Ильдар Дадин: "По телевизору нам рассказывали про фашистов, а в Киеве я увидел смелых и гордых людей"
Ильдар Дадин — первый российский оппозиционер, осужденный по новой статье Уголовного кодекса РФ, предполагающей наказание за нарушение… правил митингов. За неоднократные одиночные пикеты Ильдару дали три года колонии общего режима, хотя прокурор просил всего два. Протестная деятельность российского гражданского активиста связана в том числе и с Украиной. Об этом узник совести, содержащийся в следственном изоляторе в Москве, рассказал «ФАКТАМ».
— Ильдар, в Украине ты больше известен как уличный активист, которого власть незаконно посадила в назидание тем, кто выходит на одиночные пикеты (не требующие согласований) и другие протестные мероприятия. Но не многие знают, что ты — активный участник Майдана и Революции достоинства. Расскажи об этом подробнее. Когда и зачем ты впервые приехал на майдан Незалежности?
— Первый раз я посетил Майдан 7 декабря 2013 года. Для чего приехал? Хотел увидеть, что происходит в Киеве на самом деле. По телевизору нам рассказывали про фашистов и бандеровцев, но я уже знал, что федеральным телеканалам верить нельзя. И, действительно, в Киеве я увидел не каких-то проходимцев, а смелых и гордых людей, которые без страха, осознавая свою правоту, противостоят вооруженным до зубов спецподразделениям. Поразило то, что нас, приехавших «на экскурсию» россиян, встретили крайне радушно. Даже выделили место для ночевки в Доме профсоюзов, хотя он был так переполнен, что и самим протестующим не всегда было, где прилечь. Потом я приезжал еще несколько раз, и остался… Вместе с другими защищал Майдан с 25 января 2014 года, когда начались первые жесткие столкновения милиции с народом на Грушевского, до 26 февраля, когда Янукович бежал из Украины, и стало ясно, что Революция победила. То есть ровно месяц и один день…
— Самые тяжелые дни на Майдане — это 18—20 февраля 2014 года. Что вспоминается?
— Конечно, страшное побоище в Мариинском парке 18 февраля. Огромное число спецназа и «титушек». У силовиков было преимущество в людях и спецсредствах. Разгромили многие сотни, в том числе и нашу, 11-ю сотню. Я окольными путями добрался до Майдана, Институтская была уже заблокирована милицией и спецподразделениями. Увидел остатки нашей сотни и пошел на баррикады со щитом. Стоял в «фалангах» на углу Дома профсоюзов, потом возле памятника основателям Киева. Дважды с одним лихим хлопцем-украинцем выходили из-за баррикад к спецназу, пробовали вызывать на себя светошумовые или газовые гранаты, струи водометов, чтобы товарищи на баррикадах и в тылу могли передохнуть.
— А сам гранатами не швырялся?
— У нас были только щиты. За месяц на Майдане даже не подержал в руках коктейль Молотова.
— Когда ты понял, что милиция стреляет по людям боевыми патронами? 20 февраля?
— Нет, еще раньше. В ночь с 18 на 19 февраля, во время самого сильного штурма Майдана. «Беркут» тогда дошел почти до сцены. От пунктов питания до передовой оставалось метров тридцать. И вот я увидел, как упал один из парней. Звука выстрела не услышал, как 20 февраля, — тогда отчетливо были слышны короткие очереди «калашей» и дальние хлопки снайперских винтовок. А тут человек просто вскрикнул и упал. Застонал. Его сразу начали перевязывать, но кровь продолжала течь, темно-красная. И тогда я понял, что это не пресловутые «поражающие элементы», которые «беркутовцы» привязывали к светошумовым гранатам. Стреляли из боевого оружия, возможно, с глушителем…
— А когда увидел первого убитого на Майдане?
— 20 февраля. Увидел, что наши сотни бегут за «беркутовцами», а те отступают вверх по Институтской. Карабкаются по знаменитой горке… Решил, что сейчас пустят слезоточивый газ, и рванул в медицинский пункт за аптечкой, чтобы промывать глаза пострадавшим. Когда возвращался на Институтскую, увидел, что навстречу несут человека. Мужчину. Сердце не работает, пульса нет. Почти сразу понял, что он мертв. Ему пытались делать искусственное дыхание, но бесполезно. Мы понесли его к Главпочтамту, в ближайший медпункт. Я увидел, что несут огромное количество убитых и раненых. Трупы складывали отдельно. Побежал помогать, перетаскивать с ребятами пострадавших. У всех были именно пулевые ранения. Тогда стало понятно, что спецназ начал массово стрелять по людям боевыми патронами… Ну, а что было дальше, вы знаете.
— Потом ты приезжал в Украину в апреле 2014 года?
— Да, в составе группы гражданских активистов. Очень хотелось съездить во Львов, у меня на Майдане появилось много львовских друзей, но я попросился в самый проблемный город — Харьков. Говорили, что там очень сильны пророссийские, антимайданные, антиукраинские настроения. Но оказалось, что это миф. Я свободно ездил в харьковском метро с ленточкой цветов украинского флага. Люди относились ко мне или с интересом, или с одобрением…
— В России ты постоянно участвовал в протестных акциях, в том числе и в поддержку Надежды Савченко. Почему?
— У человека в жизни бывает, наверное, не так много моральных авторитетов. Для меня Надежда Савченко — такой моральный авторитет. Ее мужество, верность присяге и своему народу, ее стойкость заставляли и заставляют меня относиться к ней с глубочайшим уважением. Если Надежда сможет прочитать «ФАКТЫ», то пусть знает, что я передаю ей слова уважения и поддержки. Держитесь, Надежда!
— Ты сейчас в тюрьме. Впереди — три года. Ты будешь просить помилования у властей РФ?
— Нет. Лучше отсидеть еще 10 лет, чем встать на колени перед палачами. Депутаты и президент одобрили столько антиконституционных законов, что их без преувеличения можно назвать преступниками. Я не буду просить милости у палачей.
— Сегодня из России эмигрируют многие представители оппозиции. Как бы ты оценил их поступок — как позорное бегство?
— Конечно, нет. У каждого человека есть свой «болевой порог». И потом… я отчасти согласен с теми, кто считает, что эмиграция позволит лучшим, умнейшим людям страны жить хотя бы за пределами России. Что будет с интеллигенцией здесь — пока не известно.
— Как к твоей деятельности относятся сокамерники?
— Они тоже оппозиционно настроены, но не готовы идти на какие-то жертвы ради свободы и прав человека. К Украине относятся без ненависти. В камере я ношу футболку с изображением Тараса Бульбы. Следствие сочло, что это символ «украинской хунты», а для меня это символ свободного, достойного человека, в данном случае — достойного украинца. Сокамерники вначале спрашивали меня про эту футболку, и я ответил, что на ней человек, который борется за свободу, потому что не хочет быть рабом.
— Как ты чувствуешь себя в СИЗО?
— Раньше сидел в камере, где на 11 человек было 8 спальных мест. Спали по очереди, и был страшный холод. Не спасали ни термобелье, ни два одеяла (те, кто не спал, временно давали нам свои). Сейчас перевели в спецблок. Там лучше. На шесть человек — шесть кроватей. Только все время работает телевизор, из-за этого трудно писать апелляции в суд — отвлекает. Попробую договориться с товарищами по несчастью хотя бы изредка его выключать.
— Как ты относишься к украинцам и что пожелал бы им?
— Я думаю, все, о чем я уже рассказал, характеризует мое отношение к украинскому народу. А пожелать хотел бы свободы и успехов в построении независимого, демократического, европейского государства. Слава Украине!
189447 февраля 2016 года состоится международная акция в поддержку Ильдара Дадина. В ней примут участие жители разных городов России, США и Европы. В Киеве активисты соберутся у посольства России к 14.00. Ильдара можно также поддержать письмом на сайте «ФСИН-письмо». Писать Дадину Ильдару Ильдусовичу, 1982 года рождения, СИЗО-4, Москва.
Читайте нас у Facebook
