потом ее дочь вышла замуж. Они уже не Махарадзе, но у меня есть десятилетний внук Котэ Махарадзе. К тому же он еще и Котэ Иванович, как и я. Полный тезка. Очаровательный мальчик! Уже хороший горнолыжник. У меня трое детей от первого брака. Моей старшей дочери уже за 50. Вторым у меня родился мальчик — сейчас ему уже 45. У него дочь — моя внучка, ей 22. Очень красивая девочка! Закончила в Монако балетную школу и сейчас учится в Голливуде в школе Спилберга. Был ее учителем и Аль Пачино. Не верьте, что актрис находят случайно где-то на улице или в трамвае. Они все спят с режиссерами. Но моя внучка пока, по провинциальному, видимо, грузинскому складу ума, до этого не дошла. Есть еще 30-летняя дочь Барбара. Она у меня дипломат. А у Софико от первого брака двое сыновей.
-- Когда вы влюблялись в последний раз?
-- 29 лет назад. В Софико. И навсегда!
«С киевскими динамовцами у меня давнишняя дружба»
-- О смерти Друга я узнал от Софико первым, -- в голосе вице-президента Федерации футбола Украины Бориса Воскресенского звучат боль и грусть. -- Последние два месяца мы с Софико созванивались практически каждый день… Так неловко было ее беспокоить, она ведь не отходила от супруга в больнице. У Котэ был тяжелый инсульт, он так и не смог оправиться… На восьмой день после инсульта состояние Котэ немного улучшилось. Все, что нужно было, все, что возможно с медицинской точки зрения, было сделано. О состоянии Котэ лично беспокоился и держал под контролем всю ситуацию Эдуард Шеварднадзе. Но, к сожалению, медицина не всесильна…
Котэ Махарадзе был чистым и порядочным человеком. И очень хорошим другом. Мы были знакомы 30 лет. Многие проекты, которые рождались у нас в Украине, были совместными. Например, чествование Олега Блохина.
-- С киевскими динамовцами у меня давнишняя дружба, — рассказывал в интервью нашей газете сам маэстро. — Не дружба даже, а любовь обоюдная. Знаете, мужская любовь не бывает односторонней. В любви между женщиной и мужчиной кто-то может любить, а кто-то нет. Когда мужики любят друг друга — вот это любовь! Я вообще давнишний друг украинского спорта. Что же касается футболистов, то, я должен это с гордостью отметить, и они меня любят. Когда Блохин уходил из большого футбола, Москва на прощальный матч сборной мира с командой Олега предложила ему на выбор союзных специалистов в области комментаторства. Тогда этот матч транслировался и на Союз, и на Европу. Олег сказал: «Только Махарадзе!» Я вел этот матч. В Киев я тогда приехал вместе с Софико. Потом после официального банкета Олег подарил мне одну из своих семи золотых медалей чемпионата СССР. Это для меня очень памятный подарок.
- Она до сих пор у вас хранится?
- Да это одна из самых святых реликвий для меня! Через полгода я получил еще одну медаль. Двукратный чемпион мира по академической гребле Вячеслав Винник подарил мне «золото» мирового первенства. Вот так, даже не подержав в руках весла и не забив ни одного мяча в ворота «Баварии» или «Ливерпуля», я стал и чемпионом СССР, и чемпионом мира.
«Однажды во время репортажа я забыл фамилию своего ближайшего друга»
- Были курьезные случаи, когда память вас подводила?
- Были. Из футболистов я по-настоящему дружил с Яманидзе, капитаном тбилисского «Динамо». Хотя между нами большая разница в возрасте, но я был другом и его отца, тоже футболиста. Шота Яманидзе — капитан тбилисского «Динамо» третьего поколения. Как-то веду репортаж на грузинском языке и говорю: «Вот с левого крыла атакуют динамовцы Тбилиси, мяч — у капитана динамовцев Тбилиси… » А фамилии в голове нет, причем фамилии не какой-нибудь, а ближайшего друга! Я снова начинаю: «Это знаменитый рейд капитана, так он делал еще в таком-то матче, в таком-то году… » Боже мой! Все помню. Все! Как в Пушкина стрелял Дантес, могу сказать. Все помню, а фамилию капитана не помню. В это время на поле он уже и гол забил. Я говорю: «Это с великолепной подачи капитана тбилисского «Динамо». А потом, спустя минут десять, по ходу какого-то эпизода просто выдал: «Мяч передает Яманидзе».
-- Вместе с Котэ Ивановичем мне довелось работать на Олимпиаде 1972 года в Мюнхене, — вспоминала в одном из интервью чемпионка мира по баскетболу, телерадиокомментатор Нина Еремина. -- И вот что мне особенно запомнилось: уникальное чувство защищенности, не покидавшее ни на секунду. Рядом с ним никогда не забывала, что я -- женщина, настолько он был воспитан, остроумен, доброжелателен… Нет-нет, не то чтобы Котэ за мной ухаживал, но он был очень внимателен и невероятно вежлив. Потому в моей памяти он и останется как истинный мужчина, джентльмен…
Актерское мастерство помогало ему вести репортажи, а работа у микрофона помогала на сцене. Его книга «Репортаж без микрофона» -- о двух ремеслах -- артиста и спортивного комментатора.
-- Сразу после окончания театрального института, еще до комментаторства, я пришел в Театр имени Руставели и играл в нем почти четверть века, -- рассказывал в этой книге Махарадзе. -- А футбольным телекомментатором стал сразу после того, как побывал баскетбольным. Да, да! Я, между прочим, не только народный артист Грузинской ССР, но и мастер спорта СССР! По баскетболу. С первым репортажем я вышел в эфир в 1957 году. В Тбилиси тогда приехали американские баскетболисты, и встал вопрос, кому комментировать предстоящую игру. Блистательный Эроси Манджгаладзе, пионер грузинского спортивного репортажа, отказался, так как принципиально комментировал только футбольные матчи. Он и предложил посадить к микрофону меня: Котэ, мол, актер, язык хорошо подвешен, любит спорт, да и сам когда-то баскетболом занимался… Я долго упирался, хорошо помня слова, сказанные однажды Вадимом Синявским о баскетболе: «Не знаю, как при таком темпе можно комментировать эту игру». Но все же меня, как говорится, уломали. Дебют сочли удачным, а через неделю в матче тбилисских динамовцев с «Зенитом» состоялось мое крещение как футбольного комментатора.
Как стал всесоюзным комментатором? Это был чистой воды случай. В 1960-м в Ташкенте во время матча тбилисского «Динамо» с «Пахтакором». За час до начала игры я гулял в садике у гостиницы. Вдруг из окна мне кричат: «Котэ, скорей, из Москвы звонят!»
Звонил Озеров. Оказывается, пропал Синявский. С ним это случалось. Была у него такая слабость — он вдруг срывался… И тогда пропадал. Иногда его находили совсем в другом городе, а он сам и не помнил, как там оказался. Вот и на этот раз: ни в Москве нет, ни в Ташкенте… А матч — через час! «Котэ, выручай!» — умолял меня Озеров. «Но как я буду вести репортаж на русском языке?» — «Как, как?! Ты же прекрасно говоришь по-русски, какие проблемы?» — «Одно дело говорить, другое — вести репортаж, — это же не стол вести, — упирался я. «Котэ, другого выхода нет! — привел последний аргумент Озеров.
Пришлось, так сказать, лечь на амбразуру. На следующий день, как мне потом передали, Озеров предложил на коллегии: «В Тбилиси больше комментаторов посылать не будем, пусть Махарадзе ведет, у него отлично получается». А вскоре Лапин, тогдашний председатель Гостелерадио, предложил мне и международные матчи вести. «Но у меня же акцент», — сказал я. «За тридцать лет мы к этому акценту уже давно привыкли. И пошутил: «Что-то слышится родное… »
Расскажу о довольно курьезной ситуации, в которую я попал на Олимпийских играх 1972 года. Получилось так, что в самый разгар Игр Николаю Озерову пришлось улететь в Канаду, где в это время начиналась серия игр советских хоккеистов с североамериканскими профессионалами. И вот на следующее утро, после того как Коля улетел, бригада наших комментаторов собирается, как обычно, на летучку. У всех хорошее настроение, у меня тоже. Начинают распределять виды спорта: «Еремина — туда, Спарре — сюда, Семенов — туда, ну а Махарадзе (пауза) — на бокс». Не скажу, что я был полным профаном в этом виде спорта, знал многих грузинских боксеров, с удовольствием смотрел их бои. Но комментировать бой самому? Это же наглость! А как скажешь, что малосведущ в нем? Сразу ведь спросят: «Чего же вы тогда летели на Игры, если не готовы?» Пошел я на бокс. А в то время один знаменитый боксер очень хотел попасть в комментаторы. И, соответственно, наша кабинка постоянно была в фокусе его внимания. Казалось бы, чего лучше — выход найден. Но инструкция, полученная мною на планерке, гласила: ни в коем случае не подпускать этого боксера к микрофону. И вот представьте положение: я выпроваживаю специалиста, поскольку Москва просит один голос, смотрю в его удаляющуюся спину и думаю: «Боже мой, что я делаю?» Начинается репортаж. Волнуюсь так, что в голове какая-то каша. Представляю соперников: «В левом углу -- Кескинен, в правом — Нкуа Моту из Конго». Оба в белых трусах, финн в синей майке, африканец — в красной. Соображаю, что на черно-белых экранах их майки будут выглядеть одинаково темными. Тогда говорю, что у одного из соперников 352-й номер, а у другого — 172-й. Чтобы внести полную ясность, уточняю, что у финна одна белая полоска на боксерках, а у Нкуа две. Но и на этом не успокаиваюсь: следующую минуту посвящаю рассказу о носках спортсменов. И вдруг до меня доходит, что есть значительно более заметное различие между спортсменами: один из них — негр…
Меня часто спрашивали, в чем особенность моих репортажей. Почему они приемлемы и интересны для всех социальных групп, включая домохозяек и пенсионеров? Я размышлял над этим и, кажется, нашел верные ответы. Одна из причин заключается, думаю, в том, что я никогда не врал или же максимально старался не врать. Всем хорошо известно, что была в нашей жизни эпоха, когда надо было привирать, привносить даже в спортивный репортаж элементы идеологии. Я всячески старался не делать этого, используя моменты умалчивания, подтексты, юмор, наконец. Другая причина — эмоциональная напряженность репортажей. Я всегда переживал сам и стремился свои чувства передать болельщикам. Эмоциональная сдержанность в нашей профессии очень часто не на пользу. И еще: я никогда не злословил в репортажах, не позволял себе едких поддевок, резких оценок. Свои обиды и плохое настроение всегда оставлял за дверью комментаторской кабины, старался быть доброжелательным и объективным.
Как-то мы с Софико возвращались из Чехословакии с ретроспективного показа фильмов с ее участием. Вместе с нами летела сборная СССР по хоккею. В самолете мы оказались рядом со старшим тренером команды Виктором Тихоновым. Познакомились, и он попросил меня сделать несколько хоккейных репортажей. Я улыбнулся и, указывая на жену, ответил, что разбираюсь в хоккее примерно так же, как она. И тут Виктор сказал удивительную вещь, и я ему благодарен по сей день: «Зато репортаж будет добрым».
Всегда надо помнить, что смотрят репортаж и слушают тебя миллионы «ненормальных», готовых растерзать тебя, если скажешь что-нибудь не так или не то об их любимцах. Но выкладываемся мы полностью, отдавая всего себя с потрохами не потому, чтобы угодить кому бы то ни было. А потому, что служим любимому делу, доставляющему нам самим огромную радость и удовольствие. И не за длинным рублем гонимся: комментаторское ремесло самое низкооплачиваемое среди журналистов. Несмотря на то, что по нервному напряжению, степени самоотдачи, накалу эмоций, в общем, по затратам всего психофизического аппарата человека это тяжелейший труд. Здесь нужен особый дар, умение не только соображать молниеносно, но и мгновенно выплескивать мысли в слова прямо в эфир.
- Говорят, надо уметь вовремя уйти, — с грустью говорил Котэ Махарадзе на прямой линии «ФАКТОВ». — У меня это получилось. Так спокойно, тихо ушел, пока не начали ругать, освистывать…
Он ушел. Ушел Котэ Махарадзе — человек-легенда с большим, искренним, любящим сердцем.
P. S. И еще. На наш вопрос: «А чего вы сейчас хотите, прожив такую долгую жизнь?» Батоно Котэ ответил: «Знаете, это, может, звучит банально, но я, правда, хочу, чтобы люди жили счастливо. Очень хочу!»
Материал подготовлен Еленой ДРАГОЙ, Ольгой ГУРИНОЙ, Виолеттой КИРТОКОЙ, «ФАКТЫ»
553Читайте нас у Facebook
