Ради здоровья своего сына солистка львовского оперного театра марина загарулько оставила большую сцену и стала трудницей при храме
Говорят, каждый человек должен найти свою тропу, свое духовное призвание, которое проведет его по жизни. 33-летняя львовянка Марина Загарулько, оперная певица с уникальным голосом, считает, что нашла свою дорогу. Это дорога к Богу, который спас ее тяжелобольного сына. Ради этого Марина перестала петь и приняла послушание при храме.
«Я настолько влюбилась в сцену, что даже подрабатывать устроилась костюмером в театре»
Родители частенько ставили маленькую Маринку на стульчик, просили спеть -- и гости восхищались голосом девчушки. Уже будучи школьницей, она бегала с подружками в арткружок, устраивала представления по соседским дворам. Для таких выходов вытаскивала из гардероба мамины платья, наряжалась, «как артистка».
-- Порой мне кажется, что я и родилась-то для сцены, -- признается Марина. -- У мамы был высокий и тонкий голос, у отца -- низкий и глубокий. У меня же получилось какое-то очень удачное соединение. И я всегда с нетерпением ждала, когда родители уйдут на работу, чтобы в одиночестве петь до сипоты, вертясь перед зеркалом…
Закончив в Дрогобыче среднюю школу, Марина с маминой помощью устроилась работать телефонисткой на центральный телеграф. А однажды ей позвонила бывшая одноклассница, переехавшая с родителями-военными жить в Екатеринбург. «Приезжай сюда, -- предложила подруга, -- в наше музыкальное училище принимают без всякого музыкального образования». Марина загорелась и ринулась в Екатеринбург. Мечтала поступить на эстрадный факультет, да вмешался его величество Случай. Во время «распевки» абитуриентов в аудиторию зашла пожилая женщина, посидела, послушала Марину, затем взяла ее за руку и повела в приемную комиссию. «Эта девочка будет учиться на вокальном факультете!» -- было сказано членам комиссии. Незнакомка оказалась заведующей отделением вокального факультета -- и судьба девушки из далекой украинской провинции была решена.
По окончании музучилища Марина поступила в консерваторию, где с первого же курса начала принимать участие в спектаклях, сразу попала в открывшуюся при консерватории оперную студию и заимела репертуар, что было почти невероятно.
-- Все как-то легко удавалось, я всегда оказывалась первой. На душе было светло, ибо в Екатеринбурге по-настоящему увидела потрясающий мир искусства: музыку, известных исполнителей, прекрасных дирижеров, оперный театр высочайшего класса. Я настолько влюбилась в сцену, что даже подрабатывать устроилась костюмером в театр музкомедии.
Тогда же пришла и к истинной вере. Уважение и любовь к Богу мама мне привила с детства. Но пока тебя самого что-то не задело, ты веришь не душой, а как бы по привычке, в силу воспитания. А однажды, когда гуляли с друзьями по Екатеринбургу, услышали волшебный перезвон колоколов, зашли в церковь и… оторопели. Почувствовали что-то такое, что словами и не опишешь. С того времени я стала посещать храм регулярно. Стоило мне попросить у Бога, чтобы он дал силы на спектакль или экзамен -- и у меня все получалось…
Марина училась на втором курсе, когда распался Союз. В консерватории начали коситься на «иностранцев» из Украины и поговаривать, что с них надо брать деньги за учебу. Маринин преподаватель перебрался во Львов -- как ученица она «осиротела». Да и на личном фронте не заладилось: разойдясь с мужем, я осталась одна с маленьким сыном Сережей на руках. Словом, вся жизнь рассыпалась, как карточный домик, и надо было строить ее заново. Уезжать из полюбившегося города не хотелось, но иного выхода не было, и в 1992 году Марина перевелась во Львовскую консерваторию, а сына отправила к своей маме в Ростовскую область.
На новом месте учебы девушку отметили самой высокой стипендией -- имени Соломии Крушельницкой. При Львовской консерватории тоже оказалась оперная студия, где попавшие туда счастливчики проходили великолепную практику, сразу выходя на большую сцену. Марину приняли в студии. Повезло ей и с учителем: народный артист, профессор Игорь Кушплер сделал из нее Артистку с большой буквы. Еще на 5-м курсе Марина подготовила партию Мими из оперы «Богема», исполнила ее во Львовском оперном театре и мгновенно была туда принята. Но закончив консерваторию, ее стен не покинула: чтобы отточить мастерство, осталась учиться еще на год.
«Святой старец уверял, что мой сын выздоровеет, как только я брошу театр!»
Все это время регулярно наведывалась в Святогеоргиевский храм. Укрепило веру в Бога «чудо», случившееся с ее сыном. Из-за плохого зрения Сергей носил очки, а после того, как побывал вместе с мамой на святых местах в Таганроге да помолился там на могиле святого Павла, окулисты с изумлением констатировали: у мальчика совершенно непостижимым образом зрение полностью восстановилось.
Беда пришла внезапно. Маринина мама по телефону сообщила дочери, что 10-летний Сережа тяжело заболел: у него на лице появились две синюшные точки, свидетельствующие о разрыве сосудов, образовались две опухоли. Врачи диагностировали аниому лица и настаивали на операции, но за успешный исход не ручались: от хирургического вмешательства опухоль могла переродиться в злокачественную.
-- Я сразу поехала к сыну, -- рассказывает Марина. -- Пошла с ним в Ростовский монастырь. Там, разговорившись с одной пожилой монахиней, рассказала ей о Сережиных проблемах. Женщина меня внимательно выслушала и отсоветовала делать операцию. «Берите сына и немедленно поезжайте с ним в Почаевский монастырь. Там ваш Сережа обязательно выздоровеет». А святой старец во время исповеди сказал, что мне нужно оставить сцену: мол, брось театр -- и ребенок поправится. Я ему: «Батюшка, что в театре плохого? Да если и уйду, то чем же займусь, я ведь только то и умею, что петь? И старец мне ответил: «Да хоть посуду мыть, но театр брось!»
Каюсь, не последовала советам -- ни первому, ни второму. Да и как я могла: у меня был театр, роли, грандиозные планы, заработок, наконец… Сын остался у мамы, а я возвратилась во Львов. Через какое-то время снова звонок: «Все очень серьезно. Нужна-таки операция!»
-- У меня во время разговора даже ноги онемели, -- вспоминает Марина. -- Отошла немного и отправилась в Святогеоргиевский храм. Стояла там в слезах, не зная, что и делать. Ко мне подошел владыка Августин, выслушал и тоже посоветовал немедленно везти Сережу в Почаевский монастырь. Но я и тогда этого не сделала. Просто не имела такой возможности: работа занимала всю мою жизнь.
-- Когда раздался очередной звонок, я услышала от мамы, что Сережины опухоли начали кровоточить. Тут же забрала сына, а владыка Августин сам отвез его из Львова в Почаев. Первый раз Сережа пробыл в монастыре недолго, и опухоли на лице не сошли. Вдобавок ко всему он заболел воспалением легких, и его забрали в больницу. У ребенка судороги, бред, все тело корчится, а глаза молят: «Мама, ну сделай что-нибудь!»
«Голос и слава уходят -- ребенок остается. Это -- самое главное»
-- В храме рассказала я о новой беде знакомым, и они предположили, что у Сережи менингит. Сажусь в троллейбус ехать домой, а со мной вместе заходит еще одна заплаканная женщина. Люди ее расспрашивают, что случилось, и она рассказывает: мол, дочь пошла в школу, там ей стало плохо, вызвали врачей, и те признали менингит. Меня это совпадение сразило. До этого я все никак не решалась бросить театр. Себе и Богу слово дала, что поработаю еще годик -- и уйду. А тут вдруг поняла: если дала Богу обещание, нужно его исполнять. Пошла в театр и, плача, написала заявление об уходе. Оттуда примчалась в больницу. А мне навстречу вприпрыжку спускается по лестнице мой Сережа -- бодрый, вроде и не было с ним никакой беды.
-- Мама, ты что, бросила театр? -- спросил он меня.
-- С чего ты взял, сынок?
-- А мне вдруг стало так легко, легко.
Впрочем, Сережа о мамином уходе со сцены искренне переживал, ведь всегда ходил на все Маринины спектакли, на все репетиции…
-- Как только Сережа вылечился от воспаления легких, -- продолжает Марина, -- владыка Августин благословил его на послушание в Почаевскую лавру. Я была в ужасе: как мой ребенок выдержит такое испытание -- вставать в полпятого утра, трудиться, как все. Однако в монастырь сына отвезла. А вскоре получила от него письмо: «Мама, мне так плохо, тяжело, я так хотел за тобой побежать!».
Как выяснилось, едва я уехала, у Сережи началась сильная рвота, которая продолжалась три дня. А потом сын… отказался вернуться домой. И прожил в монастыре 40 дней. Одна опухоль на лице сошла полностью, другая уменьшилась -- Сережа выздоравливал! Наверное, с церковной точки зрения можно объяснить это так: бесы наслали на сына болезнь, но в монастыре они не выдержали и оставили его. А ведь до Почаева сын через каждые несколько шагов жаловался, что ему нечем дышать. Врачи, лечившие Сережу, собирались дать ему инвалидность. Видно, судьбе было угодно, чтобы ребенок исцелился через промысел Божий…
Сейчас Марина безмерно благодарна всем, кто помогал спасать ее сына, помогал и ей самой.
-- Я верю этим людям, верю, что есть святые, избранные. Ведь вера заключается не в том, чтобы изредка заходить в церковь и ставить свечки. Надо жить, как написано в Евангелии, как Иисус говорил своим ученикам: «Брось, оставь все и иди за мной!» Надо просто очень этого хотеть…
После Сережиного выздоровления Марина пришла в Святогеоргиевский храм к владыке Августину:
-- В Почаеве меня к вам благословили.
-- А что вы умеете делать?
-- Да ничего, только петь.
-- Тогда идите на кухню, будете там посуду мыть.
Так и началась для оперной певицы новая жизнь. Позже батюшка благословил ее на кормление нищих -- такое вот трудное у Марины послушание. Понятное дело, что деньги за эту работу платят небольшие, но Марина не жалуется. Считает, что ей в жизни не на что обижаться. Хотя…
-- Мне кажется, -- говорит моя собеседница, -- что если бы не это послушание -- кормить каждый день по 200 человек -- я бы не удержалась, бросила все и вернулась в театр. Сколько раз утром решала: «Все! Больше не пойду!» Но тут же мысль: «Они придут, а меня нет. Останутся голодными». Я плакала, одевалась и шла к «своим» нищим. Так, возле кухонной плиты, и проживаю день за днем. Бывает, забываюсь и начинаю петь арии из опер. Потом спохватываюсь, замолкаю.
Марина до сих пор не может не только слушать концерты, но даже взглянуть на здание театра, в котором они проходят: душа словно разрывается на части. Но Марина с этим смирилась. Впрочем, бездумной религиозной фанатичкой она себя не считает. Жизнь воспринимает нормально и убеждена, что от себя прежней ничем не отличается. Просто круг интересов сильно изменился. Раньше любила компании, сейчас же их не бывает. Поменялись знакомые, друзья, стало другим и отношение к собственному уникальному голосу. В былые времена перед спектаклем по 3--4 дня не имела права на кухне даже появляться -- чтобы на голосовые связки не подействовали пищевые пары. Регулярно отдыхала, лежала, накапливая силы, хорошо ела, старалась поменьше разговаривать, не простужаться, не нервничать… Теперь же в мороз, и в снег, и в дождь Марина всегда на ногах -- на улице раздает еду голодным людям.
-- Когда-то самым дорогим для меня была работа, а семья и ребенок -- второстепенными. Я полностью отдавала себя искусству. Потом Господь повернул все так, что я поняла: дети и их будущее -- вот что самое главное. Голос и слава уходят -- ребенок остается. У меня сейчас благословение жить для сына. Поставить Сережу на ноги, сделать духовно крепким. Удержать в сыне все доброе и чистое, чтобы оно сохранилось в нем навсегда и передалось его детям…
Трудно поверить, что эта женщина с удивительным голосом, кормящая нищих на улицах Львова никогда больше не запоет (петь в маленьком церковном хоре оперная певица просто не может. -- Авт. ). Но Марина считает, что каждый человек должен нести свой крест -- и перед Богом, и перед людьми. Она свой крест уже выбрала.
А во Львовском оперном театре о Марине Загарулько говорят до сих пор. Сочувствуют, пытаются понять. Но по-прежнему недоумевают:
-- У нее уникальный голос, с котором она вполне может блистать на мировых сценах, -- сказала мне сотрудница театра Надежда Труш…
P. S. Фотографироваться Марина категорически отказалась. «Поместите лучше фотографию Почаевской лавры, в которой спасли моего сына», -- попросила она.
548Читайте нас у Facebook
