Лев Дуров: «Если Миша Козаков приходил куда-то в черных очках, все уже знали: он снова читал Бродского и выяснял отношения с теми, кто не понимает поэзию»
Михаил Козаков прославился на последнем курсе МХАТа, быстро и легко завоевав любовь режиссеров и обожание прекрасного пола. Роль Шарля Тибо в картине Ромма «Убийство на улице Данте» Михаил Михайлович называл одной из своих любимых. Потом были годы работы в Театре имени Маяковского, «Современнике», Театре на малой Бронной, в Ленкоме, многочисленные съемки в кино. Своим любимым занятием Козаков называл режиссуру. Он творил в Москве и Израиле. Последние годы переезжал из одной страны в другую, нигде подолгу не задерживаясь. «Не люблю рутины, постоянства», — говорил Михаил Михайлович… Страшная болезнь настигла его в 2010 году, когда врачи диагностировали рак легких, причем в неоперабельной стадии. Козаков умирал долго и мучительно. Он ушел из жизни в 76 лет, находясь в одной из израильских клиник. Незадолго до смерти актер купил участок на Введенском кладбище в Москве, где и был похоронен…
Михаил Державин: «Миша был человек невероятно разносторонний»
— Козаков еще с юных лет был упертый и талантливый, — говорит Михаил Державин. — Я бывал на его концертах и поражался Мишиному умению читать на эстраде стихи, что в наше время большая редкость. Вот он, я считаю, был выдающимся артистом и прекрасным кинорежиссером. Оценивая деятельность Миши как артиста, режиссера и прекрасного производителя детей, нельзя не отметить, что он был человек невероятно разносторонний, а поэтому уникальный.
Еще в юности мы с Мишей пробовались одновременно на роль Шарля Тибо в фильме «Убийство на улице Данте». Он был в паре с Ростиславом Пляттом, а я — с Марком Бернесом. И вот ко мне подошел Михаил Ромм и сказал: «Знаешь, Мишель (он меня так называл), Миша Козаков более французистый, чем ты. Вы с Марком Наумовичем слишком руссокатые». Действительно, Мишка сыграл роль Шарля Тибо блестяще. Конечно, он мог бы еще и пожить, и поработать, но болезнь взяла свое… Светлая ему память.
Сергей Юрский: «Свой уход он предсказал еще год назад, уезжая из России на лечение»
— То, что Мишу Козакова хоронили без речей, неправильно, — возмущается Сергей Юрский. — Это плохо и скверно. Мы с Мишей прошли путь длиной в 60 лет. Он всегда был человеком опережающим. Шли вроде бы рядом во Дворце пионеров, но в театральный институт Миша поступил первым, меня сразу не приняли. Он стал первым актером, причем произошло это мгновенно. И в театре, и в кино. Сочетание Гамлета и фильма Ромма — потрясающее начало пути.
Мне грех жаловаться, потому что карьера сложилась замечательно, но судьба не привела к тому, чтобы работать вместе с Козаковым. Никогда. Хотя наши отношения не прерывались. Мне всегда было интересно смотреть Мишины работы. И он многое видел из того, чем занимаюсь я. И мы с ним часто говорили по телефону на протяжении всех этих лет, до последних дней Миши. Примерно за месяц до его ухода последний раз общались по телефону. Я звонил, спрашивал, как он себя чувствует, потому что еще теплилась надежда. То, что он ответил тогда, не скажу никогда и никому.
Миша Козаков — фигура совершенно поразительная, это был человек слова, рыцарь слова — произнесенного, сформулированного, поэтического. Или собственного слова — живого, потому что он был заметный, выдающийся оратор и публичный философ. И письменного слова, поскольку он был замечательный писатель, его книги — высокий класс. Миша был человеком, защищающим то, что называется драматический театр. В поэзии он был не просто рыцарем, а носителем ее.
Обладал абсолютной индивидуальностью. Был в ряду тех, кого называли видными актерами, или, как сейчас говорят, звездами. Его открытость и искренность просто подкупали. И еще — дух проповеди. Он проповедовал культуру. Миша в ней жил, творил. Все это делает его совершенно исключительной личностью.
Его уход был трагичен, болезнен, и это ужасно. Миша его предвидел, он предсказал свой уход еще год назад, уезжая из России на лечение. Все, что показали по нашему телевидению — его интервью, телевизионные встречи, монологи, фильмы о нем, — останется надолго. Это фигура нашего времени, защищающая то, что исчезает: культуру искусства и искусство культуры.
Владимир Качан: «Чтобы поставить «Покровские ворота», Козакову пришлось сыграть Дзержинского»
— Наша первая совместная с Михаилом Козаковым творческая акция — шестисерийный фильм «Очарование зла», — рассказывает Владимир Качан. — Миша пригласил меня без проб на роль резидента советской разведки Игнатия Рэйса. А потом мы вместе стали придумывать спектакль по Иосифу Бродскому «Ниоткуда с любовью», идея которого принадлежала Козакову. К тому времени он освоил поэзию Бродского и просто в чтецком варианте, и с саксофоном Игоря Бутмана, и Александра Новикова. Потом Олег Митяев выпустил пластинку с песнями на стихи Бродского, и тогда Михаил Михайлович решил сделать спектакль, который состоял бы из песен.
Олег Митяев из-за концертной загруженности не смог принять в этом участие, и тогда Козаков позвал меня. Я предупредил Митяева, что буду петь его песни. Олег совершенно не возражал, и мы с Мишей стали сочинять спектакль. Козаков придумал композицию, сценарий, и мы вместе поставили спектакль в театре «Школа современной пьесы». Во время работы был момент, когда Козаков впал в уныние, депрессию, он не верил, что все получится, так как никому это не нужно. В конце концов нам удалось его переубедить, и мы закончили работу. Потом ездили с этим спектаклем на гастроли, побывали и в Израиле, и в Петербурге, и в Киеве. Спектакль шел, пока Козаков не уехал в Израиль.
*От брака со своей четвертой женой Анной Ямпольской у Михаила Козакова родились двое детей — сын Миша и дочь Зоя
В том, что Миша создавал такие неформатные по нынешним временам работы, есть невероятное мужество и даже миссионерство. Как писал Юрий Нагибин, «это приглашение к своему огню». Чтение стихов Михаилом Козаковым — не самовыражение, не самовыявление или актерский выверт, это именно «приглашение к своему огню». Он хотел, чтобы хоть два-три человека получили бы такое же удовольствие от поэзии, какое получал он сам, читая строки Давида Самойлова, Иосифа Бродского. Это его любимые поэты. Козаков не стелился перед публикой, не становился в известную позу, лишь бы понравиться зрителю, поэтому и брался за сложные стихи.
Когда он запускался с фильмом «Покровские ворота», ему поставили условие сыграть Дзержинского. Ну, он сыграл, причем по-своему, но ему не сразу дали ставить «Покровские ворота». Миша был человеком непоседливым, не желающим мириться с быдлятиной и серятиной. Когда ему становилось туго, он уезжал. Если же было плохо там, Миша всегда говорил: «Мне не Израиль не понравился, это я себе в Израиле не понравился. Масштабы не те». И в таких ситуациях Миша поступал радикально: либо уезжал, либо просто переставал работать. Слава Богу, у него были постоянные и стабильные приглашения на концерты, что позволяло безбедно существовать.
Вся жизнь Миши Козакова — принципиальная позиция, которую формировали великие люди. К сожалению, у нас в стране жгучий интерес вызывает человек, который либо тяжело заболел, либо умер. Так же произошло и в случае с Мишей. Тем не менее при всем этом рельефно выявилось, сколько он сделал.
Лев Дуров: «Как режиссер Миша был достаточно жесткий»
— С Мишей Козаковым мы вместе учились в Школе-студии МХАТ, правда, на разных курсах, Миша на два курса младше меня, — вспоминает Лев Дуров. — Поначалу у него было амплуа исключительно героя-любовника, но со временем оно расширилось, он мог играть кого угодно, затем стал и режиссером. У Миши был творчески агрессивный талант. Он все делал с азартом, с полной отдачей. Надо сказать, что как режиссер был достаточно жесткий — совершенно необходимое для этой профессии качество. Был человеком принципиальным, хотя и не всегда справедливо принципиальным. Часто вступал в творческую полемику с режиссерами, у которых снимался, становился в статус оппозиционера по отношению к режиссеру. Тем не менее был невероятно талантлив. Мы с ним тоже спорили, причем весьма серьезно, доказывая каждый свою правоту. Потом разбегались, оставаясь при собственном мнении, но все это длилось недолго.
Он всех «доставал» чтением стихов. Читал он, конечно, замечательно, но вот случай. Сидим мы на квартире у Жени Евстигнеева, Миша читает Бродского одному человеку — это был мясник из магазина в доме, где жил Евстигнеев. И вдруг Миша говорит мяснику: «Слушай, ты, жлоб, тебе что, неинтересно?» — «Почему неинтересно? Я сижу, слушаю!» А стихи довольно сложные. Миша: «Ты сидишь с тусклыми глазами, ничего не понимаешь!» И еще отпустил несколько фраз в адрес его жены. И мясник говорит: «Пойдем, выйдем!» И они выходят. После чего Миша возвращается с огромным синяком под глазом. Вот в этом весь Козаков, который мог мгновенно устроить разборки, если кто-то не воспринимал стихи должным образом. Если Миша приходил куда-то в черных очках, все сразу понимали: он снова где-то читал Бродского.
Мы вместе играли и «Дон Жуана», и «Женитьбу», и Миша всегда работал прекрасно. А ведь когда партнер талантлив, ты и сам увереннее себя чувствуешь. Хуже нет, когда тебе говорят: «Ты играл прекрасно, а вот твой партнер плохо». Это не льстит, наоборот, расстраивает. А Миша был очень сильным партнером. На репетициях он всегда знал текст, прорабатывал роль заранее, сразу же начинал изматывать режиссера вопросами, что, к сожалению, свойственно далеко не всем. Поэтому мне было жаль, когда он уехал в Израиль. Хотя в то время многие уезжали. Он стоял на перроне перед отъездом, а мне даже стало как-то неприятно…
Миша играл Феликса Дзержинского. А на роль Ленина был назначен один известный артист, с которым Мише работать было неуютно. И Миша в Ленинграде позвонил в горком партии или еще куда и спросил: «Вы хотите видеть картину с очень умным Дзержинским и глупым Лениным?» — «Конечно, нет!» И артиста-Ленина тут же сняли с роли, а в результате вождя сыграл Кирилл Лавров. Вот в этом весь Миша, который и в партии никогда не был-то.
1310Читайте нас у Facebook
